В машине ты сначала покормила куклу Глашу из соски. Потом укачала куклу Глашу так, чтобы та уснула. Потом аккуратно, чтобы не разбудить куклу, ты расстегнула ей ворот и извлекла батарейки. Приведя таким образом куклу Глашу в состояние наикрепчайшего кукольного сна, ты бережно положила ее рядом с собой на заднее сиденье автомобиля, накрыла куклу пеленкой, погладила куклу по голове.

И зарыдала. Громко и горько. Безнадежно. И я знаю это чувство. Мне самому иногда хочется так рыдать, например, когда я думаю, что вот мне сорок три года, я стал известным и успешным, высокооплачиваемым журналистом, и даже писателем, а хотел всю жизнь стать врачом, и теперь уже поздно, и ничего нельзя изменить.

Я был за рулем. Мы стояли в пробке. Я повернул зеркальце заднего вида так, чтобы видеть тебя, и сказал тебе тихо:

– Не плачь.

– Она не бэби-бёрн, папа. – Ты захлебывалась слезами. – Она бэби-анабель. И никого уже нельзя обменять.

– Конечно, нельзя. Мы же не можем обменять тебя на другого ребенка. И главное, не хотим.

– Потому что вы мне нужны. – Ты говорила сквозь рыдания.

– Потому что мы тебя любим. И ты тоже нужна своей Глаше. И ты тоже ее любишь. Не надо только хотеть от нее, чтобы она была бэби-бёрном, если она бэби-анабель.

– Почему?

– Потому что тогда вы обе не будете счастливы.

Это, кажется, была слишком сложная мысль для тебя. Ты плакала еще минут двадцать. Потом вытерла слезы и запихала батарейки обратно в кукольный спинной мозг. Кукла немедленно проснулась и сказала потешные младенческие слова «агу» и «зы».

Ты улыбнулась кукле, поцеловала ее и принялась кормить из соски.

Твое взросление особенно замечалось тогда, когда происходили события, происходившие раз в год. Например, ежегодный переезд на лето на питерскую дачу. Переезд этот был изматывающим мероприятием. Я каждый год должен был помогать деду перегнать автомобиль из Москвы в Петербург, в то время как вы с бабушкой ехали поездом. Боюсь, эксцентрическая бабушкина ностальгия по питерской даче как-то генетически, что ли, передалась и тебе тоже. Ты и сейчас рвешься туда каждое лето, хотя там нет горячей воды и туалет на улице. А тогда за несколько дней до отъезда ты принималась ходить по квартире и причитать:

– Я скоро поеду на дачу. Неужели я скоро поеду на дачу? Я просто не могу поверить, что уже совсем скоро поеду на дачу.

Там, на питерской даче, присутствовали, надо признать, сосновый бор и озеро, достойное туристического буклета про красоты Финляндии, но я все равно не понимал твоих восторгов, и тем более не понимал, зачем надо причитать о скорой поездке на дачу так громогласно и именно в то время, как мы с дедом грузим автомобиль невероятными объемами потребного для дачной жизни хлама.

Мы с дедом отправились рано утром и ехали весь день. Поздно вечером мы приехали в нетопленый и промерзший за зиму дачный дом почти на финской границе. И легли спать на отсыревшие диваны. А в шесть утра я должен был встать и ехать на Московский вокзал в Петербурге встречать бабушку и тебя. Господи, за что мне это!

Я не спрашивал бабушку, зачем должен преодолевать каждый июнь трудности переезда в Петербург и зачем каждый август должен устраивать срочную эвакуацию семьи из Петербурга, ибо в августе там неожиданно, но регулярно наступает поздняя осень. Не спрашивал и в этот раз, а теперь уж и не спросишь. Просто я встал в шесть утра, выпил гипертоническое количество кофе и в восемь дежурил уже на платформе, встречая поезд «Красная стрела».

Ты махала мне в окно. Я вошел в вагон, чтобы помочь вынести вещи, и ты сказала:

– Представляешь, папа, баночка была такая большая, что я даже не ожидала найти такую большую баночку.

– Какая баночка, Варь?

– Баночка с икрой, папа. Я люблю поезда, потому что тут дают сухой паек, а в сухом пайке всегда есть баночка икры.

Ты взяла меня за руку, и мы зашагали в вокзал. Там в вокзале есть лавка, где торгуют компакт-дисками, и ты сказала:

– Давай зайдем и купим детских песенок, чтобы слушать в машине.

