Муравей отправил Аюрин разузнать, цела ли деревушка неподалеку. Настрого наказал — не приближаться, даже если увидит одни обгоревшие столбы. В сопровождение выделил гиганта по прозвищу Лесник. Огромный, он двигался по лесу бесшумнее тени. Несмотря на совет Муравья не брать оружия, Аюрин подхватила свой лук. В девчонку в последние дни словно демон вселился. То смерти искала, то сидела и слезы со щек утирала, с ненавистью глядя на лук или нож.
Не успели отойти Аюрин с Лесником, как их нагнал Разноглазый, и тоже с луком. Только у Лесника оружия не было, кроме ножа.
— Трое — это уже толпа, а не разведчики! — возмутилась девчонка, но тот лишь отвернулся и упрямо шагал по следам.
— Меня Муравей направил.
— Врешь, сам навязался! — даже веткой в него швырнула. Лесник сгреб девчонку в охапку, через плечо перекинул и подмигнул Разноглазому: раз велено, иди, внимания не обращай!
По лесу долго шагали, мокрыми ветками похрустывая, через упавшие стволы перебирались. Лесник скоро опустил Аюрин на землю, и девчонка старалась держаться от великана подальше. Но ветками больше не кидалась.
А потом редколесье пошло, и дорогу увидели.
— Если прямо по ней идти, как раз деревня и будет, — сообщил Лесник.
— Так идем, а болтать нечего, — буркнула Аюрин и шагнула вперед.
Около часа шли, легко — после леса-то по дороге! А потом услышали топот и в первый миг растерялись. Кинулись за деревья, только деревья — одно название, не спрячешься. Особенно Лесника не укроют, с его ростом.
Аюрин сжала зубы и приготовила лук — судя по стуку копыт, всадников трое. Если военные — им же хуже. Скоро коричневая форма между стволами мелькнула.
Аюрин выстрелила раз и другой, и воин на рыжем коне со стоном скатился на землю. И другой — а лошадь вскинулась и забила копытами. Потом Лесник охнул и осел на землю с тяжелым ножом в груди. И еще один нож сверкнул — Аюрин даже не вскрикнула, только держать лук почему-то не могла больше, а рукав стал темно-красным и мокрым. Тогда Аюрин побежала. Конь — вороной, с белой проточиной на морде — нагонял. А всадник — судя по виду, персона важная, лениво потянул из ножен клинок — лэ.
…Ханари не ожидал встречи с мятежным отродьем. Его ординарец и еще один солдат гарнизона погибли, однако сам он убил одного и ранил другого… другую. С женщинами не воюют. Но если женщина, да еще и крестьянка, позабыла свое место у деревенского очага, она должна умереть.
Девчонка споткнулась и неловко упала, подвернув ногу. Встрепанная, перепачканная глиной — смотреть противно. Сразу видно рожденную в хлеву. И рот распахнула в ужасе, когда лэ взлетела над ее головой, а лицо белое-белое. А глаза оленьи, такие похожие — но черные. Черные, не зеленые — этому успел удивиться Ханари, уже поймав горлом стрелу.
Парнишка, которого Аюрин упорно считала духом, тери-тае, присел рядом с ней, отложил лук, обхватил девчонку за плечи.
— Все… уже все… ты жива.
Все таким же неправильным, широким и застывшим взглядом Аюрин обвела поляну. Сказала деревянным голосом:
— Он удержал руку. Почему? Он не ударил.
— Не знаю… Замешкался отчего-то.
— Он так на меня посмотрел… удивленно. Знаешь, я и сама не думала, что время может застыть. Но так было… А у этого — лицо изменилось. Поначалу жестокое такое, холодное, а потом — удивленное. Даже губы шевельнулись, словно что-то спросить хотел. Или сказать. Ох… — сжалась в комочек, стараясь не смотреть в сторону человека со стрелой в горле. Не потому, что боялась мертвых — уж их-то навидалась. А потому, что еле спаслась… и это было как-то неправильно.
— Уходить надо, — сказал Разноглазый, с сожалением оглядываясь на стрелу. Подойти и выдернуть ее он почему-то не решился. — Сейчас другие появятся… — потом подошел все же, стрелы не тронул — а вот хаисуру в ножнах от пояса отстегнул. Вернулся к Аюрин.
— У меня что-то с рукой… не шевелится.
