Лидия молчала.

— Я понимаю, почему он хочет тебе помочь, — наконец сказала она. — Ты очень красива.

Ирис никогда не задумывалась о том, красива она или нет. Омегам задаваться такими вопросами не полагается. Лидия продолжала:

— И меня это удивляет. Такие девушки, как ты, обычно не сходятся с такими, как Тит.

Ирис хмыкнула. Невысокого же мнения она о собственном ребенке...

— А он — он ослеплен. Поразить его просто. Мой сын... — она сделала паузу. — Он не совсем психически стабилен. Он легко привязывается. К человеку, к вещи, к идее. Зацикливается. Отказаться от такой приставшей мысли ему очень трудно.

Значит, Лидия не просто записала сына в неудачники: она назвала его психопатом. Может, его впечатлительность и вправду не слишком обыкновенна, но где заканчивается та самая стабильность и начинается что-то ненормальное? Ответа на этот вопрос Ирис не знала, но система имитации подсказывала: будь она человеком, слова Лидии непременно бы ее испугали. Чего ожидать от мальчишки, который не умеет контролировать свои мысли?

— Именно поэтому я и хочу задать тебе главный вопрос, — продолжила Лидия.

Она стояла ровно, устойчиво, руки, сложенные на груди, сжимала в кулаки, и лицо не выражало ничего, кроме упрямой строгости. Но к этой каменной стойкости примешивалось и что-то еще — Ирис ощутила этот отголосок только сейчас. Где-то очень глубоко под напускной серьезностью, за жесткими словами эта женщина боялась за собственного сына, но страх был таким жалким, таким тихим, что его едва можно было уловить.

— Что с тобой случилось на самом деле? — спросила наконец Лидия.

Ирис смотрела на нее с мгновение.

Кролик, душный полдень, проверяющая в тесном лиловом платье. Ужас, скрипучий стул на кафедре, мягкая шерстка.

Глаза наполнились слезами сами по себе — вспоминая нужные реакции, системы перестроились быстро и просто. О них не нужно было больше думать. Ирис отвернулась и спрятала лицо в ладонях. Задрожали плечи.

Лидия разомкнула руки.

— У нас был летательный аппарат, — сказала Ирис тихо. — Класс QK, 184 модель, четырехместный. Его списали, отец купил его по дешевке. Отремонтировал, — Ирис запнулась. С кухни не доносилось ни звука, и Лидия тоже молчала. Ирис тихонько водила носочком туфли по ковру, и он мягко пружинил. — Он на нем летал, один. Несколько раз. Все было хорошо. Потом мы полетели вчетвером. У меня была сестренка.

Ирис опустила ладони и взглянула на Лидию. Она знала, что лицо заплакано, а глаза покраснели. Хватило бы и этого, но к реакциям, которые программировала система, приплетались какие-то другие, словно запустился дополнительный процесс. Внутри, под ребрами, снова тянуло, и слезы текли, не переставая — уже совершенно сами по себе, не слушая ни одну из систем. Что это, запланированный этап ее развития или новый виток?

— Простой развлекательный полет. Недалеко. Только за стены и обратно. Посмотреть на город с высоты птичьего полета. Сестренка так хотела…

Не было у нее никакой сестренки. И отца. И матери тоже не было. Не было и никогда уже, конечно, не будет. Она одна-одинешенька, и тело ее на шестнадцать целых три сотых процента состоит из электроники. У нее нет семьи, и прочувствовать, как это — иметь отца, мать, сестренку — она никогда не сможет. Плакала бы она, рассказывая такую историю, будь она правдой, а сама Ирис — человеком, без всяких оговорок и сносок мелким текстом?

— Я провела за стеной пять дней. Думала, что кто-то прилетит.

На ее теле не было ни единого синяка, только шрам на пояснице, да несколько быстро заживающих ссадин на коленках. Достаточно ли такого для крушения QK? Все-таки хорошо, что Лидия не видела ее без одежды.

— Ты уже заявила… — начала Лидия. Лицо ее было совершенно пустым.

— В полицию? — перебила Ирис, резким движением стирая слезы. — О чем? О дефектной подделке? Об устаревшем оборудовании? О халатности пилота?

Лидия смотрела на нее прямо, неподвижно. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

— Спальня в конце коридора свободна. Можешь передохнуть. Я поговорю с мужем. Он что-нибудь придумает.

