— Таким ты поначалу меня видел?

— Да. Но потом вы изменились. Прямо под моей рукой. Так вышло, что я уже не мог сказать, герой вы, антигерой или вообще не герой. И когда вы позволили мальчику упасть в пропасть, это был кульминационный момент.

— Вы же сказали, что заставили меня это сделать.

Глядя Роланду прямо в глаза, голубое встретилось с голубым среди безграничного хора голосов, Кинг ответил:

— Я солгал, братец.

10

Последовала пауза, все, похоже, обдумывали последнюю реплику писателя. Потом Кинг продолжил.

— Вы начали меня пугать, вот я и перестал о вас писать. Положил рукопись в папку, а папку запихнул в ящик. Переключился на рассказы, которые продавал различным журналам для мужчин, — он помолчал, кивнул. — Жизнь для меня переменилась, после того, как я отложил вас в сторону, и переменилась к лучшему. Мои произведения начали продаваться. Я предложил Тэбби выйти за меня замуж. А вскоре я взялся за книгу под названием «Кэрри». Это был не первый написанный мной роман, но первый, который мне удалось продать, и благодаря этому я крепко встал на ноги. И все это произошло после того, как я сказал: «Прощай, Роланд, долгого тебе и счастливого пути». А что происходит теперь? Как-то раз, ясным днем, шесть или семь лет спустя, я обхожу угол своего дома и вижу вас, стоящего на моей гребаной подъездной дорожке. И вот что я могу подумать по этому поводу. Самый оптимистичный для меня вывод: вы — галлюцинация, вызванная перенапряжением. Но я в это не верю. Как я могу? — Кинг заговорил громче, резче. Эдди понял, что причина — не страх, а ярость. — Какя могув это поверить, если вижу тени, которые вы отбрасываете, кровь на вашей ноге… — он указал на Эдди. — И пыль на вашем лице, — теперь на Роланда. — Вы не оставили мне вариантов, и я чувствую, что мозги у меня… ну не знаю… встают на уши? Правильно? Да, пожалуй. Встают на уши.

— Ты не просто перестал, — Роланд полностью проигнорировал последнюю часть тирады, восприняв эти слова, как отговорку, потакание собственным желаниям. Скорее всего, в этом не ошибся.

— Не просто?

— Я думаю, рассказывать истории — будто через что-то проталкиваться. Скажем, прокладывать путь среди еще не созданного. И в какой-то день, когда ты этим занимался, ты вдруг почувствовал, как что-то толкает тебя назад.

Эдди показалось, что Кинг целую вечность обдумывал предположение Роланда. Потом кивнул.

— Пожалуй, вы правы. У меня не просто иссякли идеи, такое со мной случалось, правда, в последнее время не столь часто, как раньше, и это чувство мне знакомо. Дело в том… ну, не знаю, приходит день, когда ты получаешь меньше удовольствия, сидя за столом, стуча по клавишам пишущей машинки. И внутренний глаз как-то замыливается. В общем, уже не хочется рассказывать себе эту историю. А потом, что только усугубляет ситуацию, у тебя возникает новая идея, такая яркая и сверкающая, только что рожденная твоим подсознанием, без единой царапинки. И еще не тронутая тобой, во всяком случае, пока. И… ну…

— И ты чувствовал, как что-то толкает тебя назад, — все тем же ровным голосом повторил Роланд.

— Да, — голос Кинга упал до столь тихого шепота, что Эдди едва слышал его. — «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ», — он помолчал. — Возможно, даже «СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ».

«Тебе бы не понравилась темная тень, которую я вижу вокруг тебя, — подумал Эдди. — Этот темный ореол. Нет, сэй, полагаю, он бы совершенно тебе не понравился, и что еще я вижу? Сигареты? Пиво? Что-нибудь наркотическое, к чему может развиться привыкание? Автомобильную аварию как-нибудь вечером после подпития? И когда это произойдет? Через сколько лет?»

Он посмотрел на часы, висевшие над кухонным столом Кинга, и поморщился, увидев, что показывают они без четверти четыре.

— Роланд, уже поздно. Этот человек должен забрать своего сына, — «а мы должны найти мою жену до того, как Миа родит ребенка, которого они, похоже, делят на двоих, а Алый Король решит, что Сюзанна свою миссию выполнила».

