Изучая первый слой его нейропространства, я наткнулся на странную аномалию — образ маленькой девочки. Судя по всему это была дочь этого человека. И похоже он испытывал к ней довольно нежные чувства, так что зациклив его вокруг образа дочери я смог провести некоторые изменения. Но даже таким образом, небольшие изменения просто не встраивались в его нейропространство, поэтому мне пришлось поменять там всё довольно глобально.

— Встань и назовись! — приказал я лежащему передо мной мужчине после того как закончил с ним работать и отступил на пару шагов.

— Прапорщик Прихватко, В/Ч 5361, - странным, неживым голосом отозвался, грузно поднявшийся с земли, военный.

— Цель и задачи нахождения на этом объекте? — продолжал я задавать вопросы.

— Проверка сохранности находящегося на хранении имущества и демонтаж с щелью хищения, редко востребованных деталей и узлов установки ЭА66-51.08.

Ну что же, тут я не ошибся, действительно стоящий передо мной человек замыслил и осуществил нехороший поступок, так что ничего страшного если он некоторое время послужит высшей цели. Всё равно он потом придёт в норму — всё-таки человеческое нейропространство довольно прочная штука и какие бы измерения я туда не вносил, всё равно оно стремится вернуться в исходное состояние.

Задав ему ещё несколько вопросов и, проверяя границы контроля, заставив попрыгать на одной ноге и улыбнуться, убедился что мои установки интегрировались в его нейропространство как надо и он полностью послушен моей воле.

Для начала я приказал ему рассказать мне что имеется на этой базе, а затем привести в исходное состояние свою технику что он испортил. Прикинув что это займёт у него довольно продолжительное время, вернулся за приготовленными сумками и выйдя через главные ворота отправился, обратно, в деревню.

После того как у меня появились необходимые инструменты и часть материалов я смог наконец запустить свою установку. Конечно, она работала всего лишь на несколько десятков процентов от расчётной мощности, но даже в таком режиме я смог подключаться к нейропространствам гораздо большего числа людей.

Решив провести небольшой эксперимент я принялся немного корректировать нейрообразы всех людей в деревне, на неприятие спиртосодержащих напитков, так как всё то время, что я провёл в этом населённом пункте число ситуаций связанных с людьми пребывающими в состоянии изменённого сознания просто зашкаливало. Каждый день или ко мне, или к моим родственниками и знакомым приставали данные индивидуумы. Особенно мне было неприятно слышать от Милки о том как, то её отец, то кто-нибудь из старших братьев, напившись гонялись за ней или её сёстрами, то с ножом, то с поленом. А однажды она вообще гуляла со мной стыдливо пряча довольно большой синяк под глазом — не успела убежать от очередного пьяного дебошира. Тогда я пообещал ей разобраться с этой проблемой и вот теперь настало это время.

В принципе все люди к нейропространству которых я подключался, пили ядовитую дрянь не из-за какого-то внутреннего желания творить дичь, а из-за совокупности нескольких факторов. Во-первых, они не представляли себе иного способа сбросить напряжение после рабочего дня. Во-вторых, на них действовала сила привычки, и в-третьих, они не могли выбраться из социального круга. Они пили потому что так было принято в обществе, а общество состояло, в том числе и из них, так что, подавая, пример другим они не могли разорвать этот круг.

Начал я с того что немного откорректировал нейрообразы большинства деревенских жителей, поменяв им участки отвечающие за осязание из (условно это можно назвать базой данных личного опыта) участков, где хранилась информация о вкусе помёта животных (удивительно, но абсолютно у всех были такие воспоминания) со вкусом спиртосодержащих жидкостей.

Следующий день в деревне был довольно забавным. Началось всё утром когда я завтракал вместе с бабушкой и дедушкой. Практически доев всё из тарелки, дед улучив момент достал из-за пазухи небольшую фляжку и воровато оглянувшись, подмигнул мне, перед тем как сделать из неё глоток. Но вот только отхлебнув он сильно закашлялся. С удивлением посмотрев на фляжку в своих руках, осторожно понюхал её содержимое и почесав затылок убрал обратно за пазуху. Вид у него был нельзя озадаченным.

