Помолчали.

— Женя… — зашептал опять Федя. — Алик совсем хороший стал. А вот не могу с ним говорить. Хочу, а не могу. Почему так?

— Не знаю. Пройдет это. У меня тоже так было. Я одно, Федя, не понимаю. Чего мы с ним ссорились? Как начали, так остановиться не могли — ни мы, ни он… И всё больше…

— Мать у него чудная. А он парень ничего, хороший мальчишка будет!.. Знаешь, он все злее и злее становился, потому что один. Все в одиночку… Здесь он совсем другой.

— И я так же думаю…

Позавтракав, ребята опять двинулись вперед. Боря хотел было из оставшихся трех яиц приготовить яичницу, но, вздохнув, отложил их в неприкосновенный запас. На Савраску посадили Алика. Он силился бодриться, но за ночь заметно осунулся.

Идти было тяжелее, чем вчера. Здесь болото растаяло глубже. Ноги погружались в зыбун выше колен. Савраска продвигался тоже с трудом и вязнул местами до живота. Алик слез с лошади и, понурившись, шел позади.

Ребята остановились и подождали его.

— Дай мне, Алик, ружье! — сказал Женя.

— Рюкзак снимай! — приказал Боря.

— Мне сумку! — потребовал Паша.

— Женя, пусть он мне тужурку отдаст! — буркнул Федя. — Я что-то замерз.

— Мне, Алик, патронташ, — попросила и Наташа. Алик молча смотрел на ребят.

— Давай, давай! — строго повторил Женя. — Отдохнешь немного и обратно возьмешь.

Дневной жар усиливался. Экспедиция медленно, но упрямо продвигалась к цели: шаг вперед, упор палками, чтобы легче выдернуть увязшую ногу. Тина и густая трава цепляются, не дают передвинуть ногу. Наконец сделан новый шаг, опять упор палками — и так метр за метром.

— Ребята, — заговорил Женя, — самое тяжелое, когда делаешь и не знаешь зачем. А мы знаем, что не просто идем, а падь Золотую ищем…

— Правильно! — с трудом переводя дух, поддержал Паша.

— Дядя Сережа и дядя Вася ведь уже совсем умирать собирались, пошевелиться силы не было, а открыли падь Золотую и до Монгона дошли… А нам что? Жарко очень. Но от тепла ничего опасного не получится. Только пот идет.

— Голод — тоже плохо, — подумав, сказал Боря. — Нам-то что: мясо, яйца, соль есть.

— И без воды нехорошо, — откликнулся Федя. — Я папе «Василия Теркина» приносил. Прочитал папа и сказал: «Правильно. На фронте бывало и так, что из лошадиного следа воду пили». А мы только ступим — и до колен вода. Она хоть красная, но ничего, вкусная.

Экспедиция вышла на середину болота. И позади и впереди на одинаковом расстоянии зеленел далекий лес.

Дедушка устраивал частые остановки и заставлял ребят умываться. В обеденный привал он натянул на палки палатку и приказал ребятам спать, прикрыв их от зноя травой.

От травы стало прохладно, и ребята крепко уснули. Дедушка осторожно отгонял от них паутов, нахмуренный больше обычного. Пощупал лоб Алика и покачал головой.

— Ну, ну, герои, еще немного… хоть полкилометра… — пробормотал он. — За ночь что-нибудь сделаю…

Ребята не замечали странного поведения дедушки. Пытаясь что-то рассмотреть, он часто поднимался на носки, недоуменно хмыкал про себя, протирал глаза. Миновали место, которое наметили для ночлега (хотя солнце еще стояло высоко).

— Федя, — попросил наконец он, — посмотри-ка, герой, что там такое. Никак разглядеть не могу. У тебя глаза поострее… — Он поднял Федю над головой.

— Земля! — хрипло крикнул Федя. — Земля!

— Земля? Где? — встрепенулись ребята.

— Недалеко, совсем недалеко! Снизу не видать, а отсюда видно. Земля, земля!

Скоро все увидели ее. Над однообразной болотной равниной возвышалось что-то низкой длинной грядой. Силы у всех сразу прибавилось. Было видно, что возвышение ровной полосой пересекало все болото.

