Я торопливо взбежала по крыльцу, торопясь на репетицию. Пробегая по коридору, я столкнулась с педагогом по хореографии.

— Опаздываешь, Аня! — взглянув на меня из-под нахмуренных бровей, произнесла она.

Лариса Петровна Емельянова — мой педагог по хореографии. Настоящая фанатка своего дела, которой было наплевать с какими данными ты пришла и что ты из себя представляла, до того как попала в её обожаемый танцевальный коллектив.

Значение для нее имело только — СЕЙЧАС. Сейчас ты здесь, ты — часть коллектива. Ты обязана работать для коллектива. А потому собери волю в кулак или что там у тебя есть и работай.

Ты не можешь? — Нет, таких вариантов оправданий для неё не существовало. “Ты можешь, но не хочешь”, - это был её стандартный ответ в случае, если мы — её подопечные, не дотягивали до её высоких стандартов.

— Раз, двааа, раскрылись… Три-четыре, иии наверх, — Лариса Петровна неторопливым шагом обходила девочек из группы, цепким взглядом следя за каждой.

— Иии…, АНЯ! Сильнее тянем носок! Раз-два, ягодицы подобрала, Лена! Три-четыре! Закончили! — Лариса Петровна хлопнула в ладоши.

— Встали в первую позицию! На поклон!

На деревянных ногах, изо всех сил сохраняя хорошие мины на лицах, мы с девочками встали в требуемую позицию. После каждого занятия, мы едва держались на ногах.

— И раз, два, ручки легче! Три-четыре! Свободны!

Девочки устремились к выходу.

— Анюта! Задержись! — раздался голос Ларисы Петровны.

Я медленно развернулась и настороженно посмотрела на педагога. Если она оставляла после занятий — это значило одно из двух — либо тебя хотели похвались, либо, что наиболее вероятней — отчитать так, что потом жить не хотелось.

Я подошла к Ларисе Петровне и вопросительно посмотрела на неё. Та, дождавшись, когда все девочки покинут зал, посмотрела на меня.

— Анюта, ты очень стараешься. Я тобой довольна! — преподаватель строго посмотрела на меня. Только она умела хвалить так, что у тебя создавалось ощущение, что тебя не хвалят, а порицают.

— Спасибо, Лариса Петровна, — облегченно вздохнув, пролепетала я.

— Я решила поставить тебя на показательных выступлениях в центральную пару на следующей неделе.

— Господи…, - я прижала ладони к щекам, — Спасибо огромное!

Быть в центральной паре означало то, что девяносто процентов зрителей будут смотреть именно на тебя. Что ты сможешь показать зрителям всё, чему ты научился и умеешь и большинство из них, увидят именно тебя.

— Это не означает, что ты можешь расслабиться, — Лариса Петровна, сложив руки на груди, строго посмотрела на меня, — Ты должна работать в два раза лучше, иначе я могу и передумать!

— Я буду стараться, спасибо за доверие! — на моих губах заиграла улыбка.

— Иди! — Лариса Петровна кивнула на дверь.

— До свидания! — я побежала к двери и выскочила в коридор.

Я, словно на крыльях, летела домой и представляла, как я всё расскажу маме, как она обрадуется. Я, улыбаясь своим мыслям, завернула за угол своего дома.

Видимо небеса решили, что я чересчур счастлива и решили подкинуть мне неприятностей. Прямо возле моего подъезда на лавочке расположился ненавистный Громов со своей стаей вассалов. Рядом с ними были девчонки. Одна из них, сидя на коленках Громова, хихикала и бросала на него взгляды, полные обожания. Да и остальные девочки, словно соревнуясь друг с другом, всячески старались обратить его внимание на себя.

Я, стараясь не смотреть на ненавистную компанию, попыталась прошмыгнуть мимо них в подъезд.

Устремив взгляд в его спасительный полумрак, я шла, высоко подняв голову. Еще буквально немного, всего несколько шагов и…

— Чего не здороваешься, рыжая? — донёсся до меня ненавистный голос. Следом раздалось ржание других парней…

Аня

Я ускорила шаг, не реагируя на откровенную провокацию.

— Тебе говорю! — донёсся до меня раздраженный голос Громова.

