Все рассмеялись.

— Экий ты, право, бесенок! — тоже смеясь, сказал дедушка.

К ночи собралась гроза. Потемневшая и притихшая тайга озарялась вспышками молний. Гремел гром. Потом налетел и закрутил, словно вырвался из засады, ветер. Кедры все разом закачали вершинами, зашумели ворчливо, замахали недовольно лохматыми лапами, точно отталкиваясь от врага. Зашлепали редкие крупные капли.

На этом и кончилось. Иссиня-черная туча, бросаясь огненными стрелами, величественно и грозно уплыла на юг. Выглянули звезды, стих ветер. Ничто не напоминало о налетевшей было грозе. Только сразу похолодало, от частых зарниц безмолвно трепетало небо, да растревоженный кедрач долго не мог успокоиться — то затихал, то поднимал глухой ропот.

Пожарный сторож Михеич все еще не приходил. Хотя дедушка и сказал, что ничего с ним не случится — он первейший следопыт, — но ребята нет-нет, да и выскакивали на крыльцо. В темноте уже ничего, даже ближайших кедров, не было видно.

Что за человек долгие месяцы живет здесь в тайге один? Какая сила его держит?

Ребята устроились в домике отлично. Протопили печь, вымели пол. Наташа промыла добела столы, которые показались ей недостаточно чистыми, выбросила увядшие лилии и взамен их собрала (когда было светло) на поляне у фонтана большой букет незабудок, маков, лютика и ириса. Горели обе лампы. Готов был чай. Ужинать на садились, ждали хозяина.

Ребята живо обсуждали события прошедшего дня, когда двери распахнулись и в комнату почти вбежал низенький, коренастый старичок. Это, видимо, и был Михеич. Одет и обут он был так же, как наши таежники, только на голове вместо фуражки — белая тюбетейка. Белая курчавящаяся бородка, белые усы, белые нависшие брови придавали ему вид сказочного елочного деда.

Не выпуская ружья из рук, Михеич плюхнулся на табуретку. Щурясь от света, улыбаясь и подмигивая, оглядел он гостей и вдруг рассмеялся, тихо и почти беззвучно, но так весело, что ребята, замолкшие при его появлении, тоже засмеялись.

— Эвон, сколько гостей у меня, а? — заговорил он тоненьким, быстрым говорком. — С какими, думаю, ребятишками друг Сережа прошел? След-то ваш после полудня пересек. Медведя не испугались? Конфетами угощались? Ишь ты, как прибрались в доме! Наверное, все внученька? — Михеич все говорил, говорил, не дожидаясь ответа. — А здравствуйте, кажись, я еще не сказал? Фу, устал! В ногах так и гудит. А за кедровок-то спасибо, развелось негодниц, сладу нет… Тебя, внучек, как звать-то, а?.. Пашка? Ну-ка, Паша, полезай в сундук, вон-вон под кроватью, тащи-ка конфеты, угощайтесь… А ты, внучек, что заскучал? Как тебя?.. Алик? И дорогой все скучный шел. Не заболел? Знать, о маме заскучал?.. Вот праздничек, так праздничек у меня!..

С приходом дедушки Михеича в домике стало еще уютнее. Казалось, свет исходит из его добрых, смеющихся глаз, из каждой морщинки не по-старчески румяного лица. Хотя и приятными, но немного странными показались ребятам его почти детская радость, его неумолчный разговор. Дедушка Михеич точно почувствовал это.

— Что, внучки? Думаете: «Вот, мол, разболтался да разрадовался дедка»? Живешь один, ходишь-бродишь день за днем по тайге один и вроде привык. А увидишь человека — так-то радостно! Сколько?.. Да уже больше месяца в глаза никого не видел — все один, как сыч.

—Больше месяца один? Бр-р-р!.. — поежился Паша. — Ох, и скучно, дедушка! А вы бы не жили здесь.

— Э-э, милый! Она, работушка, не спрашивает. Она, милая, везде. Кому-то и кедрач караулить надо, а я плох, что ли? — Дедушка Михеич опять весело и беззвучно засмеялся. — Работа, она, внучки, везде хорошая, везде нужна…

Хозяин засуетился с ужином. Проходя семенящими шажками мимо ребят, он не мог утерпеть, чтобы не погладить кого-нибудь по голове или не сунуть еще по конфетке, и все говорил, говорил…

На столе появились холодное мясо, картошка, залитая маслом, пряники и какое-то незнакомое кушанье: круглые светло-желтого цвета малюсенькие колобки. Особенно ребятам понравилось масло. Удивительное масло. Цветом оно походило на растопленное сливочное, но гораздо вкуснее и ароматнее.

