— Пожалуйста, прости меня, молю, благослови мою душу… — Я слышу бормотание Эви сквозь рыдания и крики.

Меня охватывает паника. Я поднимаю пистолет перед собой. Останавливаюсь за углом, когда подхожу к основанию алтаря. Мне понадобилась секунда, чтобы понять что происходит. Все вокруг, казалось, замедляется. Кровяное давление подскакивает. Единственное, что я слышу, — это кровь, шумом отдающаяся в ушах. Все, что я вижу, и все, о чем я могу думать, — это Эви. Она — раздета и истекает кровью, и Зи везде трогает ее. Ублюдок, стоя на кафедре с обнаженной Эви, склоняется над ней. Он с силой вдавливает ее в пол, удерживая за шею, щекой она прижата к мраморной поверхности. Его руки блуждают по всему ее телу. Она плачет, молится, умоляя своего бога спасти ее.

Ледяная ярость ползет по моему телу, и мой ум фокусируется, сосредоточившись исключительно на предстоящей задаче. Мне нужно оторвать его голову за то, что прикоснулся к моей собственности.

Я закрываю один глаз, вытягиваю руку и прицеливаюсь в его чертову башку. Зи замечает движение и дергает Эви перед собой, приставляя нож к ее горлу. Она плачет, когда он прижимает ее к себе, а затем ее глаза находят меня. Она выглядит такой разбитой и поверженной, что я не могу не задаться вопросом, что он успел с ней сделать.

— Ах, Эзра, — он кривит губы в ухмылке. — Я так и знал, у меня появилось чувство, что ты можешь появиться. Ты, похоже, привязан к моей сестричке.

Мой взгляд снова находит Эви, и она закрывает глаза, отворачиваясь от Зи, насколько это возможно. Брат? Зи ее брат?

— Я думал, будет справедливо забрать что-то, принадлежащее тебе. Я вижу, как ты был занят, пытаясь поиметь мой бизнес. О, но Эвелин была моей задолго до тебя, — он смеется, тиская ее грудь. Меня поглощает ярость. — О, она не рассказывала обо мне? Это не приятно, Эвелин. В конце концов, мы были так близки, когда были моложе, — он прижимает губы к ее лицу, прежде чем лизнуть щеку. Она дрожит, прикасаясь шеей к ножу, пытаясь уйти от прикосновения. — Представь нас друг другу, как подобает, Эвелин.

— Это Захария, — задыхается она, и я вижу, как в ее кожу врезается кончик лезвия.

— Нет, нет, нет, я сказал «как подобает». Так, как тебя учили.

— Эзра, — всхлипывая, она произносит мое имя, словно это гребаная молитва, — это мой брат, Захария.

И когда его имя срывается с ее губ, я вдруг вспоминаю все, что она когда-либо говорила, каждое бессвязно-сумасшедшее слово, всю ее религиозную хрень, ее ненависть к самой себе. Захария — вот с кем она выросла, Захария — ее брат. Зи — это он сломал Эви.

Ты не понимаешь. Я — шлюха и всегда была ею. Я всегда поддавалась соблазнам, даже и не пыталась им сопротивляться.

Бог избрал Захарию. Это была моя вина, что он заблудился. Он был прав, и все знали, что я заставила его согрешить. Он наказывал меня, чтобы я была прощена, но я ненавижу его за это.

Бог любит грешников, но он ненавидит грех, а я — грех, Эзра. Я греховна, так что даже Господь не может меня любить.

— Я тебя прикончу, — мой голос звучит спокойно, без эмоций, хотя тело горит от ярости.

— Ты не можешь меня убить, Эзра, — смеется он. — Помнишь? Конечно, если ты не собираешься в тюрьму за все свои грязные делишки. — Развратница, — шипит он ей на ухо. Его рука нащупывает ее грудь, и мне приходится прикусить внутреннюю часть щеки, чтобы успокоиться, — шлюха.

Эви рыдает, и я вижу, как стыд искажает ее лицо.

— Я шлюха, я грязная шлюха, — кричит она. Ее глаза смотрят на меня сквозь слезы, заставляя меня замереть на месте. — И поэтому ты не можешь любить меня, я не могу спастись, я — воплощение греха, но и он — грех, убей нас обоих. Она переводит дыхание. — Освободи меня, Эзра, позволь мне получить отпущение.

Зи рычит, дергая ее за волосы и заставляя запрокинуть голову, прижимая лезвие к идеальной коже.

— Пожалуйста, Боже, прости меня, — умоляет она.