Разноглазый только сейчас заметил, что рукав у нее весь в крови — уж больно ровно держалась девчонка. Осмотрел.
— Ничего… Несерьезно. Мышца задета и все. Скоро поправишься.
Перевязал, как мог — матерчатым поясом. Кровь лениво текла и скоро остановилась. А боль тупо пульсировала и горячо.
Увидев пустую стоянку, Аюрин сразу же позабыла о ране.
Разноглазый обошел ее кругом. Ясно было — люди покидали поляну в спешке, даже костер не потушили. Не опасно для леса, кругом костра земля, но угольки еще тлеют.
— Наверное, те их спугнули… ведь не одни были.
— Верно, так…
— Может, по следам отыщем. Ты знаешь ведь, наши по лесам рассыпаются — ни один отряд не найдет всех. А мы можем. А мы… ты что?
— Нам не стоит искать Муравья, — сказала Аюрин чужим, взрослым голосом. — Он и сам не хотел бы нашего возвращения. Им недолго осталось жить.
— Хочешь сказать, пусть они умирают, а мы спасемся? — кипятком окатил голос Разноглазого, всегда такого спокойного.
— Нет. Помочь и шерстинка мыши способна… только Муравей сказал — уходи. Он был добрым ко мне… как отец. Даже добрее.
Разноглазый водил тупым ребром хаисуру по колену.
— Ты… ты сама всегда в драку лезла.
— Потому и говорю — надо уходить. И посмей еще хоть слово сказать! — неожиданно взвизгнула, и голос сорвался, большая синица вспорхнула с ветки, испуганная.
— Хорошо. Как скажешь, — отозвался, снял головную повязку, растрепал волосы зачем-то и снова перевязал их черной полоской грязной ткани.
Аюрин обернулась назад и вдруг разревелась, совсем по-девчоночьи, утирая слезы тыльной стороной ладони.
— Да ты чего? — забеспокоился этот, разноглазый.
— Ничего! — шмыгнула носом и отвернулась. Сейчас лицо будет все в красных пятнах, стыдно же.
— А как тебя звать по-настоящему? — неожиданно и очень застенчиво спросил парнишка.
— Аюрин.
А потом они долго шли по лесам, изорвав одежду колючим кустарником, по торфяникам, по высохшему наполовину болоту, то приближаясь к горам, то удаляясь. Разноглазый ставил силки, пытался подстрелить добычу из лука, и порой удача ему улыбалась. Аюрин все еще не владела рукой, но рана подживала быстро.
Поначалу мальчишка тащил хаисуру с собой, хороший клинок: и дров нарубить, и от волков отбиться, ежели встретятся. Но Аюрин ссорами и разумными доводами добилась-таки своего: оружие запрятали под валежником. Встреть они солдат, те мигом бы углядели великолепный клинок. Хоть и не стояло на нем имени владельца, понятно, что у лесных бродяг своего такого не может быть. Начались бы расспросы, и живым не уйдешь.
Разноглазый раз пять оглянулся на груду валежника, под которым оставил сокровище, Аюрин чуть не силой потащила его вперед.
Им везло — слышали волчий вой, но самих волков не встречали.
По утрам на земле лежал иней, а потом повалил снег — и снегопад продолжался два дня. Только снег оставалось есть. Горстку найденных на кусте пожухлых ягод Разноглазый пытался отдать девчонке. Та отказалась, они ругались почти целый час и даже согрелись оба.
Потом снег перестал, и на белом появилось много птичьих и звериных следов. Мальчишка и девчонка снова стреляли птиц и спали, сидя у костра, прижавшись друг к другу. Зато о воде заботиться было не надо — ее заменял снег.
Попадались сгоревшие или пустые деревни, и порой Аюрин жмурилась и вытирала слезы со щек, а порой пристально смотрела по сторонам злыми сухими глазами. А спутник ее молчал и не поднимал глаз.
Им повезло еще раз — они вышли-таки к деревне, не тронутой солдатами Благословенного, как раз когда ударил мороз. Пришельцев встретили настороженно, не больно-то гостеприимно. Однако все же пустили. Мало кто мог представить, что эта оборванная промерзшая девчонка с запавшими глазами — лучница из отряда мятежников. Да Аюрин и не говорила правды, а Разноглазый и вовсе отмалчивался и не умел даже просить.