Но бабушка с дедушкой рано успокоились. Вы поехали в серпентарий на метро, боясь не отыскать парковочного места возле зоопарка. Когда поезд подошел к платформе, ты сказала:

– Это плохой поезд, давайте подождем хорошего.

– Следующий поезд будет такой же, – пытался возразить дедушка. – Что значит хороший поезд?

– Хороший поезд, – терпеливо объясняла ты, – это такой поезд, в котором купе, мягкие диваны, столик и завтрак в пластмассовой коробочке. И я буду ждать хороший поезд.

– Он не придет, – вздохнул дед. – В метро не бывает СВ.

– Тогда я буду всю дорогу плакать.

И ты действительно всю дорогу плакала. Прекратила плакать только у ворот зоопарка. Путь в серпентарий лежал мимо клетки енотов. Ты остановилась и сказала:

– Ой, я на них похожа! – Оглядела публику и громко повторила: – Посмотрите все, как я на них похожа!

И посетители зоопарка перестали рассматривать енотов самих по себе, а стали рассматривать их в сравнении с тобой. Ты действительно к четырем годам немножко была похожа на енота.

Зато в серпентарии ты стала похожа на змею. Во всяком случае, у тебя неестественно распахнулись глаза, и дедушка утверждает, будто ты практически перестала моргать. Ты таскала деда от террариума к террариуму, карабкалась на деда так, словно он самоходная лестница, прижималась носом к стеклу и кричала про самых отвратительных рептилий:

– Ой, какая хорошенькая змея, мне обязательно нужно такую хорошенькую змею домой! – Или: – Ой, какая чудесная ящерица-шишка и какой хороший у нее ящеренок-шишонок! Такой маленький! Такой хорошенький! Мне обязательно нужно его домой!

Стоит ли объяснять, что очень скоро посетители серпентария перестали смотреть на змей и принялись смотреть на тебя. Ты прочла совершенно незнакомым людям лекцию о том, как влюбилась в змей и как стала девочкой-змеей. Нескольким детям ты объяснила, что змей бояться не следует, потому что змеи, конечно, могут укусить, но в укусе нет ничего страшного. В доказательство этого своего тезиса ты предлагала всякому:

– Хочешь, я тебя укушу, и ты увидишь, что это совершенно не больно?

После серпентария вы с бабушкой и дедушкой проходили мимо клетки с гориллой. Бабушка увлеклась разговором с внучкой и гориллы не замечала, пока ты не ткнула в сторону огромного примата пальцем:

– Во! Смотри!

Бабушка оглянулась и от неожиданной близости к огромной черной обезьяне вздрогнула и вскрикнула.

Вернувшись из зоопарка, вы наперебой стали рассказывать мне про енотов, про змей и про то, как бабушка испугалась гориллы. Ты вставала на цыпочки, поднимала руки над головой, чтоб показать, какой горилла была огромной, и говорила:

– Бабушка так испугалась, что даже закричала и подпрыгнула, – и с этими словами ты немедленно демонстрировала, как именно подпрыгнула бабушка.

– А что, горилла была страшная? – спрашивал я. – Что она делала?

– Очень страшная, – ты перешла на шепот. – Горилла тихо сидела и думала.

– Так почему же она была страшная, Варенька?

– Потому что думала.

Кроме способности думать, в животных страшно было еще то, что они пропадали время от времени. Пропала собака Закат, но это когда ты была еще совсем маленькая. Ты, наверное, не помнишь Заката. А когда тебе было года четыре, пропала кошка Мошка. Когда она приблудилась к нашей калитке маленьким трехцветным котенком, все подумали тихонько, боясь спугнуть эту мысль, что после двух лет неудач кошка эта принесет в дом счастье. И кошку оставили. Отвезли к ветеринару, вывели блох, сделали прививки. Кошка мяукала шепотом и имела обыкновение, забравшись на колени к человеку, присосаться немедленно к любой открытой части тела и сосать, пока не прогонят, причмокивая и урча. Видимо, кошку рано отняли от груди.

Ты просыпалась по утрам, наскоро завтракала, ловила кошку, сгребала в охапку, часто даже держа животное вниз головой, и шла с кошкой смотреть мультики. Забиралась на диван перед телевизором, подставляла кошке ладони, и та присасывалась к твоим ладоням, а ты говорила, что это приятно, щекотно и смешно. Иногда вместо «щекотно» ты говорила «щеконто».

