Те же, замирая в траве и небольших неровностях после каждой выпущенной осветительной ракеты, за два часа преодолели осторожным ползком более трехсот метров, по-тихому вырезали немецкие пикеты, обнаруженные через ПНВ, и стали вливаться в траншеи. Глухие удары ножей вскоре стали сменяться выстрелами и взрывами гранат. Бой постепенно разгорался. Точнее — избиение. Гранаты в блиндажи, пулеметные очереди вдоль окопов, саперной лопаткой по горлу — и вот опорный пункт в наших руках. А следом уже шла основная часть пехоты — почти два батальона — полковая группа готовила себе более тепленькое местечко в лесном массиве, а то она очень неуютно себя чувствовала на довольно безлесной местности, где ее скрывали только небольшие лощинки, заросшие кустарником, да редкие перелески.

И наше продвижение разворачивалось как отпущенная пружина. В двух километрах к северу от взятого опорного пункта находились Дроздовицы — большая деревня, где находился немецкий гарнизон. Но он был занят отражением "атаки" с фронта, которую демонстрировали части отвлечения, поэтому удар с тыла, прошедший буквально через полчаса после взятия опорного пункта, оказался фатальным. Дальше было проще. В деревне находился какой-никакой транспорт, поэтому наши, частично переодевшись в немецкую форму, организовали пять подвижных групп из трех-пяти транспортных единиц, и пошли гулять по немецким тылам — вырезать гарнизоны населенных пунктов и организовывать прикрытие немногочисленных дорог, ведущих в лесной массив. К утру лесной массив площадью сорок на десять километров был наш. Точнее, нашими были немногочисленные дороги, но по другим путям немцы большими силами и не сунутся, а малые не страшны. Заодно оказалась перерезанной и железная дорога Репки-Гомель. Ну и уже в качестве заключительного аккорда этой бурной ночи наши зашли в Добрянку, в пяти километрах к северу от Дроздовиц, уничтожили небольшой гарнизон и начали процесс вывоза немецких складов — прежде всего оружия, боеприпасов, топлива и продовольствия. Транспортных средств уже хватало, поэтому подвижная группа на пяти Ганомагах и двадцати грузовиках метнулась на двадцать километров на северо-восток, с ходу овладела опорником и установила связь с такими же окруженцами, но уже между Воздвиженским и Тереховкой. Правда, тем было проще, так как на их территории изначально было больше леса, и они в принципе никуда не спешили. Но и возникшей оказии были рады. Уже совместной операцией к семи утра немцы были окружены в самом Воздвиженском, до того разделявшим два котла, а к двенадцати двадцать девятого были добиты последние очаги сопротивления — оба котла слились в один, что высвободило почти тысячу человек, ранее удерживавших внешние стенки коридора в районе Воздвиженского. И только сейчас немцы стали задаваться вопросом "А что это там происходит?". Занятые продвижением на север, они как-то упустили, что наши легкопехотные батальоны хотя и окружены, но зубасты — по рассказам пленных, немцы считали эти батальоны малообученым ополчением, и, раз уж мы сами ставили их в иерархии на последнее место, не придавали им особого значения.

А эти "ополченцы" словно вспомнили сорок первый год. Прицепив к Ганомагам, а то и грузовикам, захваченные пушки и гаубицы, они разошлись в разные стороны и стали проводить короткие обстрелы окружающих дорог. И сматываться. Целью их жизни стало расстрелять по немцам весь захваченный боезапас прежде, чем расстреляют их. Хотя последнее было непросто — два года подвижных боев приучили нас подлавливать немцев во время их движения чуть ли не на уровне рефлексов. Немецкие группы, высылаемые вслед нашим кочующим орудиям, попадали в подготовленные засады — немцы явно запаниковали, раз отправляли на преследование даже гарнизонные взводы, да к тому же даже не на грузовиках, а на подводах — пара таких "боевых частей" задрала руки после первых же выстрелов из окружающего леса. А оставшиеся практически без присмотра деревни становились легкой добычей наших подвижных отрядов. Но и это не все. Еще утром двадцать девятого была восстановлена радиосвязь с большой землей, поэтому оттуда пошли транспортные самолеты с войсками, которые стали уплотнять оборону на освобожденной территории — прежде всего дороги, а по другому немецким танкам никак и не пройти. Отсутствие немецкой авиации развязало нам руки, и к часу дня в немецкий тыл самолетами было переброшено уже три пехотных батальона, разве что без бронетехники. К трем часам дня эти батальоны на трофейных колесах вышли в тылы немецкой обороны под Гомелем, быстро и грубо ее взломали, и немецкий фронт южнее Гомеля рухнул — все резервы, что были здесь, немцы направили на восток и потом на север, чтобы удержать коридор к мглинской группировке. Восстановить положение им было нечем.

