— Хорошо, я возьмусь… — согласился он. — Только землепроходцы будут и поиск производить, да?

— Понятно? Вы разведаете, а мы, горщики-добытчики, покопаемся да еще больше найдем, вас делу поучим.

— Посмотрим-поглядим! — принял вызов Гена.

— Я тоже в какую-нибудь группу запишусь, — сказал Федя. — Теперь, Панёк, расскажи, зачем тебя к директору вызывали.

— Ну, позвали меня к директору, — начал Паня. — А у Ильи Тимофеевича полно народу, и Николай Павлович тоже. Я думал, что меня будут ругать за что-нибудь, а директор говорит: «Товарищ Борисов интересуется, когда краеведческий кружок сделает обещанную коллекцию. Хорошо бы сделать ее к четырнадцатому октября»…

— Почему? — спросил Гена.

— Потому что четырнадцатого октября на руднике предоктябрьская вахта мира начнется, и надо коллекцию к вахте открыть. Видишь, времени осталось совсем мало, а мы даже не придумали, как коллекцию оформить. Предложений собрали много, только любопытных нет: всё витрины да горки под стеклом.

— Да, никого этим не удивишь, — усмехнулся Гена. — Никого этим не удивишь и камни хорошо не покажешь, а надо камни так показать, чтобы дух захватило.

— То-то и есть! — Паня пошел напрямик: — Николай Павлович сегодня мне сказал, будто ты что-то ловко придумал.

— Постой!..

Вскочив, Гена захлопнул внутренние ставни, и в комнате стало совсем темно. Из-под койки он достал какую-то вещь, повидимому тяжелую, поставил ее на стол и щелкнул выключателем.

— Ох, ты! — обомлел Паня, у которого и впрямь захватило дух.

Перед глазами мальчиков загорелись синие, красные, желтые, розовые, зеленые огни, словно в темноте открылись светящиеся оконца различной величины и формы. Но это были не просто огни, это светились самоцветы. Они стали живыми, теплыми, они щедро, без утайки, открывали свой цвет, свою глубину, и даже скромнейший из них был чудесным.

— Дай свет! — нетерпеливо потребовал Паня. — Как ты это сделал?

Загорелась лампа под потолком.

Мальчики увидели поставленный на боковину полированный ящик, какие делаются для минералогических коллекций. В ячейках ящика уже не так ярко, как в темноте, светились самоцветы, плотно врезанные в черные дощечки. Все стало понятно: камни получали свет от электрических лампочек, скрытых в ящике.

Погасив лампу, Паня погрузился в созерцание камней.

— Хорошо ты придумал! Такое придумал, что просто глаза проглядишь… Молодец ты! — повторял он.

— Красивые самоцветы… — мечтательно произнес Федя. — Значит, ты этим по вечерам занимался?

— Возни много было, — чуть небрежно, как и полагается изобретателю, сказал Гена. — А в общем, ничего особенного… Когда камень лежит на чем-нибудь непрозрачном, он скрывает свой цвет. И если его снаружи осветить, получается пустой блеск. А пропустишь свет сквозь камень — и все видно. Только надо регулировать, чтобы света было сколько нужно. Хорошо бы поставить автоматический реостат, тогда камин станут играть.

Холодок пробежал по спине Пани, сердцу стало неспокойно.

— Надо так сделать… — заговорил он медленно, осторожно, точно боялся спугнуть зародившуюся мысль. — Надо построить Уральский хребет на две вершины… нет, лучше на три: Азов-гора, Думная гора и Медная гора, как в «Малахитовой шкатулке». Невысокие горы, ну сантиметров на семьдесят, что ли. В самой большой, в средней горе пещеру сделать неглубокую. В пещере пускай самоцветы горят… Проша Костромичев красивый каменный цветок из самоцветов собрал. Попросим у него, он добрый. На Гранильной фабрике дядя Лаптев, Иван Федорович, хорошие ящерки из камня режет для шкатулок. Может быть, фабрика хоть несколько ящерок для пещеры даст. Пускай вокруг каменного цветка пляшут! Остов Уральского хребта деревянный будет. Мы его минералами выклеим. Тут и яшмы, и мрамор, и руды всякие, что на Урале есть.

— И чехол для Уральского хребта надо сделать, — подхватил Гена. — Холщовый чехол, на проволоке, чтобы тоже был как горы. И по холсту расписать тайгу, водопады, заводы…

Они мечтали вслух, любуясь сияющими камнями, и все яснее в их воображении рисовался подарок Горе Железной.