— Она, видимо, глуховата, — сказала презрительным тоном девушка, сидящая у Громова на коленях. Взрыв смеха оглушил меня.

Когда я поравнялась с их отвратительной компанией, кто-то из них подставил мне подножку. Я со всего маху рухнула на асфальт, приземлившись на колено.

Парни и девчонки опять заржали. Они были похожи на злобных гиен, которые, поймав добычу, празднуют победу, издавая мерзкие звуки, похожие на смех.

Вспышка боли буквально ослепила меня, из глаз полились слезы. Я попыталась встать, но тут же опять, как подкошенная, рухнула на асфальт. Я уставилась на своё распухающее колено. Полученная травма ставила жирный крест на танцах в ближайшее время и на показательных выступлениях…

Я зажмурила глаза, пытаясь не разрыдаться перед этими отвратительными подобиями людей. Подняв голову, я встретилась взглядом с ухмыляющимся Громовым. Тот, посмотрев мне в глаза, перевел взгляд на мою ногу и внезапно переменился в лице. Громов, скинув с колен девчонку, поднялся с лавки и подошел ко мне.

— Эй, Вадим, ты куда? — недовольно пискнула девчонка.

Громов, нахмурившись, смотрел на моё колено. На его скулах заиграли желваки. Я закрыла лицо руками.

— Твою мать…, - процедил Громов.

— Что такое, Гром? — смеясь, спросил его один из парней.

— А ну, заткнулись все! — крикнул Громов и, присев возле меня на корточки, дотронулся до моей руки, — Эй, ты идти можешь?

Я отняла руки от лица и с ненавистью уставилась на него.

— Ненавижу! Ненавижу тебя! — я задыхалась от переполнявших меня гнева и обиды. Я была готова вцепиться ногтями Громову в лицо.

Парни и девушки, сидящие на лавочке, молча наблюдали за нами. Громов, сощурив глаза, зло посмотрел на меня.

— Это для меня — не тайна, рыжая, — его голос был полон ярости.

То, что произошло в следующую секунду, было неожиданностью не только для меня, но и для всех присутствующих, за исключением Громова, разумеется. Он подхватил меня на руки и поднялся.

— Ты что делаешь? — я ошарашенно уставилась на него, — Немедленно отпусти меня, сволочь!

— Обязательно! — поцедил Громов и направился со мной на руках в подъезд.

— Отпусти! Отпусти! — я изо всех сил заколотила кулаками по его груди. Наивная! С таким же успехом я могла бить кулаками в бетонную стену. Громов вряд ли даже почувствовал мои удары.

— Не дёргайся, рыжая, — он скосил на меня полные ненависти серые глаза, — Я ведь могу тебя и обронить.

Я замерла, с опаской поглядывая на его лицо. Чего доброго, этот идиот и правда швырнёт меня на бетонные ступеньки.

Следующие пару минут, пока Громов поднимался на второй этаж, неся меня домой, были, пожалуй, самым долгими в моей жизни. Напряжение ощущалось буквально физически, казалось, стоило кому-то из нас сказать хоть слово и воздух, вокруг нас, взорвётся огненным снопом, испепеляя всё вокруг в своём адском пламени…

Две недели я провела дома, поедая фисташковое мороженное и периодически плача о своём несостоявшемся дебюте в качестве примы. И, конечно же, матеря, всеми известными мне ругательствами, виновника моих несчастий — Громова. Если раньше я могла мириться с его существованием на этой планете, то теперь…

Не знаю, мог ли кто-то ненавидеть кого-то сильнее, чем я его. Вряд ли…

Вадим

— Гром, может, в клуб поедем? — Малёк вопросительно посмотрел на меня.

Мишка Мальков был моим приятелем с детства. Мы жили в соседних домах и частенько гоняли в футбол во дворе.

Парни дали ему прозвище по его фамилии, но оно, как никакое другое, соответствовало его внешности. Большая голова Малька с огромными глазами смотрелась неестественно на его щуплом теле.

— Ветер вернётся с тренировки, тогда и поедем, — ответил я.

Мы с Андрюхой Ветровым играли за один футбольный клуб. На прошлой неделе наш тренер разбил команду на небольшие группы и проводил тренировки с каждой поочередно. Сегодня тренировалась группа Ветра.