Пряники по запаху и вкусу тоже напоминали это масло. Пахло очень знакомым, но ребята никак не могли понять чем. Пряники оказались такими сытными, что, как ни были они вкусны, больше двух никто не мог съесть. Боря приглядывался к ним и так и этак, стараясь раскрыть секрет выгодного кушанья.

— Ешьте, ешьте! — угощал Михеич. — А молочко? Почему чай без молочка пьете?

— Молоко я люблю, — оживился Боря.

— А где у вас корова? — спросила Наташа с любопытством. — Мы почему-то ее не видели, и коровника нет,

— Хе-хе-хе… Коровушек у меня много. Им стойла не надо: они ни холода, ни дождя не боятся. Белите, белите.

Боря застыл с протянутой рукой, оглядывая стол. Никакого молока и в помине не было. Как ни старались ребята сохранить серьезность (все-таки они были в гостях), но никто не мог удержаться от смеха при виде растерянного и огорченного лица главного повара.

— Ничего, Борька, похуже бывает, — сказал Паша. — Нас с Федькой однажды еще смешнее угощали. Помнишь, Федька, в гостях у бабушки Голубчихи были? Старенькая она, видит плохо, поставила сковородку с картошкой и говорит: «Кушайте, ребятки, пельмешки». Мы что? Конечно, едим: не очень вкусно, а едим. Когда пельменями угощают, картошка почему-то невкусной кажется. А бабушка все: «Кушайте, кушайте пельмешки». Ели мы, ели. Потом я и говорю: «Никогда таких пельмешек не ели. Вы бы, бабушка, сами попробовали». Бабушка и попробовала: «Ай, батюшки-светы! Сослепу я вам не ту сковородку поставила. Тьфу-тьфу, сгинь, сатана!» И правда, картошка сгинула, а пельмени появились. Это, дедушка, не про вас, а про бабушку Голубчиху, — поспешил Паша успокоить хозяина.

Но дедушка Михеич понял, в чей огород камешек.

Однако он совсем не смутился, а, посмеиваясь, поддел колобок ложкой, бросил в Пашин стакан и размешал. Боря даже привстал от изумления. На глазах у ребят кипяток сначала помутнел, затем слегка побелел, потом сильнее, сильнее — и вот в стакане оказался напиток светло-шоколадного цвета, как какао со сливками. Смутившийся Паша попробовал и зажмурился.

— Вот это да! Вот чай так чай!

— Хе-хе-хе… — посмеивался Михеич. — Хотел меня подцепить да сам подделся!

Конечно, ребята хором попросили объяснить это чудо. И оказалось, что всё — и сытные пряники, и чудесное масло, и чудодейственные колобки — все приготовлено из… кедровых орехов. Теперь ребята удивлялись, как об этом сами не догадались: от продуктов исходил аппетитный запах поджаренных ореховых ядрышек.

— А простыми орехами нельзя чай белить? — спросил Боря, что-то соображая.

— Можно, можно. Почему нельзя?

Дедушка Михеич истолок горсточку орехов, всыпал в стакан, залил кипятком. И опять на глазах у ребят получился замечательно вкусный забеленный чай.

Боря на этот раз соображал удивительно быстро. В свободный мешочек он пересыпал орехи из своих карманов и бесцеремонно, не говоря ни слова, вывернул карманы у ребят. Все поняли и одобрили его. Лучше до самой пади Золотой пить чай с молоком, чем за один-два дня сощелкать орехи.

— А сейчас, Михеич, попросим тебя вот о чем, — сказал дедушка. — Интересуемся мы, зачем это ты забрался в такую глушь, да и живешь здесь? Расскажи нам, пожалуйста.

— Интересуетесь, значит? — рассмеялся своим беззвучным смехом дедушка Михеич.

Смешно помахивая руками, точно сгоняя в кучу цыплят, он пригласил ребят к себе, сел среди них и, все так же ласково улыбаясь и подмигивая, спросил:

— Знаете, что я тут охраняю а?

— Что?

— Золотой хребет!

— Зо-олотой?

— Хе-хе-хе… Не верится? Золотой, золотой! Масло ели? Молоко пили? Печенье кушали? А ну-ка, я вам сейчас по арифметике докажу. Хорошо знаете арифметику? Берите бумажки. Пишите. Дает у меня один кедр килограмм масла да два с половиной килограмма пряников.