Сколько раз, зачитываясь «Малахитовой шкатулкой», мальчики, каждый порознь, странствовали по сказочным гротам Медной горы то с Хозяйкой-Малахитницей, властной и справедливой, то с великим умельцем каменного дела Данилой-мастером. Но раньше это были только мечты, а теперь два камнелюба будто наяву бежали по волшебным пещерам, обгоняя друг друга и радуясь своим находкам.

— Так и сделаем! — сказал Гена. — А я не сообразил, просто загнал камни в ящик. Дяде Леве понравилось, — мы с ним хотели скорее коллекцию во Дворец культуры сдать. А мне добрых камней не хватило: видишь — в центре ящика всё простецкие камешки поставлены, лишь бы место занять.

— Вот для чего тебе мои камни понадобились! — обрадовался Паня. — А я думал, ты для себя, чтобы твоя коллекция была самой знаменитой. А ты совсем не для себя… Так и сказал бы, Генка, я, может, с тобой камнями поделился бы.

Было странно то, что Гена и Федя промолчали, будто не одобрили его.

— Чем плохо такую штуку сделать да Дворцу культуры подарить? — спросил у них Паня, удивленный этим молчаливым несогласием. — Вовсе даже хорошо!

— Даже замечательно! — насмешливо проговорил Гена. — Краеведческий кружок не смог коллекцию, как надо, сделать, а Фелистеев один смог… Пестов самые хорошие камни, как Скупой рыцарь, спрятал, а Фелистеев их отобрал и вместе со своими камнями Дворцу культуры подарил. Ловко?

— Да-а, знаете ли… Ишь, что придумал, а я и не сообразил сразу! — сам подивился своей простоте Паня, и ему стало жутко, как становится жутко человеку, узнавшему о только что миновавшей большой опасности.

— Думаешь, он сам сообразил, что получится? — спросил Федя. — Сам он осрамился.

— Ты, Федька, говорил сегодня об этом с Николаем Павловичем? — догадался Гена.

— Поговорили.

— Что он тебе сказал?

— Сам знаешь, наверно… Он говорит, что ты хорошее дело для Дворца культуры и для школы придумал, да сам все испортил. Потому что ты хотел только верх над Панькой взять, его в прах повергнуть, для своей гордости. А если бы ты со всем кружком взялся за коллекцию, не надо было бы тебе с Вадиком спорить, обманывать его. И коллекцию мы скорее собрали бы.

— Да хватит тебе! — сказал Паня, который хотел теперь лишь одного — чтобы кончилось это тяжелое объяснение.

— Ладно! — буркнул Федя и замолчал.

Молчал и Гена, будто исчез из комнаты.

Вдруг он проговорил обиженно и тоскливо:

— Будто я сам не понял все сразу, когда узнал, что Пестов все свои камни отдал…

Живые самоцветы сняли в темноте. И казалось, что постепенно, с каждой минутой их свет набирается силы и красоты.

Не скоро еще после этой беседы Паня позвонил Вадику, но зато одним духом сообщил ему много новостей:

— Вадь, а я с Геной совсем помирился. И ты помиришься. Знаешь, мы такую коллекцию для Дворца культуры придумали, как «Малахитовая шкатулка»… Мы сейчас с Геной и Федей на Гранилке были, и Николай Павлович тоже пришел. Столярная мастерская для коллекции горный деревянный хребет сделает. Приготовишь уроки — и беги ко мне, все расскажу!

— Не могу, Пань! Уроки я уже выучил, потом приехал папа, принял ванну, а я потер ему спину, и он за это сделал мне в ванне доклад. Сегодня машина Пестова выдала еще четыреста кубометров долга. Так и гребет, так и гребет! Я на Крутой холм бегу. Пойдем вместе!

— Хитрый, ты за меня уроки сделаешь, да?.. И ты тоже, положим, сразу на Крутой холм не пойдешь. Иди сейчас к Гене, помирись с ним.

— Хорошо… — угасшим голосом ответил Вадик.

— Ножик ему отнеси, а он тебе твои книжки отдаст… Чего ты молчишь? Ты меня слышишь? — Паня подул в трубку.

— Пань, не дуй в трубку, а то у меня в ухе трещит, — захныкал Вадик. — Я тебя и так слышу…