Наконец, сделав последнее усилие, экспедиция выбралась из зыбкого, всасывающего плена. Она вступила на твердую землю. Это была… шоссейная дорога!

— Земля! — приплясывал Паша, пробуя ее твердость.

— Земля! — неуклюже топал ногами Боря.

Когда первая радость прошла, все огляделись. Прямое, как линейка, шоссе пересекало болото с юго-востока на северо-запад. Оно ничем не отличалось от монгонского: такие же глубокие кюветы, такая же песчаная с мелкими гальками насыпь. Но ребята впервые другими глазами посмотрели на эту обычную дорогу.

Конечно, не меньше полумесяца партизаны обходили топь. Неизвестно, сколько времени потребовалось бы ребятам, чтобы перебраться через нее. Силы, признаться, вымотались у всех. А по этой дороге они могут, не промокнув, не устав, пройти все болото за два часа! Как хорошо, что здесь побывал человек!.. Посмотрел, подумал и без лишних слов перекинул мост через топь, чтобы пройти дальше, к несчетным богатствам своей Родины.

Советский человек! Что за удивительный человек!

Он строит уютные школы, делает тетрадки и ученические ручки. Делает самые сложные машины весом в сотни тонн и огромные плотины, города-заводы. Если надо, он живет и на Северном полюсе и в одинокой избушке, затерянной в кедраче на Золотом хребте. Трудится в расцвеченном огнями здании театра и, оторванный на долгие месяцы от людей, пасет в широкой пади баранов. Работает в больших городах и пилит лес в такой тайге, где никогда еще не раздавался гудок паровоза.

Наташа, проследив глазами уходящее вдаль шоссе, тихо сказала:

— Как же так? Ничего не было, нога человека не ступала — и вдруг шоссе… Откуда?

— Советский человек здесь побывал, герои! — так же тихо ответил дедушка.

— Запевай, Паша! — крикнул Женя. — Запевай!

Далеко над болотом понеслась звонкая песня:

Ребята по шоссе перешли болото и, чтобы вернуться на правильный курс, свернули к востоку. Пройдя около пяти километров и перевалив через сопку, они вышли к неширокой, но глубокой речке.

Экспедиция точно попала в другой мир. Песчаные высокие берега густо заросли черемухой, бояркой и шиповником. Воздух был напоен запахом увядающих цветов. В траве краснели лилии, синели ирисы. Поодаль от черемушника, блестя серебристыми листьями, тянулась тополевая роща.

Два ярко разукрашенных удода встретили экспедицию тревожными голосами: видимо, близко было их гнездо. У этих удивительно красивых птиц на редкость неприятный голос. Они точно шипят. По берегам в черемушнике и ивняке пели чижи. На песчаных отмелях, перелетая, насвистывали кулички.

Лучшего места для табора нельзя было и желать. Все нуждались в хорошем отдыхе. Боря посматривал на речку с особыми надеждами.

Федя вернулся с разведки быстро.

— Рыба! — еще издали закричал он. — Есть, Борька; И не рыба, рыбища!.. Женя, вот рыба так рыба! Думал, что коряжина, а она как хвостом махнет да булькнет… Сейчас наловим на обед.

— На обед мало, — у Бори разгорелся аппетит, — надо больше наловить… Женя, в запас надо.

— И больше наловим. Женя, кому можно идти рыбачить?

— Дедушка, мы отабориться еще успеем, а сейчас все порыбачим. Ладно?

— Бегите, бегите. Рыбачьте в удовольствие. Алик, а ты что?

— Я не пойду, — зябко поеживаясь, ответил Алик. — Я полежу… Ничего, Женя?

— И я останусь, — сказала Наташа.

Ребята распутали лески, вырубили удилища, наловили около Савраски паутов и вперегонки помчались к речке. Скоро громкие голоса показали, что рыбная ловля идет успешно.

— Два, сразу два подцепились! — закричал Федя. — Женя! На блесны подцепились.

— Тащи, Федя! Тащи их!

— Осторожно! Чтобы не сорвались. Чтобы только не сорвались!.. — умоляюще причитал Боря.

— Тащу… Что такое? Борька, держи меня!..

— Ты, Федя, не вверх тащи — леску оборвут! Волоком подтаскивай… Вот рыбы так рыбы! И у меня клюет… Волоком, Федя, тащи!