Над головами умирающих раздавалось пение солдат, которые разгоняли сон веселыми песнями, сидя за кострами и запивая вином сытный ужин.

Но вдруг в глубине, в самом отдаленном углу пещеры, раздался чей-то голос. Сначала он звучал слабо, но потом стал раздаваться сильнее и сильнее, как бы извлекая мощь из самой песни.

То был Бруно. Он встал, напрягая последние силы, и дрожащим голосом пел дивную церковную песнь, составленную великим реформатором Мартином Лютером.

Разбойники встрепенулись. Умирающие, изнемогающие — все они приподнялись, все они прислушивались и всем им стало как-то легче. Уже со второго стиха Бруно пел не один, к его голосу присоединились другие голоса. Так они пропели два стиха этой могучей песни, полной силы, веры и упования.

— Лора, — прозвучал голос Лейхтвейса, — и вы все, друзья мои! Опустимся на колени и помолимся Господу Богу, чтобы Он сотворил чудо и даровал нам жизнь.

Несчастные опустились на колени. Сквозь горькие рыдания прорвались снова звуки той же молитвенной песни.

Вдруг… Что это?.. Послышался какой-то шорох, какой-то скрип, как будто зверь протискивается сквозь стену; потом раздался свистящий звук, поднялось облако дыма — и все молящиеся упали на землю, лишившись сознания. Они погрузились в глубокий сон. На несколько часов они потеряли возможность осознания своего ужасного положения…

Зигрист проснулся первым. Он ощупал свою голову. Она была горяча и тяжела. Ему казалось, что он очнулся от тяжелого беспамятства.

Взглянув на часы, он увидел, что было три часа утра.

Начался двадцать второй день.

Очнулся Лейхтвейс, за ним Лора. Слабым голосом Лейхтвейс спросил у Зигриста, спал ли он.

— Я спал, как и вы все, — ответил молодой врач, — это тем более странно, что в таком состоянии, как наше, редко является крепкий сон, разве только вечный сон.

С озабоченным видом наклонился он к Елизавете, но с радостью увидел, что она спокойно дышит. Казалось, она почувствовала его взгляд и проснулась. Медленно открыла она глаза, улыбаясь, взглянула на него и прошептала:

— Какой мне дивный сон приснился. Мне приснилось, что мы все вышли на свободу и находимся на большом корабле среди моря, направляясь к каким-то зеленым берегам.

— Бедная моя Елизавета, — ответил Зигрист, — тебя ожидает большое разочарование. Мы все еще находимся под землей, в осаде и в самом отчаянном положении.

Он помог ей встать. В эту минуту подошел Бруно. Молитва подбодрила всех; они чувствовали, что у них хватит сил бороться с голодом еще несколько дней. Сон подкрепил их, и они смотрели на будущее не так уж мрачно, как раньше.

— Почему ты не бережешь свечей, — сказал Лейхтвейс, обращаясь к Лоре, — ведь их у нас и так очень мало, а ты оставила свечу в столовой, и она прогорела всю ночь?

— Я и не думала делать этого, — возразила Лора, — я хорошо помню, что погасила все свечи незадолго до того, как случился этот ужасный припадок с Отто и мы все уснули.

— Должно быть, ты что-то перепутала! — воскликнул Лейхтвейс. — Ведь отсюда ясно виден свет из столовой.

И действительно, в столовой было светло.

— Давай хоть теперь погасим свет, — сказал Лейхтвейс, — нам теперь каждый огарок дорог.

Он пошел вперед, а Лора за ним. Но едва только они переступили порог столовой, как остановились как вкопанные. Им показалось, что они лишились рассудка и все, что видят перед собою — плод расстроенного воображения. Неужели это был не сон, а действительность?

Большой стол был накрыт белой скатертью. На середине стола стояла лампа, свет которой и привлек их сюда. Весь стол был уставлен роскошными блюдами, сочной, холодной дичью, жареной рыбой, свежеиспеченным хлебом, даже фруктами, появлявшимися в это время на столе только у очень богатых людей; кроме того, на столе стояло несколько бутылок вина. Недоставало только воды.

— Лора, — проговорил Лейхтвейс, — милая моя Лора! Ты видишь, нам помог Господь. Он сотворил чудо, о котором мы его просили. У нас есть пища — мы снова можем жить.