И мы продолжали курочить их тылы. За два часа железнодорожники восстановили разрушенный участок пути, и мы пустили следовавшие с севера к Гомелю эшелоны прямиком на юг — к пяти часам дня мы контролировали уже шестьдесят километров железной дороги. За два часа первый эшелон с пехотным батальоном добрался до злополучных Репок, высыпал на платформы и сходу завязал бой за станцию и сам город. А с севера подходили и подходили эшелоны. Еще два пехотных и один танковый батальон мы выгружали в Репках, когда там еще шли бои. И лишь высвободив пути и перроны от бронетехники, мы смогли подогнать туда еще два танковых батальона и следом — два мотопехотных, иначе просто не сгрузить технику. К этому моменту мы расширили свою территорию вокруг Репок на пять километров, а передовые танковые роты с мотопехотой выкинули свои щупальца уже на двадцать километров, и их остановила только ночь и отрыв от основных сил — не хотелось вляпаться в очередное окружение. Но, похоже, у немцев тут просто не осталось сил — большинство резервов ушло на север, высвобождать свои окруженные между Брянском и Гомелем части.

Ранним утром тридцатого танковые и мотопехотные роты вошли на окраины Чернигова, взяли станцию, и в восемь утра на ней уже разгружались два пехотных батальона, и на подходе был еще танковый батальон — от Репок до Чернигова было сорок километров, от Гомеля — сто двадцать, поэтому мы гнали войска по железной дороге — мы рисковали, но неизвестно, сколько еще продлится такая пруха, и надо было использовать отсутствие крупных немецких частей по полной. Поэтому вал наших частей скатывался и скатывался на юг. В десять утра на аэродроме около Чернигова уже обживалась штурмовая дивизия из сотни самолетов. В одиннадцать на юго-восток, вдоль железной дороги, ушли очередные эшелоны с пехотой и танками — они шли за передовыми отрядами, которые проникали все глубже в немецкий тыл своим ходом. Шли они и на юг, вдоль шоссе, практически не встречая сопротивления — несмотря на то, что мы шли на своей технике, она не вызывала первоначально у немецких гарнизонов ничего, кроме изумления — "куда это так массово движутся немецкие танки?". И лишь когда раздавались автоматные очереди и еще более грозный русский мат, немцы начинали понимать, что это никакие не панцерваффе, но было уже поздно — так глубоко в тылу русских никто не ждал. А русские плотно паковали мелкие гарнизоны в эшелоны и отправляли на север, откуда постоянно шли все новые и новые составы — за ночь и первую половину тридцатого августа наши железнодорожники совершили маленький подвиг, пропихнув на юг более девяноста составов.

В три часа дня мы входили в Нежин, расположенный в восьмидесяти километрах на юго-восток от Чернигова, в пять завязались бои за Бахмач, расположенный в семидесяти километрах на восток от Нежина, а с севера, от Щорса, шли на юг танковая дивизия и мотопехотные батальоны — мы замыкали очередное полукольцо размером сто на сорок километров. Щорсовская группировка, получив по воздуху за предыдущие дни пополнения людьми и боеприпасами, прошла на юго-запад тридцать километров и с боями взяла Березовку — узел шоссейных и местных дорог, а навстречу ей от Чернигова на восток прошла такие же тридцать километров другая группа из танкового батальона и пехоты, посаженной на грузовики — с этого направления мы не ожидали встретить сопротивления, потому что нас отсюда еще не ждали. Мы снова нарезали окруженную территорию на части. Но основной напор от Чернигова был направлен на юг и юго-восток — мы зачищали лесисто-болотистое междуречье Днепра и Десны, расположенное к юго-западу от Чернигова, и более проходимое Остер-Десна к югу от Чернигова — надо было обезопасить коммуникации по железной дороге, максимально отодвинув границы освобожденной территории на юг, чтобы на дольше хватило этих территорий для гибкой обороны, предполагавшей в том числе и отступления — нам была важна не сама по себе территория, а то количество немцев, что мы сможем на ней убить. Без необходимости стоять насмерть — если есть куда отступить, сманеврировать, зайти во фланг, ударить с тыла — можно и повоевать.