Я наблюдаю за каплей крови. Когда мой взгляд поднимается к ее лицу, что-то внутри меня ломается, настежь распахнувшись в самой глубине. Я представляю, как он перерезает ей горло, проливая кровь на холодный каменный пол церкви, которую она так любит, и острая боль пронзает мою грудь. Возможно, он превратил ее в монстра, но это я ее сломал, это я ею владел, и только я один имею право пролить ее кровь.

— Я говорил тебе, Эви, — прицеливаюсь и стреляю, — я — единственный Бог, в котором ты нуждаешься.

Звук выстрела отражается от стен церкви, и все застилает кровью.

Эви

Звук выстрела эхом отражается от стен собора, отдаваясь ударом позади меня. Боль взрывается в моем плече, обжигая и разрывая его. Я не могу дышать. Падаю вниз, не удерживав тело, упираясь ладонями и коленями в пол, сердце колотится в груди. Теплая кровь течет из раны и оставляет пятна на полу. Он попал в меня!

Захария стонет. Я оглядываюсь назад и вижу, как он лежит, извиваясь от боли. Как он хватается за грудь, между его пальцев пузырится кровь. Эзра приседает передо мной и обхватывает мой подбородок.

— Эви, — он берет меня за подбородок. — Сосредоточься, смотри на меня.

— Ты выстрелил в меня … — я, задыхаясь, смотрю на него сквозь слезы.

Прищуриваясь, он ухмыляется: — Я всегда говорил, что заставлю тебя истекать кровью, маленькая убийца. Он подходит к алтарю, хватает алтарную ткань и прижимает ее к ране.

— Держи крепко, — говорит он, прежде чем снять рубашку и прикрыть мое обнаженное тело. От ткани исходит тепло его тела. Он мягко скользит руками по рукавам, и мне интересно, почему он это делает. Он должен был убить меня, освободить, но он меня спас. У меня перехватывает дыхание при мысли об этом, и все, что я чувствую, — это аромат его одеколона «Bleu de Chanel». И я улыбаюсь, потому что принадлежу ему.

Я оглянулась через плечо и посмотрела на Захарию. Звук, напоминающий бульканье воды, эхом отражается от стен, пока из его горла вытекает кровь. Я должна что-то почувствовать. Облегчение, удовлетворение — хоть что-нибудь. Но когда я смотрю на него, наблюдая, как он изо всех сил пытается сделать последний вдох, я ощущаю лишь отвращение и гнев.

— Я ненавижу тебя! — я пытаюсь встать, но ноги не слушаются. — Я ненавижу тебя! — я подползаю на коленях к нему, мое плечо пронзает болью. Отбрасываю кусок ткани и хватаю нож, который он уронил рядом. Моя грудь вздымается, сердце бьется у самого горла. Вот и настал мой момент, когда все грехи исчезнут. Так и приходит отпущение. Через кровь. Через кровь человека, который сломал меня, когда я не хотела этого, в то время как мужчина, который владел мной, когда мне это было нужно, стоит надо мной, как пастух.

Я склонилась к уху Захарии, и мой взгляд сосредоточился на пульсе, едва бьющемся в его шее.

— Ты — грех, — шепчу я, и одним быстрым движением перерезаю ему горло. Я наблюдаю, как кровь вытекает из раны, и бросаю нож, потому что этого недостаточно. Я обхватываю руками его горло, мои пальцы скользят от крови, когда я его начинаю его душить. Взглянув на его налитые кровью глаза, я вижу страх, и это заставляет меня улыбаться.

— Ты ошибаешься, — говорю я. — Я не шлюха, и ты никогда не получишь прощение.

Его глаза стекленеют и закатываются. И в этот момент я понимаю, что свободна. Маленький демон внутри меня засыпает навсегда и исчезает.

Я поднимаюсь с Захарии и сажусь рядом, рассматривая испачканные в крови руки.

Когда я поднимаю глаза, я вижу, что Эзра стоит, прислонившись к кафедре, скрестив ноги, и курит.

— Чувствуешь себя лучше?

— Здесь нельзя курить, Эзра.

Он выдыхает облако дыма, надменная улыбка появляется у него на губах.

— На алтаре лежит мертвое тело, убитый священник в исповедальне, не говоря уже о моей мертвой собаке, — он морщится, и на его бесстрастном лице на долю секунды мелькает скорбь.

Я перевожу взгляд к передней части храма, и сердце уходит в пятки. Мне удается встать, и, держась за край скамьи, я бреду к входу. Я падаю на колени рядом со своим четвероногим другом, провожу рукой по окровавленному меху.