— Растем, растем, Степан Яковлевич! — с удовлетворением отметил Паня.

Вошел отец с острогой в руках, посмотрел на часы и заторопился:

— Работы у тебя еще порядком. Видать, не дождусь я таблицы… Ты, Паня, как только кончишь ее, беги в контору второго горного цеха, я там буду. Договорились?

— Еще как! — обрадовался Паня, любуясь умело наточенными жальцами остроги. — Батя, а выработка позавчера здорово поднялась, правда?

— Немудрено! Известняки кончаются, в землю уходят. Легче теперь работать. И новый ковш мы поставили, сварной, четырехкубовый, — сказал отец, повязывая галстук и разглядывая таблицу, лежавшую на столе. — Ишь, ишь, как мой Степа вверх идет! О нем уже в карьерах шумят. Жаль, за вчерашний день я данных не имею. Ну ничего, до начала совещания в таблицу впишу.

— А знаешь, батя, что Васька Марков в классе говорит? Он говорит, будто у Степана низкий потолок и вообще…

— Зряшный разговор, отцовские выдумки Васютка повторяет… — Григорий Васильевич тотчас же предупредил Паню: — Ну ладно, я это сказал только промеж нас, без выноса речи из дому, а разговору о потолке ты не верь. Когда я экскавации учился, тоже кто-то выдумал, что у меня дело не пойдет — мал, носом не вышел и грамотности не хватает. И правда! Сколько раз так башкой стукался, что искры из глаз сыпались: тут тебе и порча, и малая выработка… Иной раз чуть не плакал: «Нет мне дальше хода!» Наволочку раз ночью на подушке прогрыз от огорчения, хоть у матери спроси… А потом подучишься на всяких курсах, семинарах, съездишь в учебную командировку — глядь, уже и подрос немного. Потолок! Выдумали же такое поганое слово! Нет у нас потолка над человеком, если он расти хочет… — Григорий Васильевич надел пиджак и мимоходом растрепал Пане волосы: — Забыл тебе сказать… Филипп Константинович очень Вадиком доволен: охотно учится паренек. Колмогоров тебе спасибо передает.

— А я, батя, сейчас мало Вадьке помогаю, — ответил Паня. — Он сам волевиком стал. Ему учиться легко, у него память хорошая. А Федя Полукрюков его по арифметике и по алгебре подтягивает.

— Молодцы вы, пионеры, хоть сейчас в комсомол вас принимай! — Взяв из рук Пани шляпу, Григорий Васильевич лукаво подмигнул ему: — Где бы мне того человека повстречать, который говорил, что Вадик и недисциплинированный, и такой, и сякой… Я бы этому человеку припомнил, как он для своего товарища потолок придумывал. А?

— Ох, батя, и хитрый же ты! — рассмеялся Паня.

— Понял, брат, как о человеке судить надо: не спеша да с одумкой… Так, значит, принесешь таблицу?

Он ушел. Паня поупражнялся с острогой, пронзая воображаемых рыб на дне воображаемой Потеряйки, закончил таблицу и отправился во второй карьер.

На площади Труда Паня увидел неожиданного попутчика.

— Вадька-а! — закричал он. — Подожди!

Маленькая фигурка в дождевике неохотно замедлила шаг. Паня нагнал своего друга, и они вместе направились через пустырь ко второму горному цеху.

— Бате таблицу несу, — сказал Паня, размахивая картонной папкой. — Не только тебе на траншею бегать, мы тоже можем, ага!.. Вадька, скоро на рыбалку поедем, батя даже острогу наточил… А таблица интересная, Вадь. «Четырнадцатый» уже на легкую породу выбрался и теперь так идет, так идет!.. Наверно, скоро задолженность в кубометрах покроют. Ох, и разыграю же я Ваську Маркова при всем классе! Под парту спрячется и до зимних каникул не вылезет…

Вдруг Паня осекся, так как заметил нечто совершенно необычное: Вадик молчал! Впервые в жизни Вадик упорно молчал в присутствии своего друга, и лицо у него было постное, скучное.

— Ты что? — спросил Паня. — Идет и молчит! Заболел, что ли?

— Чего это я должен всегда болеть, даже смешно! — строптиво ответил Вадик.

— Ну молчи, если хочешь. Так даже смешнее получается.