Он крепко обнял Лору, которая в сильном волнении прижалась к нему.

— Знаешь ли ты, кто это сделал? — спросила она.

— Ничего на знаю. Знаю только, что Бог не без милости.

— Да, он посылает на землю своих добрых ангелов, — мечтательно произнесла Лора, — один из них спас нас сегодня от голодной смерти. Это был тот таинственный незнакомец, который время от времени появлялся в нашей пещере. Только он один мог это сделать, и никто иной. Теперь я понимаю все — наш сон, наше тяжелое пробуждение. Кто бы ни был тот, кто является сюда, да благословит его Господь.

— Друзья мои! Сюда, ко мне! — громовым голосом крикнул Лейхтвейс. — Нашим мукам пришел конец. Здесь все, что нам нужно. Снова мы будем сыты, здоровы и живы.

Зигрист, Елизавета и Бруно тотчас же бросились в столовую. Радость их не знала границ. Все они были полны горячей благодарности Господу, спасшему их от гибели. В ту же минуту они бросились утолять свой голод.

Лейхтвейс просил их соблюдать осторожность и не есть сразу слишком много, чтобы не испортить ослабевший от долгих лишений желудок. Лора и Елизавета сначала отнесли легкую пищу Рорбеку и Отто, чтобы хоть немного подкрепить их силы, а также напоить и накормить Гильду.

А затем все сели за стол и весело поужинали.

Человеческий организм поразительно долго переносит всевозможные лишения, включая голод, но еще поразительнее то, что он замечательно быстро восстанавливается в силах, как только есть возможность устранить лишения. Еще сидя за столом, разбойники ощутили прилив свежих сил, и кровь их начала обращаться быстрее.

Лейхтвейс поднял бокал с вином.

— Я поднимаю бокал, — воскликнул он, — за того, кто наградил нас этой роскошью, за того таинственного незнакомца, который спас нас от гибели и избавил нас от ужасной смерти!

Все восторженно откликнулись на этот тост.

Никто не мог дать ответа на вопрос, кто именно явился их спасителем и каким образом он проник к ним в пещеру.

Бруно успел убедиться в том, что солдаты все еще не сходили с холма. Казалось даже, что за ночь к ним подошло подкрепление. Но разбойники в данную минуту об этом не думали. Опасность на время миновала — они знали, что с голода они уже не умрут. Правда, они жалели о том, что таинственный незнакомец не позаботился также и о воде. Вином можно было утолить жажду, но ненадолго, а человеческий организм требует воды.

— В сущности, — сказал Лейхтвейс, — нам нельзя сетовать на то, что у нас нет воды. Не мог же наш таинственный благодетель нагрузиться бочонками с водой, — это задержало бы его и лишило бы свободы действий. Я и так положительно не понимаю, как ему удалось усыпить бдительность солдат. Во всяком случае, это благодеяние совершил, назло графу Батьяни, человек весьма умный и изворотливый. Жаль, граф Батьяни не может нас теперь видеть. Он, несомненно, убежден в том, что мы давно уже умерли с голоду или боремся со смертью, а мы сидим за столом и наслаждаемся мясом, фруктами и разными закусками, да попиваем вино, равное которому трудно сыскать. Но, друзья мои, выслушайте мой совет. Мне думается, все мы теперь наелись и можем окончить трапезу. Благодаря таинственному незнакомцу, у нас хватит пищи недели на две, и, таким образом, мы выдержим осаду еще полмесяца. Я полагаю, Батьяни не протянет ее так долго. Лора и Елизавета, поручаю эти запасы вашему надзору. Распределяйте их осмотрительно, памятуя, что от них зависит наша жизнь.

Лора и Елизавета убрали со стола и спрятали все, что осталось, в природный каменный шкаф, находившийся в одной из стен пещеры. Подойдя к этому шкафу, Лора вскрикнула от изумления. Она увидела маленькую шкатулку. Схватив ее, она поставила ее на стол, за которым еще сидели мужчины. Лейхтвейс только что говорил своим товарищам о том, что было бы весьма недурно покурить после столь сытного ужина и что для него большое лишение отказаться от этого удовольствия.

— А вот я вам принесла новый подарок таинственного незнакомца, — проговорила в эту минуту Лора и передала Лейхтвейсу шкатулку, — посмотри, что это такое.