— Вот и пришел, как тебе обещал… — пробормотал глухо. Боялся даже мысленно произнести имя. И без того знал, кого надо искать. Но не мог шевельнуться.

Стоял — и вспомнил детство. Как-то глиняную фигурку разбил, память о друге. Так же стоял столбом и не верил, что не собрать черепки, что и вправду — разбилась. Только когда начал верить, что и вправду — все, двинулся вперед осторожно.

Его нашел скоро. Постоял, потом опустился на землю рядом.

— Вот видишь, как нас рассудили… — слова царапнули глотку неубедительностью и ненужностью.

Огляделся. На расстоянии локтя увидел юношу, почти мальчика. Понял — тот пытался закрыть собой человека, которому посвятил жизнь. Прошептал парнишке:

— Дурачок…

И, словно сейчас решившись, — хотя решение в нем зрело давно, — сказал другому:

— Не надо тебе тут оставаться. Пойдем со мной, — и взял на руки бывшего врага своего — и господина, поднялся.

А ночь была черной. Ее бы кострами развеять, но погасли костры. Бледный месяц висел над деревьями. Листва шелестела, испуганная. Скоро духи начнут слетаться на кровь. Может, они уже тут? Разве не их глаза вспыхивают между ветвей?

Аоки шел, спотыкаясь о корни. Чувствовал, где тропа, хоть и не видел ее.

Духи — сэй-суру, осэи. Следят ли они за ним, человеком, ушедшим от места бойни, несущим мертвого в ночь?

«Ты защитишь меня, Забирающий души», — подумал Аоки, взглянув на бледное лицо, почти неразличимое в темноте. Тело не казалось тяжелым — или работа в копях сделала руки такими сильными? Или… он побоялся додумать и смотрел теперь только перед собой.

Костер? Некогда, и трудно справиться одному. К тому же он помнил — северяне из Хэнэ оставляют тела земле. Во сне Аоки знал — в полутора ани есть место, расщелина… там.

Сколько ни шел, была ночь — а добрался туда перед рассветом. Пока резал ветки, собирал стебли высокой упругой травы — начало светать. Дно расщелины было неровным — Аоки набросал веток и стеблей выровнять ложе. Тот, рядом, казался спящим — особенно когда Аоки стер ему кровь с лица. Длинные волосы чуть шевелились под утренним ветром.

Аоки поднял его, положил осторожно на приготовленную постель. Укрыл своей курткой — потрепанной, старой.

«Прости. Больше нет ничего». Не удержался — отогнул ткань, глянул в лицо — спокойное. Такое, как и всегда.

Потом завершил то, что должно.

Проснувшись, Аоки долго глядел в потолок. Потом встал и выскользнул из хижины. Хину не пошевелилась даже, лежала, улыбаясь — ей снилось что-то хорошее.

Он плохо запомнил путь, которым шел во сне, но уверен был, что все равно не собьется с дороги. Не к поляне направился, а туда, куда пришел после.

К вечеру Аоки вышел на небольшую полянку, над которой поздние шмели летали, собирая последние капли нектара с цветов.

Скала напоминала формой крыло. И прожилки зеленые были на ней, как во сне. А чуть сбоку — небольшая расщелина, и ее прикрывала сорванная, чуть увядшая трава вперемешку с ветками.

Но что скрывали они, понять было невозможно, да и близко подойти — страшно. Аоки долго стоял и с места не двигался, и лишь когда начало темнеть, поверил, что сон немыслимым образом оказался правдой.

Непонятное чувство овладевало им, пугающее, и трудно было противиться. Хотелось откинуть ветки и землю, чтобы снова увидеть лицо. Слишком причудливо переплелись сон и явь. Это место могло быть могилой. Могло и не быть. Но если да, то… Вкрадчивый голосок шептал через плечо: «сейчас еще можно, а потом будет поздно. Или больше никогда не увидишь! И не узнаешь, сон ли тебе привиделся, или вправду Бестелесные направили сюда твою тень, чтобы ты мог исполнить свой долг!»

Холодные струйки побежали по лбу. А голос уговаривал, и Аоки понимал — еще немного, и не удержится. Тогда он вскочил и опрометью кинулся по тропинке, дальше от скалы, куда-нибудь, только бы не сделать запретного.

