А верила ли она сама себе? Что случится, когда она наконец-то коснется руки этого существа? Она держала в руках стекляшку, но временной разлом — бестолковый кусок энергии. А эта аномалия...

Она дотронулась до призрачной руки.

По алым дюнам гуляли пыльные вихри. Палатки из плотной, украшенной узорами материи были разбросаны по долине цветными островками. В центре низины чернел оазис: высокие причудливые пальмы, длинные шестипалые ветви, мясистые ростки с прихотливыми, многолепестковыми цветами — и все это сухое, потерявшее цвет и последние соки. В глубине завядших зарослей виднелось округлое блюдце водоема, но вода давным-давно схлынула и стояла мутной лужей на самом дне, словно раздумывая, что легче: окончательно уйти под землю или испариться под лучами беспощадного солнца.

Вокруг палаток сидели женщины. Их волосы переплетали косы из цветных нитей и бусин, на руках темнели узоры. Бегали плохо одетые ребятишки — чумазые, черноглазые, улыбчивые. Переваливая через гребень дюны, старик вел под уздцы то ли мула, то ли низкорослую лошадку.

Вдалеке, за песчаными холмами к горизонту клонилось багряное солнце, но небо никак не темнело. За стоянкой, прилепившейся к засыхающему оазису, поднималось второе солнце: неправдоподобное, ярко-зеленое, и одного взгляда на него хватало, чтобы стало страшно.

Ирис распахнула глаза. Зрачки аномалии больше не вздрагивали; они расширились почти до самых век.

И тут Ирис даже не услышала, она почувствовала, как аномалия заговорила.

«Я ищу хозяина», — сказала она.

Но это были не слова, не фразы, а нечто куда более отвлеченное, размытое, словно концентрированные, отфильтрованные мысли, обретшие законченную форму. И передавала аномалия свои слова не по воздуху, не привычным для человека голосом, а словно бы в прикосновении. Пальцы Ирис все еще лежали на ладони аномалии, и она чувствовала легкую вибрацию, которой сопровождалась каждая новая мысль. При этом такой «разговор» ощущался почти так же, как волнение Тита: все это было лишь образом, который изготавливала ее «дефектная» подсистема эмпатии, картинкой, односторонней связью.

Ирис наклонила голову вбок. Зрачки аномалии стали еще шире.

«У меня три земных заката. Потом я изменюсь».

Ирис молчала. Его «изменюсь» означало то ли «поменяю форму», то ли «исчезну», и понять определенно ей не удавалось.

Она не знала, как задать вопрос навстречу. Она раскрыла было рот, но подумала вдруг, что звук ее голоса может разорвать их связь.

— Зачем тебе хозяин? — все-таки прошептала она.

Дрожь побежала по пальцам аномалии. Ее любопытство усилилось, и Ирис поняла: аномалия вникает в ее слова, пытаясь разобрать в них смысл.

«В другом мире без хозяина нельзя», — все-таки ответила она после минутного молчания.

Так вот что аномалия ей показала — параллельный мир! Она не временной разлом, не трещина в пространстве, эта аномалия куда сложнее. Она открыла путь между вселенными, или, скорее всего, сама им и является. Иначе не звучали бы помехи так похоже, так знакомо: именно так и звучит портал, только портал куда более сильный, куда более глубокий. А Ликвидатор — он ведь говорил о разных мирах. Будто бы в шутку, мимоходом, но все-таки говорил. Как будто догадывался, что такая возможность есть.

— Зачем ты здесь? — спросила тихонько Ирис.

Она спиной чувствовала ужас Тита, но он пока не шевелился.

«Меня изгнали», — ответила аномалия.

— Что ты такое?

«Я — мааджит».

Ирис ощутила, как нагревается ее процессор, и часто задышала, чтобы хоть немного его охладить.

Опять это слово! Так все-таки есть они, эти мааджиты? Только не похожи они на простых путешественников во времени, да и боятся горожане именно людей. Но Лидия говорила еще и о каких-то тенях…

А это существо лишь напоминает человека. Возможно, оно когда-то им и было — как в тех образах из пустыни — но переход между мирами сделал его чем-то другим. Лишил определенной формы, цвета кожи, пола... Чем оно стало? И кого тогда видели горожане, если они все-таки слышали это название? И как они могли слышать?..

— Объясни, — попросила Ирис.

Существо заколебалось. Перед глазами Ирис снова побежали образы.