Дождь перестал, но по небу бежали тучи, обещая пролиться еще не раз. Идти через пустырь было трудно: ноги вязли в цепкой глине. Пане стало скучно, и он снова заговорил о таблице производственных показателей машинистов-экскаваторщиков:

— А неплохо Степан работает, молодец он! Каждый день показатели у него все лучше. Главное, чтобы Калугин и Степан темпов еще набрали, тогда траншея ни за что не опоздает. А мы боялись…

Ответив что-то невнятное, Вадик прибавил шагу.

— Чего ты кросс по пересеченной местности устраиваешь? — Паня схватил Вадика за плечо и остановил. — Чего ты такой?

— Слушай, Пань, я очень прошу тебя, не лезь в мои личные дела. Ну чего ты лезешь?

Последние слова Вадика прозвучали плаксиво. Он вырвался из рук Пани и побежал, будто и впрямь речь шла о первенстве в трудном кроссе.

Вскоре фигурка в дождевике скрылась за холмом, и Паня продолжал путь в одиночестве, раздумывая о непонятном поведении своего друга: «И в школе у него все ладно и дома тоже, а он фокусничает…»

Между двумя невысокими холмами открылось бревенчатое здание конторы второго горного цеха. У дверей красного уголка, занимавшего левую половину здания, уже толпились горняки, пришедшие на совещание.

— Гоша, где батя? — спросил Паня у Гоши Смагина.

— Опять он! — воскликнул морской волк Горы Железной, будто видел сегодня Паню в сотый раз. — Кто тебе разрешил в горный цех пожаловать? А ну, давайте сделаем от ворот поворот. Сначала Женька Полукрюкова прибежала, потом Вадик, а теперь тебя ветром принесло.

— Меня не ветром принесло, я таблицу бате для совещания сделал. Видишь, колдунчик батин.

— О, тогда другое дело! Беги на траншею, старики туда пошли.

Это было как нельзя более на руку Пане.

Для того чтобы окинуть общим взглядом строительство, он поднялся на Крутой холм и остановился под единственной сосной, украшавшей его вершину.

Недавно Вадик топнул здесь ногой и предсказал, что Крутой холм треснет пополам, и это предсказание сбывалось. Горняки наступали на Крутой холм одновременно с двух сторон, пробивая искусственную трещину-траншею и подвигаясь навстречу друг другу. На берегу Потеряйки они проходили траншею с помощью двух малых экскаваторов. Эти машины уже довольно глубоко зарылись в отлогий склон холма, так что со своего наблюдательного пункта Паня видел только верхушки экскаваторных стрел, находившихся в непрерывном движении, и отметил про себя, что машины работают споро, дружно. Они наперегонки черпали грунт и клали ковши в бункер, похожий издали на воронку кофейной мельницы. Из-под бункера выбегала широкая резиновая лента транспортера; она уносила вынутый грунт к Потеряйке и сбрасывала его в воду. Получалось так, что гора наступала на реку, шла навстречу железнодорожной насыпи, которая должна была дотянуться до Крутого холма со стороны сортировочной станины.

«Ну, здесь порядок!» — подумал Паня.

Особенно его интересовало положение на другом склоне Крутого холма, и несколько минут он смотрел на это поле битвы за руду.

В белесые известняки Крутого холма врезалась широкая выемка-траншея. Совсем недавно Паня видел зарождение траншеи, когда «Четырнадцатый» делал первые шаги сквозь Крутой холм. Теперь выемка продвинулась далеко вперед, ее стенки стали очень высокими, и Паня увидел экскаваторы, лишь подойдя к траншее вплотную. Громадные «Уральцы» стояли на дне выемки рядом с железнодорожной колеей. «Четырнадцатый» находился в самом забое, а «Пятнадцатый» — поближе к выходу из траншеи. Между ними возвышался конус породы. Ее вынул из холма, перенес себе в затылок и сложил конусом «Четырнадцатый», а «Пятнадцатый» должен был перегрузить добычу в вагоны.

Сейчас работал лишь главный добытчик «Четырнадцатый». Он грыз забой а клал ковш за ковшом в конус, а «Пятнадцатый» застыл с полным ковшом в ожидании порожняка.

Подавая гудки, в траншею задним ходом вошел паровоз, толкая состав опрокидных вагонов. Паня сделал еще несколько шагов по борту траншеи и увидел Вадика. Он сидел на валуне между двумя известковыми буграми и смотрел на машины.

— Ловко ты спрятался! — сказал Паня. — Вадька, а много уже сделано, скоро Крутой холм совсем треснет.