— Салли… Салли… — Весь день она то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Питер Галлам раз пять или шесть заглядывал к ней. Шел только второй день после операции, и пока трудно было предсказать судьбу девушки. Ее вид внушал Питеру опасения. Наконец она открыла глаза и, узнав его, слабо улыбнулась. Он придвинул стул, сел и взял ее за руку.

— Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Неплохо, — еле слышно произнесла она.

Он кивнул.

— Прошло совсем немного времени. С каждым днем ты будешь чувствовать себя все лучше.

Казалось, что с помощью слов он хотел влить в нее свою силу, но Салли медленно покачала головой.

— Разве я когда-нибудь обманывал тебя?

Она снова повела головой и заговорила, несмотря на то, что неудобный зонд царапал ей заднюю стенку горла:

— Оно не будет работать.

— Если ты захочешь, все будет в порядке. — У Питера внутри все напряглось. Она не имеет права так думать. Не сейчас.

— Оно не приживется, — прошептала она.

Но он, сжав челюсти, упрямо замотал головой.

Черт побери, прочему она сдается?. И откуда ей знать?..

Он весь день боялся именно этого. Она не должна отказываться от борьбы. не может совсем как Анна…

Почему они вдруг теряют желание бороться за свою жизнь? Для него это было самым худшим сражением.

Хуже, чем наркотики, отторжения, инфекции. С ними можно было бороться хоть в какой-то мере, но только если у пациента осталось желание жить, вера, что он будет жить Без этого борьба невозможна.

— Салли, у тебя все идет хорошо. — В словах звучали убежденность и сила. Питер больше часа просидел у постели девушки, держа ее за руку Затем пошел на обход, заходя в каждую палату, уделяя столько времени, сколько требовалось для того, чтобы объяснить пациенту подробности будущей операции или недавно сделанной, помочь разобраться в своих ощущениях, успокоить страхи и вселить надежду. После обхода он вернулся в палату к Салли, но она снова спала, и Питер долгое время стоял, наблюдая за ней. Ему не нравилось ее состояние Она оказалась права; он нутром чувствовал это Ее тело отторгало сердце донора, хотя на это не было причины. Оно прекрасно подходило. Но инстинктивно Питер понимал, что оно появилось слишком поздно для Салли, и его охватило предчувствие надвигающейся утраты, которое свинцовым грузом давило на него.

Он прошел в небольшой бокс, которым пользовался в качестве кабинета, и позвонил в свои офис узнать, не нужен ли он там.

— Все в порядке, доктор, — произнес уверенный голос. — Вам только что звонили из Нью-Йорка — Кто? — спросил он бесстрастно. Возможно, звонил какой-нибудь хирург, желавший проконсультироваться по сложному случаю, но мысли Питера были заняты Салли Блок, и он надеялся, что там могут подождать.

— Мелани Адамс, из программы новостей четвертого канала телевидения.

Даже Питер знал, кто она, несмотря на свою погруженность в работу.

— Вы знаете зачем?

— Она не сказала, вернее, не объяснила подробно. Только упомянула, что это срочно и речь идет о маленькой девочке.

Он удивленно поднял брови, услышав это, даже у комментаторов телевидения могут быть дети, и возможно, дело касается ее собственного ребенка. Он записал оставленный ею номер телефона, взглянул на часы и набрал номер.

Его тотчас соединили, и Мелани бегом понеслась через всю студию к телефону.

— Доктор Галлам? — По голосу чувствовалось, что она задыхается, а на другом конце звучал глубокий и сильный голос Питера.

— Да. Мне передали, что вы звонили.

— Я не предполагала так быстро услышать вас.

Наш справочный отдел дал мне ваши координаты. — Ей тоже доводилось слышать о нем, но, поскольку он жил на Западном побережье, Мел даже в голову не пришло позвонить ему, а те четверо, которых назвал ей Грант, отказались. Никто из них не хотел делать операцию чернокожей девочке. Их пугала такая реклама, к тому же они не желали работать без вознаграждения. Мелани позвонила также одному известному хирургу в Чикаго, но он уехал в Англию и Шотландию читать курс лекций. Она быстро рассказала Галламу о маленькой девочке, и он задал ей ряд конкретных вопросов, на которые она теперь могла ответить. За этот день она уже многое выяснила, поговорив с четырьмя другими врачами.