— Еще немного, — ответил Роланд. И опустил голову, более ничего не сказав. Задумавшись. Стараясь решить, какие вопросы самые главные. Может, стараясь найти один, самый главный вопрос. И Эдди понимал, что это важно, потому что более они не могли вернуться в девятый день июля 1977 года. Они могли вновь попасть в этот день в каком-нибудь другом мире, собственном, в любом мире, кроме этого. И будет ли Стивен Кинг существовать в этих мирах? Эдди полагал, что нет. Скорее нет, чем да.

И пока Роланд думал, Эдди спросил Кинга, говорит ли ему что-нибудь имя Блейн.

— Нет. В принципе, нет.

— А Луд.

— Как в луддитах? Религиозной секте машиноненавистников, да? Я думаю, они существовали в девятнадцатом столетии, а может, и раньше. Если память мне не изменяет, луддиты девятнадцатого столетия врывались на фабрики и разбивали машины, — он улыбнулся, вновь продемонстрировав неровные зубы. — Я думаю, нынче их место занял «Гринпис».

— Берил Эванз? Вы знаете, кто это?

— Нет.

— Хенчек? Хенчек из Мэнни?

— Нет. А кто такие Мэнни?

— Слишком сложно объяснять. А как насчет Клаудии-и-Инесс Бахман?

Кинг расхохотался, в который уж раз удивив Эдди. Удивился и сам Кинг, судя по выражению его лица.

— Жена Дикки? — воскликнул он. — Откуда, черт побери, вы о ней знаете?

— Мне ничего о ней неизвестно. Кто такой Дикки?

— Ричард Бахман. Я начал публиковать некоторые из моих первых романов, они выходили не в переплете, а обложке, под псевдонимом. Бахман — мой псевдоним. Как-то вечером, изрядно выпив, я написал его полную биографию, включая и упорную борьбу с лейкемией. Трижды ура мужеству Дикки! Короче, Клаудия — его жена. Клаудия Инесс Бахман. Насчет «и» посередине… об этом ничего сказать не могу.

Эдди вдруг почувствовал, как огромный невидимый камень внезапно скатился с груди и исчез из его жизни. Клаудия Инесс Бахман — восемнадцать букв. Значит, что-то добавило эту «и», а почему? Естественно, для того, чтобы букв стало девятнадцать. Клаудия Инесс Бахман — просто имя и фамилия. А вот Клаудия-и-Инесс Бахман — совсем другое дело… она — часть ка-тета.

Эдди подумал, что только они нашли один ответ, из тех, за которыми приехали сюда. Да, Стивен Кинг их создал. По крайней мере, создал Роланда, Джейка, отца Каллагэна. До остальных пока просто не добрался. И он передвигал Роланда, как шахматную фигуру по доске: иди в Талл, Роланд, переспи с Элис, Роланд, преследуй Уолтера по пустыне, Роланд. Но, даже если он и передвигал своего главного персонажа по доске, точно также передвигали и самого Кинга. Буква, добавленная к имени жены его псевдонима однозначно на это указывала. Что-то хотело, чтобы Клаудия Бахман вошла в ка-тет девятнадцати. А значит…

— Стив.

— Да, Эдди из Нью-Йорка, — Стив улыбнулся чему-то своему. Эдди почувствовал, как гулко забилось сердце.

— Что значит для вас число девятнадцать?

Кинг задумался. Снаружи ветер шелестел кронами сосен, гудели лодочные моторы, каркала, та же самая или другая, ворона. Скоро на берегу озера наступит час барбекю, а потом люди, возможно, поедут в город, чтобы послушать концерт на площади или за чем-то еще, в этом лучшем из всех возможных миров. Или, по крайней мере, самом реальном.

Наконец, Кинг покачал головой, и Эдди, который ждал, затаив дыхание, выдохнул скопившийся в легких воздух.

— Извините. Это простое число, вот и все, что я могу про него сказать. Простые числа интересуют меня, с тех пор, как мистер Сойчак познакомил меня с ними на уроках математики в средней школе Лисбона. И, думаю, мне было девятнадцать, когда я познакомился со своей женой, но, возможно, она оспорит мои слова. Она у меня вообще любительница поспорить.

— А как насчет девяносто девяти?

Кинг вновь задумался, что-то стряхнул с пальцев.

— Чертовски солидный возраст. «Девяносто девять на могильном камне». Это из песни, вроде бы она называлась… думаю, «Крушение в девяносто девять». Нет, нет, это другая песня — "Крушение «Вечерней звезды». «Девяносто девять на полке бутылок, мы взяли одну и пустили по кругу, осталось на полке девяносто восемь бутылок». Кроме этого, ничего сказать не могу.