Не остерегаясь больше засады, Карл дал полный газ, и мотоцикл взревел как бешеный. Мотоциклист впереди уже развернулся и тоже рванулся вперед.

— Догоняй! И стреляй без предупреждения! — выкрикивал Рауб. — Целься прямо в него!

Подстегиваемый командами шарфюрера, Карл выжимал из мотора всю его мощь, и расстояние между мотоциклами начало быстро сокращаться.

Карл пригнулся к пулемету, стараясь взять преследуемого на прицел. Он слыл хорошим стрелком и нередко получал даже призы. На этот раз он тоже не ударил лицом в грязь. Первая же его очередь угодила в колеса преследуемого мотоцикла, и тот, словно споткнувшись, сразу же рухнул. Мотоциклист, сорванный с седла инерцией, несколько метров Летел вперед над дорогой, а затем тоже рухнул на камни.

Карл затормозил у поврежденного мотоцикла, возле которого уже растекалась лужица бензина. Рауб соскочил с сиденья и с пистолетом в руке осторожно подошел к лежавшему эсэсовцу, издававшему приглушенные стоны. Меткой очередью Карла были перебиты не только колеса мотоцикла, но и ноги мотоциклиста…

Рауб зашел с другой стороны, чтобы заглянуть в лицо Граббе, и выпучил глаза. Перед ним был Фридрих, которого он из казармы послал на поиски Граббе во встречном направлении…

— Как ты оказался на этом месте и впереди нас?! — грозно спросил его Рауб, растерянно поглядывая по сторонам. Ответа не последовало. Эсэсовец только стонал, находясь в состоянии шока и не реагируя на окружающее.

Рауб возвратился к мотоциклу.

— Ты угодил не в того, Карл! — прокричал он, хотя можно было говорить нормально: мотор работал на малых оборотах. — Ты перебил ноги Фридриху! И потом, у него, как видно, сотрясение мозга от падения на камни.

— Господин шарфюрер! Доложите начальству, что подстрелил его Граббе, — попросил Карл. — Пожалуйста, господин шарфюрер. Помилуйте меня.

Рауба точно озарило:

— Хорошо, Карл. Я доложу именно так. Избавлю тебя от неприятностей, так и быть. Ты образцовый эсэсовец, а Фридрих — трус. Он повернул и удирал от нас, думая, что за ним гонится Граббе.

— А что будем делать с ним, господин шарфюрер?

«— Калекой он нам не нужен. Доводи до конца то, что сделал бы Граббе!…

Карл вытащил пистолет, подъехал к Фридриху вплотную и, не слезая, выпустил в него всю обойму. Стоны прекратились.

— Теперь поехали в казарму! — приказал Рауб. — Надо прислать сюда машину, чтобы все подобрать.

О чрезвычайном происшествии Хенке в тот же вечер доложил самому штандартенфюреру. Сообщение о таких чувствительных потерях привело Реттгера в бешенство. Но предложенную гестаповцем операцию поимки Граббе, чтобы его повесить, резко отверг:

— Никаких поисков! Запрещаю!

Успокаивая себя, Реттгер несколько минут расхаживал по кабинету, бросая злые взгляды на растерянного Хенке. Затем пояснил:

— Твой Граббе явится к нам сам. Тогда и надо будет пристрелить эту взбесившуюся собаку! Голод пригонит его сюда, как только иссякнут продовольственные запасы, которые он создал где-то во время своих ежедневных прогулок.

Вернувшись к столу, Реттгер добавил:

— Голод заставит его рыскать там, где есть еда. Таких мест немного: столовая, госпиталь, казармы. Тут его и надо караулить. Предупреди об этом всех. Пусть будут настороже!

— Слушаюсь, господин штандартенфюрер!

— А в ущелья чтобы носа никто не совал! Там этот негодяй из любой пещеры сможет подстреливать наших людей, как куропаток, оружия у него для этого достаточно. И останется неуловим, исчезая всякий раз в каком-либо подземном лабиринте. Думать надо, Хенке, когда что-то предлагаешь!

Хенке виновато молчал.