Лейтенант девятого отдела пятого управления КГБ СССР Симохин Михаил Юрьевич, уже третий день пребывал в странном состоянии. Это было что-то среднее между холодным бешенством и странной обречённостью — в этой деревне всё было не так. Люди, дома, техника, даже еда которой их кормили в местной столовой была какой-то не такой. Не то чтобы это были какие-то особенные разносолы — обычное деревенское меню: борщ, рассольник, щи, пюре, макароны, котлеты и отбивные, но всё было приготовлено как-то необычно. Что-то подобное он ел лишь однажды, когда он с ещё несколькими лейтенантами провёл пару дней на одной из номерных дач высшего руководящего состава. И хоть никого из руководства там, естественно, в тот момент не было так получилось что готовил им личный повар первого зама. Вот подобный уровень готовки был и тут, и это сбивало с толку.

Но не только это. Когда он попытался арестовать председателя, чтобы устроить ему допрос, их оперативную группу схватили местные мужики — трактористы и комбайнёры. И как бы он не кричал что это нападение на сотрудника при исполнении, они лишь качали головами и проговаривали что негоже так гостям поступать. В принципе ему удалось немного разрядить обстановку пообещав что никого арестовывать не будет, только тогда их отпустили предварительно изъяв табельное оружие. Которое председатель убрал в свой сейф пообещав что вернёт обратно перед их отбытием. Михаил пообещал тогда себе, что за это унижение сгноит в лагерях весь это колхоз, но пока решил затаиться и попробовать поговорить. Хотя разговора не вышло.

Когда скрутившие их мужики вышли из кабинета, то Михаил принялся задавать вопросы председателя, отослав ребят проверить обстановку в самой деревне.

— Скажите Вы получали решение о своём отстранении?

— Эту писульку то из управы? — отвечал председатель, усмехнувшись в усы, — конечно получал, аж пять раз её присылали.

— А почему тогда Вы не исполнили распоряжение? — продолжал выспрашивать лейтенант.

— Кто ж тогда всем руководить будет? Мужики конечно у нас сознательные, но всё равно надо и работу распределять и подразделения координировать, и планы составлять и отчёты.

— Этим мог бы заняться новый председатель присланный из района.

— Это Сенька что ли? — удивился мужчина, — приехал он конечно с кипой бумаг, да только он ведь в сельском хозяйстве ни бум-бум. Он же с соседней деревни, знаем мы его, баламут ещё тут, всё по партийной линии поднимался. Языком молоть-то он мастак, а тут землю знать надо.

— А вы значит знаете?

— А тож, с сызмальства я этим занимаюсь. С отцом и дедом землю пахали. Вот этими руками я коровники ставил. Всем миром МТС поднимали. Да после войны тяжко было. Да и сейчас вот только понемногу сознательность в людях появляется…

Михаил пропустил мимо себя бредни колхозника про человеческую сознательность и присущую людям трудолюбивость. Больше его интересовало кто надоумил этого мужика идти против политики Партии.

Решив действовать более тонко, он принялся выспрашивать председателя о том что происходило в колхозе в последнее время. Мужик с, присущей всем деревенским, открытостью и странной честностью принялся перечислять бесконечный перечень событий. В основном это были какие-то никому не интересные факты об урожае, вредителях, ремонте тракторов, болезнях животных и событиях в жизни самих жителей. Но вот что было странным в его рассказе (а в его честности лейтенант не сомневался — на курсах физиономистов он получил неплохую подготовку и сейчас понимал что председатель с ним максимально честен) совсем не было событий причиной которых послужила бы пьянка. Не было никаких происшествий типа драк и получения травм из-за халатного отношения к технике безопасности как будто все в деревне вдруг превратились в каких-то “идеальных” людей. Но так как чудес не бывает он принялся копать в этом направлении.