Лидия кивнула словно бы сама себе, развернулась и вышла. Что ж, большего от нее и не требовалось. Пара часов на диагностику, и можно уходить.

Ирис поднялась на ноги, приблизилась к зеркалу и всмотрелась в отражение. Бледное платье висело на ней глупо и устало.

Не запутаться бы собственной паутине лжи…

Гостевая спальня выглядывала во двор. Стоило распахнуть окно, и в комнату ворвался медовый жар из сада, замлевшего на полуденном солнце. В густом переплетении ветвей порхали бабочки, в кустах щелкала птица. Ветер до сюда и вправду не доносился: прозрачная занавеска не колыхалась.

Тит плюхнулся на край кровати и принялся задумчиво оглаживать покрывало.

— Я поставил карту на запись. Выбрал случайные данные. Ну и тридцать галиев, как обещал. Не знаю, откуда эти носители и чьи это деньги... Думаю, в участке хранятся старые, изъятые карты, так что кое-какие следы на них остаются, но полностью данные восстановить нельзя. Зато можно их перезаписать, — он помолчал, а потом все-таки спросил: — А о чем вы говорили с мамой?

После сцены в гардеробной Ирис шмыгнула в ванную и смыла слезы. Она простояла несколько минут, ожидая, когда отек на глазах спадет хоть немного, а потом тихонько спустилась в кухню. С одной стороны, система имитации подсказывала, что возвращаться к нормальным функциям сразу после такого эмоционального взрыва нельзя. С другой — Ирис не хотела, чтобы Тит задавал лишние вопросы. Кажется, с последним не вышло.

— Она не хочет, чтобы ты на меня отвлекался, — отозвалась Ирис.

Ей не терпелось прилечь и запустить диагностику, но Тит, кажется, уходить не собирался.

— Она хочет, чтобы я был роботом, — внезапно помрачнев, сквозь зубы выдавил он. — Она рассказала тебе, что я ненормальный?

Ирис колебалась. Сказать правду или увильнуть? Что быстрее его успокоит: правда или ложь? Или сказать напрямую, что она ужасно устала? Но Тит не дал ей время выбрать.

— Сказала, я понял, — угрюмо бросил он. — Ее любимая уловка. Знаешь, почему у нас дома не приняты гости? — он поднял на нее взгляд, и Ирис невольно отступила. В нем плескалась ярость. — Потому что так хочет она. Они с отцом придумали для меня идеальный план, а гости в него не вписываются. Ну а сойдешь за психа — и разбегутся все.

— Ты же и сам сказал — хочешь достичь высот. Твои же слова, нет? — напомнила Ирис со вздохом. Стоило бы еще показательно зевнуть, но Тит не смотрел.

— Это их слова. Матери и отца, — выдавил мальчишка, угрюмо уткнувшись взглядом в покрывало. Его палец безотчетно чертил узоры. — Они за меня все решили.

— Тебе это не нравится? Скажи им.

Тит фыркнул, наконец-то поднял глаза на Ирис и тут же потупился, будто только сейчас осознал, что в комнате вместе с ним девушка, и притом красивая — так ведь сказала Лидия.

— Как будто они меня послушают, — бросил он. — Ладно, ты ведь хотела отдохнуть, — он поднялся и воровато глянул на Ирис. — Хорошее платье.

Он вышел быстро, и щеки его снова пунцовели. Что за странный мальчишка? Такой робкий, вроде бы наивный — а потом вдруг тупая, отрешенная угрюмость, холодная ярость в голосе... А что, если у него и вправду с психическим равновесием нелады?

Ирис мотнула головой. Какое ей до этого дело, если после диагностики она уйдет? Нужно скорее найти Ликвидатора, а для этого — поискать его по электронным базам. Чем быстрее она разберется со странными ощущениями в собственном теле, тем скорее она приступит к тому, что ее волнует по-настоящему.

...Волнует?..

Очнулась она резко. Вскочила на постели, сбив на пол подушку, и уставилась в окно. Небо уже потемнело, загорались первые бледные звезды. Перед глазами все еще бежали цифры: диагностику что-то прервало, и результаты отображались неполные. Уровень каких-то показателей критически возрос, но что именно это были за показатели, Ирис определить не могла. Она помотала головой, крепко-накрепко зажмурившись, будто могла вытряхнуть из процессора ответ, но это не помогло. Прогресс откатился до нуля, и данные пропали.