Отвесные скалы ущелья-тупика создавали для арсенала превосходное естественное укрытие с востока, юга и запада. Высокий забор из колючей проволоки и железные ворота защищали доступ в арсенал с севера. Сторожевая вышка над воротами, с ее амбразурами и прожектором, позволяла, в случае необходимости, вести пулеметный обстрел всей территории арсенала и подступов к нему.

Тревога на территории арсенала объявлялась только однажды — в учебном порядке. Если отбросить этот единственный случай беспокойства, то с самого основания арсенала тишину в нем нарушали лишь завывания ветра да неумолчный грохот прибоя. И к ровному, усыпляющему покою здесь привыкли, как к должному.

Сторожевая команда арсенала была малочисленная, и другие эсэсовские команды ей завидовали. Здесь не было заключенных, которые в любую минуту могли выйти из повиновения и проломить камнями голову охраннику.

Здесь царил устойчивый, расписанный по часам, строгий распорядок.

Ранним утром Пархомов, Силантьев и Костиков в качестве грузчиков под конвоем охранника подъехали на вместительном фургоне к воротам арсенала. Порывистый морозный ветер пощипывал нос и уши, подхватывал с дороги сухой и мелкий, как песок, снег, скручивал его в небольшие смерчи и бросал на густую, колючую сеть заграждения, сквозь которую можно было видеть пристроенные к скалам приземистые склады, где хранилось оружие и боеприпасы, а заодно и другие предметы строгого учета.

Начальник караула — коренастый эсэсовец Кремер — тщательно проверил документы у шофера, заглянул в его кабину, пересчитал людей в кузове, посмотрел под машину, обошел ее кругом.

— Разве для строительного мусора фургон удобнее открытой машины? — спросил он у шофера.

— Не могу знать. Мое дело выехать на той машине, которая мне указана.

— А куда будете вывозить мусор?

— Недалеко. К Кривоколенному ущелью.

Других вопросов не было. Кремер приказал открыть ворота. Машина въехала на территорию арсенала.

— А где мусор, который надо вывозить? — спросил шофер Кремера, проводившего машину за ворота. — И много ли его тут?

— Много. — Эсэсовец указал в сторону складов. — Приступайте!

Машина проехала в глубь двора. У дальнего склада она остановилась. Шофер прошел в помещение и сразу же вышел оттуда с тощим, высоким эсэсовцем, который указал на груду мусора — куски штукатурки, камни, щебень — у скалы, рядом со складом. Деревянные отходы были аккуратно сложены отдельно — на топливо.

Шофер залез в кабину, развернул машину и задним ходом подал ее к указанному месту. Лишь теперь грузчикам по команде охранника разрешено было выйти из машины, чтобы немедленно приступить к работе. Они получили лопаты и стали забрасывать мусор в кузов фургона. Наблюдавший за работой высокий эсэсовец вел неторопливый разговор с шофером.

Прислушиваясь к разговору немцев, Пархомов мучительно пытался представить, как все может произойти. «Не здесь, нет. Этот тип явно неподходящий. Видимо, в другом складе».

— Кремер дежурит только до обеда, — говорил длинный шоферу. — Потом будет Вильд.

— Бешеный?

— Да.

— Кремер лучше.

— Конечно.

— А что о Кремере?

Длинный эсэсовец протянул шоферу сигарету. Укрываясь от ветра, чтобы прикурить, они отошли к стене склада. Длинный заговорил быстро, понизив голос. Шофер внимательно слушал.

Как ни напрягал Пархомов свой острый слух, он уловил только отдельные фразы. Длинный говорил: «Шверин… Угол Берлинерштрассе и Фридрихштрассе… Магазин… Колбасы и сосиски… Собственное производство… Запомнил?… Ты профессиональный актер… разыграй». Шофер лишь изредка вставлял отдельные слова: «Трудно… Попробую… Запомнил…»

— Кирилл, о чем идет разговор? — тихо спросил Костиков. — Что-то он жучит нашего шофера…

— Так, болтает о всякой ерунде, — с досадой ответил Пархомов. — Заставляет нашего запоминать улицы, магазин, разыграть кого-то… А о деле — ни слова. Этот тип не тот. С ним держи ухо востро…

Когда машина оказалась достаточно нагруженной и эсэсовец подписал приготовленный пропуск, шофер распорядился: