— Это неправильно. Но тебе проще жить… а кому умирать проще — не знаю.

Нечасто они так разговаривали. Каждый раз Йири казалось, что он начинает понимать, каков Хиани на самом деле. Потом это ощущение уходило, а Хиани становился почти врагом. Медлительным, текучим, ленивым — с беспощадно острым языком. Он был единственным, кто порой говорил неожиданное.

Йири знал, что летом комнаты украшали огромными алыми маками. Надевали безрукавки — тэй, шелковые штаны и лаа-ни , как и в доме Отори, и в Саду Нэннэ. и не было различия в покрое, словно все Несущие тень одного пола. Одежды были различных оттенков меда, почти без вышивок — тонкие плети растений и змейки ползли по горловине. Зато ткань стоила больше, чем все одежды господина Отори.

Порою Йири казалось, что жить в крестьянской лачуге он бы теперь не смог. Ему давно не приходилось мерзнуть. Он привык, что вода будет горячей, как только он пожелает. О пище и говорить не стоило — ее было вдоволь, причем лучшей, чем он когда-либо представлял, рассказывая сестренкам о сказочных пиршествах фей в золотых дворцах. В конце концов, ему просто было приятно смотреть на вещи, которые его окружали — они были необыкновенно изящны.

А по ночам ему теперь ничего не снилось. Дни были странными — прозрачная паутина и одновременно — вата, мешающая видеть и слышать.

Рисовал иногда — но мысли путались, и линии выходили неправильными. Он сплетал их, словно лозу или нити, не заполняя контуры цветом; цвет растекался по линиям, словно вода.

Он любил ходить в купальню один, хоть это далеко не всегда получалось. Вода успокаивала и нашептывала странные сказки. Нравилось смотреть, как сверкают капельки воды на коже — они казались росой или звездами, живущими своей, чуждой людям жизнью.

Он привык к ароматам Восточного крыла — Благословенный любил легкие цветочные и фруктовые запахи, ненавязчивые и светлые.

Одна из девушек — соседка Йири — обожала запах роз и правдами и неправдами добыла флакончик розового масла; держала его в шкатулке возле кровати.

Йири порой удивлялся, как быстро другие приживаются на новом месте и, оставаясь послушными, умеют брать лишь приносящее радость. Он все еще чувствовал себя здесь чужим.

Свои обязанности исполнял, не думая — они не были трудными; но постоянное напряжение, боязнь ошибиться не отпускали. Кому, когда и куда идти — указывали носившие черное с золотой вышивкой. Больше они не говорили ничего. Все необходимое появлялось словно само собой, слуг встречали редко — с ними зачастую не могли обменяться и парой фраз.

Иногда Йири видел гостей Благословенного — но даже лиц не запоминал. Несущие тень смотрят только на хозяина — но помнят всех. Йири же образцом не был.

Повелитель относился к ним, как к чему-то среднему между слугами, вещами и домашними животными.

Длинными были дни.

Умер старый правитель сууру. Трон унаследовал его сын, избранный отцом среди других сыновей — таковы были традиции сууру-лэ. В связи с этим объявили дополнительный набор в войско — про характер молодого наследника лестного говорили мало. Из Дома Асано на Островке оставался Шену — и отпрыски младших ветвей. Ханари был отправлен следить, как продвигается обучение новобранцев из бедных семей.

Прервался один из родов Тайо, Высоких — сыновей не осталось, одни дочери. А они мало что значили. В остальном тихо пока было в стране и на Островке.

Человек сидел, склонившись над столиком, и что-то писал. Кисть порхала над зеленоватым листом, над бумагой для личных заметок.

"Осенняя ночь темна, как звук большой тан, сладка, как запах, умирающих цветов. Кто знает, сколько нечисти бродит во тьме? В такие ночи вся нечисть тянется к жилью, привлеченная светом и жаром огня. И в доме не укрыться от тягучей и хрупкой красоты осени, ее аромата.

И брат мой там, на сырых дорогах, погоняет коня, и ветер смеется над ним.

Когда-то он бросал камешки и ракушки в живую оплетку нашей беседки, стараясь привлечь мое внимание — а я, старший, был занят разбором очередной книги. А теперь ему уже двадцать. Прощай, беспечное детство и беседы о жизни и красоте с младшими из Дома Асано, Белых Лис.