— Интересный случай. — Затем он спросил без обиняков:

— А что в данном случае интересует вас?

Мел быстро вздохнула, это было трудно объяснить.

— По правде говоря, доктор, я должна сделать репортаж для телевидения о сострадательном враче, о смертельно больной маленькой девочке и о том, как делают пересадку сердца и как оно потом работает.

— В вашей затее есть смысл. Правда, меня смущает реклама. К тому же очень трудно найти донора для ребенка. Скорее всего нам следует прибегнуть к несколько другим методам лечения.

— А именно? — заинтересовалась Мел.

— Это будет зависеть от состояния девочки. Сначала мне нужно будет осмотреть ее. Мы могли бы попытаться подлечить ее собственное сердце и вернуть его на место.

Мел сдвинула брови: это может вызвать сенсацию.

— Ваш метод помогает?

— Иногда. Она сможет перенести такую" поездку?

Что говорят ее врачи?

— Не знаю. Мне надо выяснить. А вы действительно готовы сделать эту операцию?

— Возможно. Но только ради девочки. — Он вновь высказался весьма прямолинейно, но Мел не могла упрекнуть его за это: он предлагал сделать операцию ребенку, а не устраивать спектакль для выпуска новостей, выступая в роли главного героя. Она прониклась к нему уважением.

— Вы дадите нам интервью?

— Да, — не колеблясь, произнес он. — Я просто хочу объяснить, почему я вообще берусь за это дело.

Я — врач и хирург, взявший на себя конкретные обязательства, которые я выполняю. Я не собираюсь ни для кого устраивать цирк.

— Я и не пошла бы на это, тем более с вами.

Он видел ее репортажи по телевидению и был почти уверен, что она говорит правду.

— Но мне бы хотелось взять у вас интервью. А если вы сделаете пересадку сердца Патти Лу, это может послужить началом интересного репортажа.

— О чем? Обо мне? — Казалось, он был удивлен, как будто никогда прежде ему не приходила в голову подобная мысль, и Мел улыбнулась. Неужели он не понимал, насколько был известен в стране? Возможно, он настолько ушел в свою работу, что действительно не подозревал о своей славе. Или это его не волновало. Питер Галлам еще больше заинтересовал ее.

— О кардиохирургии и пересадках сердца вообще, если вам так больше нравится.

— Согласен. — Она почувствовала улыбку в его голосе.

— Это можно устроить. А теперь, как мы поступим с Патти Лу?

— Назовите мне фамилию ее врача. Я позвоню ему и выясню, что мы можем сделать. Если девочку можно оперировать, присылайте ее ко мне. — Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль. — А ее родители согласны?

— Думаю, да. Но мне следует все-таки поговорить с ними. Я в этом деле выступаю в качестве посредника.

— Это видно. Но по крайней мере с добрыми намерениями. Я надеюсь, что нам удастся помочь девочке.

— Я тоже. — На мгновение воцарилась пауза, и Мел почувствовала, что каким-то чудом она нашла нужного человека и Патти Лу тоже. — Мне перезвонить вам или вы сами позвоните мне?

— У меня здесь сложный случай. Я свяжусь с вами. — И вдруг его голос вновь стал серьезным, как будто его что-то расстроило. Мел еще раз поблагодарила Питера, и он повесил трубку.

В тот день она побывала у Джонсов. Патти Лу оказалась веселой девочкой, а ее родители пришли в восторг даже от малейшего проблеска надежды. Их скудных сбережений оказалось достаточно для полета до Лос-Анджелеса одного из родителей, и на семейном совете было решено, что поедет мать. В доме было еще четверо детей, но мистер Джонс заверил жену, что сможет справиться сам. Растроганная такой заботой об их дочери, чета Джонсов прослезилась, прощаясь с Мел, которая спустя два часа вернулась в свой кабинет. Снова позвонил доктор Галлам. Он поговорил с врачом Патти Лу, и, по их мнению, стоило предпринять эту поездку. У девочки это был последний шанс.