Каллагэн задумался, потом кивнул.

— Кричи на них, — продолжил Джейк. — Я тоже буду кричать. И двигаться. Может, бегом, скорее, быстрым шагом. Постарайся, чтобы всякий раз, посмотрев направо, я видел левую половину твоего лица.

— Ты будешь ее видеть, — заверил его Каллагэн, подумав: «По крайней мере, до того момента, как кто-то из них уложит меня». — После того, как мы выведем ее отсюда, я стану стрелком, Джейк?

Мальчик ответил волчьей улыбкой, все страхи и сомнения он уже отбросил.

— Кхеф, ка и ка-тет, — отчеканил он. — Смотри, загорелась табличка «Идите». Давай перейдем улицу.

Водительское сидение первого лимузина пустовало. За рулем второго сидел мужчина в фуражке и униформе, но отцу Каллагэну показалось, что он спит. Еще один мужчина в фуражке и униформе привалился к борту третьего со стороны тротуара. Огонек сигареты совершал возвратно-поступательные движения от уголка рту вниз к бедру. Он смотрел в их сторону, но без особого интереса. А что, собственного, могло его заинтересовать? Мужчина, почти старик, мальчик, почти подросток, лохматая собака. Большое дело.

Перейдя Шестьдесят первую улицу, Каллагэн увидел лист белой бумаги на хромированном стенде, выставленном у дверей ресторана:

«ЗАКРЫТО НА СПЕЦИАЛЬНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ»

И как называлось мероприятие, которое проводилось в этот вечер в «Дикси-Пиг», задался вопросом Каллагэн. Смотрины младенца? Вечеринка по случаю дня рождения?

— Как насчет Ыша? — шепотом спросил Каллагэн.

— Ыш остается со мной.

Только четыре слова, но они убедили Каллагэна: Джейк понимает, на что идет. Этому вечеру предстояло стать последним в их жизни. Каллагэн не знал, удастся ли им выйти из «Дикси-Пиг», покрыв себя славой, но он точно знал, куда они выйдут, все трое. От пустоши в конце тропы их теперь отделял один-единственный поворот; и они собирались пройти его вместе, грудь в грудь. И хотя Каллагэн не хотел умирать, особенно теперь, когда ему так легко дышалось, а глаза видели все ясно и отчетливо, он отдавал себе отчет в том, что все могло сложиться куда как хуже. А так Черный Тринадцатый удалось упрятать в еще одно укромное темное место, где он будет спать глубоким сном, а если Роланд действительно сумеет выжить, независимо от того, проиграют они эту битву или победят, тогда он найдет возможность отыскать шар и избавится от него, если сочтет нужным. А пока…

— Джейк, послушай меня, это важно.

Джейк кивнул, но на лице отражалось нетерпение.

— Ты понимаешь, что тебе грозит смерть? Просишь ли ты прощения за свои грехи? Мальчик понял, что его причащают.

— Да, — ответил он.

— Ты искренне сожалеешь, что согрешил?

— Да.

— Раскаиваешься в своих грехах?

— Да, отец.

Каллагэн перекрестил Джейка.

— Nomine Patris, nomini Fili, nomine… [103]

Ыш тявкнул. Один раз, взволнованно. И глухо, потому что нашел что-то в ливневой канаве и теперь держал в пасти. Мальчик наклонился и взял у него находку.

— Что? — спросил Каллагэн. — Что это?

— То, что она для нас оставила, — в голосе Джейка слышалось безмерное облегчение, даже надежда. — То, что уронила, когда Миа отвлеклась и плакала над песней. Возможно, у нас есть шанс, отец. Возможно, у нас все-таки есть шанс.

Он положил находку в руку Каллагэна. Тот удивился ее весу, а когда рассмотрел, у него перехватило дыхание от красоты находки. И он почувствовал, как в нем разгорается надежда. Наверное, напрасная, но она разгоралась.

Он поднес вырезанную из слоновой кости черепашку к лицу, провел указательным пальцем по царапине на панцире, которая напоминала вопросительный знак. Всмотрелся в мудрые и умиротворяющие глаза.

— Какая прелесть, — выдохнул он. — Это Черепаха Матурин? Она, не так ли?

— Не знаю, — ответил Джейк. — Возможно. Сюзанна называет ее skolpadda, и черепашка, надеюсь, нам поможет, но она не убьет охотников, которые поджидают нас там, — он мотнул головой в сторону «Дикси-Пиг». — Только мы можем их убить, отец. Ты будешь убивать?