Еще ты имела обыкновение кошку пеленать, причем туго, и укладывать спать как раз в то самое время, когда у кошки бессонница. Еще ты надевала на кошку кукольные одежды, заматывала кошку нитками или поясом от халата, как паук заматывает муху. Еще ты учила кошку летать по комнате, привязывая зверьку на спину игрушечные крылышки и швыряя зверька изо всех своих детских сил к потолку. Еще ты выкидывала кошку через форточку в сад, благо окна невысоко и под окнами зимой сугробы, а летом цветы. По десять раз на дню мама, или я, или няня говорили тебе:

– Варя, ну тебе же уже почти четыре года, ты уже совсем взрослая, как же ты не понимаешь, что кошка живая, а не игрушечная и нельзя ее мучить.

В ответ ты прижимала кошку к груди, так что зверь сквозь асфиксию издавал жалобный писк, и говорила:

– Очень люблю этого котеночка. Смотри, какой котеночек.

И вот кошка пропала. Кошка выросла, наступило лето, кошка пошла погулять и не вернулась. На вторые сутки кошкиного отсутствия мы с мамой стали припоминать, уходили ли у нас так надолго другие кошки и возвращались ли. Едучи на работу, я приглядывался как бы ненароком к дороге, потому что на шоссе у нас в деревне автомобили часто сбивают кошек. Мы разговаривали про кошку, вернется ли, и все больше думали, что не вернется. И очень жаль, потому что это же Варина кошка, говорили мы – как-то особенно жаль.

Но ты молчала. За двое суток, за трое суток, прошедшие с момента пропажи кошки, ты ни разу о ней не вспомнила, ни разу не спросила, где она. Ты все так же наскоро по утрам завтракала и шла смотреть мультики, только без кошки.

Однажды утром, прежде чем ехать на работу, я зашел в комнату поцеловать тебя. Я зашел тихо, ты, кажется, не слышала. В телевизоре зеленый тролль Шрек воевал с розовым огнедышащим драконом, а ты, сидя перед телевизором, смотрела в окно и шептала:

– Мошечка, ушла и не приходишь. Почему ты не приходишь? Куда ты ушла? – Ты говорила с небесной кошкой и щекотала себе пальцем ладонь. – Я сейчас пойду гулять и буду искать тебя. Я буду всюду тебя искать и никому про это не скажу.

Я тихонько поцеловал Варю в голову и сказал:

– Хочешь, пойдем искать кошку вместе?

И получил в ответ благодарный взгляд. Мы сели на велосипед и поехали по деревне. Несколько раз мы спускались с велосипеда и шли пешком. Но ты не искала кошку активно, не шарила по кустам, ты смотрела поверх кустов куда-то вдаль, как, наверное, жены моряков смотрят в море.

С этого дня ты стала говорить со взрослыми о кошке. Мы возвращались с прогулки, и ты говорила няне, что вот, дескать, мы с папой опять ходили искать кошку и опять не нашли. А няня использовала пропажу кошки в воспитательных целях. Няня говорила:

– Вот если бы ты, Варя, не мучила кошку, она бы не пропала.

А я почему-то думал, что на пропаже кошки нельзя спекулировать. Нельзя использовать пропажу кошки, чтобы научить девочку хорошему отношению к животным. Надо идти с тобой за руку по дороге, и смотреть вдаль, и вздрагивать всякий раз, когда видишь, как по забору идет кошка, похожая на нашу.

– Ну что, папа, опять мы не нашли кошку.

– Опять не нашли, Варенька.

– Ну ладно. Пойдем тогда я тебе дохлую мышь покажу.

Однажды утром, суток через пятеро после того, как пропала кошка, я встал раньше тебя и отправился на кухню варить кофе. Форточка была открыта, потому что было уже тепло, и в кресле возле стола как ни в чем не бывало спала пропавшая кошка. Пришла ночью в форточку, наелась черного хлеба, поскольку вся остальная еда оказалась недоступной, и спала. Я ждал, что ты обрадуешься.

Ты спускалась из спальни. В пижаме, босиком, рыжее гнездо на голове, розовый след маленькой руки на щеке, потому что спала, подложив руку под щеку.

– О! Мошечка! Папа, включи-ка мне мультики! – с этими словами ты сгребла спящую кошку в охапку вниз головой и потащила к телевизору. – И согрей мне «Растишек». Питьевых, четыре штуки.