Меня тревожит, что брат по-прежнему прислушивается к их речам. Всем известно, Асано — и впрямь хитрые лисы. Их род неотвратимо погружался в пучину немилости и забвения, но они сумели подняться и прилагают много усилий, чтоб не упасть вновь. И пытаются опрокинуть других. Однако Солнечный, хотя заметно благоволит к этому роду, усиления его не желает. Кажется, его просто занимает эта игра, в которой возле повелителя останется умнейший. Но мы не можем позволить, чтобы это оказались Лисы.

У них немного серьезных сторонников, но те, что есть, достойны внимания.

Двое старших в роду внешне надменны, в душе коварней ужа. Их сыновья тоже не упустят своего. Разве что самый младший, еще не надевавший белую тэй — но он не живет в столице, да Томи — ему всего пятнадцать. Еще неясно, что из него получится. Когда-то он хвостиком бегал за моим братишкой. Теперь при встречах подчеркнуто вежлив и смотрит косо.

Брат мой отправился к морю. Он не знает, но истинная цель его путешествия — заронить еще больше нелюбви к Дому Асано в сердце того, кто живет там, второго после нашего повелителя. Ибо, если род Лисов станет по-настоящему сильным, слабыми окажутся многие. И брат мой Кими, с его привычкой слушать всех, станет одной из жертв".

Постучали в окно — то ли ветки, то ли тот самый шутник-маки, который повадился вечерами шалить в саду. То служанку дернет за рукав, то конюху подножку подставит. То напугает резким криком и скрипом, то начнет нашептывать девушкам сомнительные песенки.

Каэси Мийа глянул в сад, усмехнулся. Не видно проказника. Пару раз лишь позволил себя увидеть, и то мельком.

С низкими поклонами появились служанки, завернутые в коконы шелка — за ними следовала Кору. Как странно — их соединили старшие, молодые приходились друг другу дальней родней. И вот каждый обрел в супруге союзника. Хотя Кору по ошибке родилась женщиной — смирения в ней было меньше просяного зернышка. Это раздражало Каэси. Зато Кору была умна.

— Что нового?

— Ничего.

— Ты тратишь время.

— Что я могу? Госпожа Аину не много значит для Солнечного.

— Много… это она считает иначе, — Каэси снисходительно посмотрел на жену. — Если бы кто дал ей совет, как стоит разговаривать с отцом, мог бы получить всю ее силу.

— Ты хочешь, чтобы я?

— Разумеется.

— Она слушает меня вполуха, стоит завести речь о чем-то, кроме ее дам и нарядов. Раньше она такой не была.

— У женщин свои дела. Зачем мужчине в них вникать? Аину должна верить тебе и стать нашим голосом, шепчущим в ухо отца, раз уж нет иного пути.

— А его нет?

— Мы все еще влиятельны при дворе, — с неохотой ответил он. — Но освободившиеся должности занимают родственники и ставленники Лисов. Их уже слишком много, все приходится делать с оглядкой.

— Достаточно подрубить ствол, ветки упадут вместе с ним.

— Ствол может придавить и неосторожного дровосека… Нет. Пока нет. И не так. Тайо могут пойти на убийство отпрысков таких же Домов только в случае крайней нужды. Жаль, нет отца. Дяди — подмога не лучшая. Один слишком осторожен, боится собственной тени, другой тугодум. Сыновья их неплохи, и все же недостаточно хороши. А мой собственный брат… он готов примириться и с Лисами.

— Кими — всего лишь оружие, не воин, — произнесла Кору. — Но оружие великолепное.

Дворцы Островка напоминали лабиринт внутри муравейника — только большинство коридоров, галерей и залов пустовало. Двое встретились, не ожидая того. Обоим было около тридцати, и звезда одного начинала сиять непростительно ярко. Только выскочки могут позволить себе обмен колкостями, только низшие могут проявить грубость. Каэси и Шену были предельно учтивы — они обсудили новости, поговорили о сортах жемчуга, обменялись впечатлениями о новой пьесе известного автора и с вежливыми поклонами расстались. Варвары приняли бы этих двоих за лучших друзей.