— Да, — спокойно ответил Каллагэн. Убрал черепашку, skolpadda, в нагрудный карман. — Я буду стрелять, пока не закончатся патроны или пока я не умру. Если у меня закончатся патроны до того, как меня убьют, я буду дубасить их рукояткой пистолета.

— Хорошо. Пусть лучше они получат последнее причастие.

Они прошли мимо хромированного стенда со словами «ЗАКРЫТО НА СПЕЦИАЛЬНОЕ МЕРОПРИЯТИЕ». Ыш трусил между ними, высоко подняв голову, демонстрируя зубастую улыбку. Без остановки преодолели три ступеньки, которые вели к двойным дверям. У самых дверей Джейк сунул руку в плетеную сумку и достал две тарелки. Постучал ими друг о друга, кивнул, услышав глухой звук, сказал:

— Давай поглядим, что есть у тебя.

Каллагэн вытащил из-за пояса «ругер», приложил ствол к правой щеке, как дуэлянт. Потом коснулся нагрудного кармана, оттопыренного, набитого патронами.

Джейк кивнул, довольный увиденным.

— Как только мы входим, остаемся рядом. Всегда рядом, с Ышем посредине. На счет три. И начав, мы не останавливаемся, пока не умрем.

— Никогда не остановимся.

— Точно. Ты готов?

— Да. Любовь Господа с тобой, мальчик.

— И с тобой, отец. Раз… два… три.

Джейк открыл дверь, и они вошли в сумрачный свет и сладкий, дразнящий запах жареной свинины.

КУПЛЕТ:

Commala — come — ki,

There’s a time to live and one to die.

With your back against the final wall

Ya gotta let the bullets fly.

ОТВЕТСТВИЕ:

Commala — come — ki!

Let the bullets fly!

Don’t ‘ee mourn for me, my lads

When it comes my day to die.

Должно быть, ка поставила пассажирский автобус там, где он стоял, когда Миа подъехала на такси, а может, это было всего лишь совпадение. Конечно, речь идет об одном из тех вопросов, которые достойны толкования как самым скромным уличным проповедником (можешь сказать аллилуйя), так и самым уважаемым философом-теологом (можешь сказать сократовское аминь). Некоторые укажут, что это очень уж фривольное допущение; и ничего основополагающего за этим вопросом не стоит.

Один пассажирский автобус, наполовину пустой.

Но, если бы он не стоял на углу Лексингтон-авеню и Шестьдесят первой улицы, Миа, скорее всего, не заметила бы мужчину, играющего на гитаре. И, не остановись она, чтобы послушать мужчину, играющего на гитаре, кто знает, до какой степени и в какую сторону изменилось бы происшедшее следом.

— У-у-у, ну вы только посмотрите на него! — взвыл таксист. В отчаянии вскинул кулак, разве что не забарабанил им по ветровому стеклу. Автобус стоял на углу Лексингтон и Шестьдесят первой, задние фонари аварийной сигнализации вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли, подавая сигнал бедствия. Водитель автобуса стоял у одного из задних колес, глядя на черное облако отработанных газов дизельного двигателя, которое вырывалось из выхлопной трубы.

— Леди, — таксист обернулся к Миа, — вы не будете возражать, если я высажу вас на углу Шестидесятой? Все это устроит?

«Устроит? — спросила Миа. — Что я должна сказать?»

«Конечно, — рассеянно ответила Сюзанна. — Шестидесятая подойдет».

Вопрос Миа вернул ее из своей версии «Догана», где она пыталась связаться с Эдди. С этим ей не повезло, но вид «Догана» ее ужаснул. По полу змеились глубокие трещины, одна из потолочных панелей вывалилась, рухнув на пол вместе с флуоресцентными лампами и электрическими проводами. На некоторых пультах управления погасли все лампы, над другими поднимался синеватый дымок. Стрелка на шкале «Сюзанна-Миа» проделала немалый путь по красному сектору. Под ногами пол вибрировал, машины натужно ревели. И говорить о том, что ничего этого в реальности не существует, речь идет исключительно о методе визуализации, смысла не было, не так ли? Она затормозила очень важный процесс, и теперь ее тело расплачивалось за это. Голос «Догана» предупредил об опасности того, что она проделывала: попытки обмануть Мать-природу к добру не приводят. Сюзанна понятия не имела, каким внутренним органам или железам достается больше всего, но знала, что это ее органы и железы. Не Миа. И пришло время остановить это безумие, до того, как им будет нанесен непоправимый урон.