Мы зашли. Ты вежливо поздоровалась с продавщицей и спросила:

– У вас есть детские песенки, похожие на музыкальную сказку «Алиса в стране чудес»?

Продавщица выдала тебе сборник детских песенок, но ты осмотрела пластинку скептически:

– Простите, эти песенки не очень похожи на сказку «Алиса в стране чудес». Понимаете, я ищу песенки, которые точь-в-точь похожие на «Алису», но ни на одном диске нет таких песенок, кроме диска «Алиса в стране чудес», а у меня уже есть этот диск.

Мы так ничего и не купили. Восемьдесят километров от Петербурга до дачи мы слушали «Алису в стране чудес», и ты пела все песенки вместе с пластинкой.

Немного не доезжая до нашего поселка, мы остановились у магазина, чтобы купить продуктов. Погода испортилась. Накрапывал дождь. И вообще, лето в Петербурге наступает только к концу июня.

– Давай, – сказала ты, – бабушка пойдет за продуктами, а мы, папа, купим мороженого и будем его радостно есть.

Мы купили мороженого, устроились на крыльце магазина под крышей и стали радостно есть. Я мерз как собака. Ты, кажется, тоже. Я разворотил твой багаж, нашел на самом дне теплую куртку (совершенно необходимая вещь для летнего отдыха) и одел тебя.

– Спасибо, папа. – Ты погладила меня по голове. – Теперь мне не будет ни холодно, ни жарко. Холодно мне не будет, потому что меня греет куртка, жарко мне не будет, потому что меня холодит мороженое.

Я хотел было поддержать беседу про холод, но ты вдруг вскинула руку в небо и закричала:

– Белая ворона! Смотри!

В небе была чайка. Мы были совсем недалеко от озера.

Мне отчаянно хотелось спать. Чтобы не заснуть за рулем, я попросил тебя, сидевшую на заднем сиденье, будить меня. И всю дорогу до дачи ты звонко барабанила ладошками мне по лысине.

На дороге метрах в ста от нашего дома нас встречал твой дачный приятель Гоша.

– Варя! Какое счастье! – кричал мальчик так громко, что слышно было даже сквозь «Алису в стране чудес».

– Гоша! – крикнула ты в ответ и особенно звонко хлопнула меня по голове. – Останови, папа!

Если бы тебе не надо было отстегивать ремень безопасности, я бы не успел остановить машину, ты выскочила бы на ходу. Вы с Гошей бросились друг к другу и обнялись.

В первые пять минут общения вы покрасили соседский дом акварельной краской, выкрикивая, что в прошлом году это было ваше любимое развлечение. Потом вы налепили на дом салфетку с надписью «окрашено». Потом Гоша принес показать тебе огромную водопроводную трубу, нечаянно ударил тебя водопроводной трубой по щеке, отчаянно извинился и был прощен. Еще вы исследовали оба дома на тот случай, если где-нибудь прячется страшный осьминог. Осьминога нигде не было. Еще ты была приглашена к Гоше на обед и приняла приглашение с тем условием, что не будет супа из капусты.

Полюбовавшись вами минуты четыре (время горения сигареты), я ретировался спать в самую дальнюю комнату. Я плотно затворил дверь и еще на всякий случай накрыл голову подушкой. Я совсем уж было заснул. Но тут вошла ты.

Ты решительно сняла подушку с моей головы, восторженно поцеловала меня и сказала:

– Папочка! Наконец-то я на даче! Мы покормили дикого ежика! Я очень соскучилась по Гоше! Мы будем играть сейчас в кукольный дом! Гоша будет играть за всех людей, а я за всех лошадей! Люди будут любить лошадей и водить их в зоопарк! Папочка! Осталось только снять штаны, и наступит лето!

– Штаны, – пробурчал я, – можно было снять и в Москве, Варенька. Лето наступило бы все равно.

Ты на секунду задумалась, а потом тихо, но твердо сказала:

– Нет.

Через день я уехал с дачи. В Москву на работу. Ты жила с бабушкой и дедушкой под Санкт-Петербургом, а я жил в Москве, и мне от этого было довольно грустно. Время от времени я звонил бабушке и дедушке в Питер и, разговаривая с ними, слышал фоном звуки твоей жизнедеятельности. Например, плакала твоя кукла. Или дедушка вставлял в телефонный разговор со мной неуместные междометия. «Если ты потерял ключ от почтового… o!.. ящика, возьми, пожалуйста… о!.. в шкафу отвертку… о!.. и взломай ящик, потому что там… о!.. телефонные счета, и их надо… о!.. оплатить… О! О! О!»