Зеркальную поверхность исказили трещины, и человеческое лицо в отражении перечеркнуло надвое.

Существо повторило свое название, только в этот раз его мысль звучала по-другому. Оно словно разрезало форму, открыв ее содержание, и повернуло его под другим углом. Ирис все равно услышала «мааджит», но смысл увидела уже знакомый. Это слово означало «изгнанник».

— Почему ты пришел сюда?

«Тела здесь такие же».

Тела людей, — поняла Ирис. Выходит, что существа, которых она увидела через мааджита, совсем не люди; они лишь на них похожи. Форма одна, а сущность разная. Язык и способ мышления мааджита разительно отличается от человеческого, и путешествие между мирами тут ни при чем. Оказавшись в чужой реальности его физическое тело изменилось, но вряд ли могло измениться содержание — его психика и само сознание.

— Ты можешь вернуться? — спросила она.

«Могу. Нельзя», — коротко отозвался мааджит.

— А человека в свой мир проводить можешь? — едва слышно произнесла Ирис.

Она не хотела, чтобы Тит слышал лишнего. От испуга он мог сделать что угодно.

«Могу. Не буду».

Значит, мысль о том, что мааджит — сам по себе портал или ключ к переходу, она подтвердила.

— Как это — быть... хозяином? — спросила она.

«Давать доступ к энергии этого мира», — неопределенно высказался мааджит, и Ирис нахмурилась.

О какой он энергии говорит? Его мысль просыпалась между пальцами, растекалась в неопределенное пятно. Ирис не понимала. Вдобавок шевельнулось подозрение: уж не паразиты ли эти мааджиты? Она не страшилась этого создания только потому, что оно не показывало открытой агрессии и вместо нее излучало любопытство. Но этого было мало.

— Зачем тебе эта энергия?

«Я уже сказал. Иначе я исчезну».

Это понятие ускользало от Ирис: то ли «погибнуть», то ли «изменить форму». Что на самом деле имел в виду мааджит?

«Без энергии нет жизни».

К любопытству примешалась толика неудовольствия, и Ирис насторожилась.

— И что случается с человеком, который становится таким... хозяином?

Зрачки мааджита сузились.

«Ничего».

Ну нет, такого не бывает. Ирис насторожилась, напрягла процессор до предела. Мааджит не пояснил свой короткий ответ, но вокруг него на долю мгновения как будто разверзлась пустота, блаженная, чистая тишина, без шумов и примесей, тревог и мыслей.

Ирис моргнула, силясь вернуть странную картинку. Он что-то ей показал, что-то очень красивое и одновременно страшное в своей нетронутой, неиспорченной, незамутненной чистоте, но что это было? Случайный образ, пауза в их странном «разговоре», иллюстрация к последнему ответу?

— Ты дашь что-нибудь взамен?

«Знания».

Мысли мааджита были короткие, и все нечеткие, обтекаемые. Понять его до конца Ирис никак не удавалось, а расспросить — и подавно.

— Что за знания?

«Опыт».

— То, как живет твой мир?

«Вероятно».

— И как ты это передашь?

«Через таких, как ты».

— Таких, как я, здесь больше нет.

«Тебя достаточно».

Ирис отступила. В ее системах поселилась затаенная тревога. Определенных сигналов пока еще не звучало, но Ирис уже знала: ничем хорошим этот странный контакт с существом из другого мира не кончится.

Ее кожа, которую создали в этой самой лаборатории, настолько плотна, что способна взаимодействовать с экзотической материей, но даже Ирис, со своей дополнительной способностью к эмпатии, не может понять это существо до конца. Его мысли слишком обрывочны, слишком коротки, чтобы раскрыть все оттенки смысла. Она не может быть настоящим «переводчиком». У нее не выйдет. Да и зачем? Пусть мааджит изменяется, или что он там имел в виду… Это его дело. Его изгнали и, наверное, не просто так. Он, вероятно, совершил проступок, а за него полагалось наказание. Так с чего бы ей давать ему новую жизнь, доступ к энергии «другого мира»? За что? За опыт? Но зачем он или людям Эмпориума эти непонятные «знания»? Насколько они ценны и ценны ли вообще? Ничего этого мааджит ей рассказать не пожелал. Защищать себя он, похоже, совершенно не умел, или, скорее всего, ему это было и не нужно. Может, он собирался взять себе «хозяина» силой, а все эти вялые попытки объясниться — мааджиту это было незачем. Отсюда и неопределенность, и недомолвки.