Словно испуганный кролик, мчался наугад сквозь лес, пока оставалась сила бежать. Потом навалилась усталость, но он все-таки шел, чтобы далеко и поздно было — вернуться. Так он появился в предгорье. Там долго пробыл. Смеялся с деревенской молодежью и много пил — впервые в жизни, стараясь заглушить зов, плывущий оттуда, от ущелья Тайро.

«Ты можешь еще…»

Три дня спустя зов ослабел, и Аоки вздохнул с облегчением. Ненадолго — в деревеньку пришла весть, что отряд наместника погиб в ущелье, а его самого не нашли.

Аоки возвращался домой, к женщине с рыжеватыми волосами — Хину ее звали, кажется. В мыслях шум стоял — с похмелья, наверное.

Шел по лесной тропинке. Сосны гудели, и в голове гудело. Поглядев в сторону ущелья Тайро, громко сказал:

— Знаешь, я ведь помню твои слова. «Я думал, ты птица-асаэ, Возрожденная, а ты просто цыпленок…» Они мне в душу запали, эти слова. Я и впрямь считал себя сказочной птицей. Все моим крыльям по силам! Гордился — ведь я каждый раз восставал из пепла, из развалин собственной жизни. Но я ошибся. А вот ты…

И прибавил, внезапно севшим голосом, заметив на ветви неподалеку черную птицу, с насмешкой склонившую голову:

— Ты вернешься когда-нибудь…

Айхо не мог взять в рот ни кусочка — даже пить его заставляли товарищи. С того дня, как пришла весть о гибели отряда в ущелье Тайро, прошло больше недели. Тела наместника не нашли. У многих тлела надежда в душе, что его забрали живым. И у Айхо. Поэтому он пытался порою поесть — только горло сжималось.

— Умрет мальчишка, — хмуро сказал Рэита. — Нет бы рассудок задействовать… если вернется Высокий, Айхо он уже не увидит.

Большую часть времени Айхо проводил в своей комнатке, в полутьме — яркий свет резал глаза. Много спал — во сне боль не чувствовалась, а от кошмаров защищали, видимо, Бестелесные, жалевшие юного актера. Но порой он начинал метаться по комнатке пойманной хассой и после выбегал на улицу и пропадал там, среди народа, жадно вглядываясь в лица. Уж и ноги почти не держали — а все же откуда-то брались силы на безумные поиски.

А Вьюрок следовал за ним тенью.

…Чья-то тяжелая ладонь опустилась на плечо Айхо.

— А? — он обернулся, медленнее, чем раньше, и покачнулся. Высокий светловолосый парень, несколькими годами старше Айхо, смотрел угрюмо.

— Не жди. Не придет, — и повернулся идти прочь.

— Постой! — взмолился Айхо. — Кто ты? Откуда знаешь? И… что знаешь?

— Знаю то, что сказал! Не спрашивай. А про тебя услышал здесь, в городе. Не дело так — мучиться неизвестностью. Прощай, — и стремительными шагами направился к повороту улочки — кинувшийся к ним Вьюрок не успел даже лица разглядеть. Зато увидел лицо Айхо — и перепугался, как никогда в жизни. Тот улыбался — так, как улыбаются при отпустившей невыносимой боли, зная, что отпустила она перед самым концом.

— Ты… — друг боялся задать вопрос. Улыбка… следом уйдет. За тем, без кого жизни не мыслил.

— Не бойся, Вьюрок. Я буду делать то, что нужно. Что должен. Он же верил в меня …

Горы Юсен. Несколько лет спустя

— Где ты был целые сутки? — Хину кинулась к малышу, подхватила его на руки.

— Я гулял по горам.

— Отчаянный, как отец, — пробормотала женщина, зарываясь лицом в волосы мальчика. Тот нетерпеливо стал вырываться.

— И куда ты ходил? — послышался голос Аоки, и сам он возник на пороге, смеющийся.

— Там… скала такая, с прожилками зелеными, похожая на крыло, подле нее расщелина и ручей. Шиповника много… А еще там пел черный дрозд.

— Ох… — Хину прижала пальцы ко рту. Мальчик не понял, отчего родители так странно переглянулись.

— Не ходи туда больше! — резким, каким-то чужим, неприятным голосом сказала мать.

— Пусть, — возразил отец и добавил совсем непонятное: — Он не сделает мальчику зла.