Сначала исподволь, задавая наводящие вопросы, а затем, так как председатель упорно не мог понять что от него хотят, просто прямо спросил:

— У вас почему в деревне не пьют?

— Да как не пить-то?! — мужчина всплеснул руками, — пьют! Ещё как! Благо не все, только несколько человек. А так мы можно сказать победили эту беду. Вот она сознательность-то общественная…

Дальше он опять начал нести какую-то чушь, и Михаил опять, с помощью выработанной на долгих партийных заседаниях привычки, принялся пропускать весь этот бред мимо ушей. Больше его занимали мысли о том что происходит в этой деревне. Тут явно поработали антисоветчики, вернее не просто антисоветчики, а сектанты-антисоветчики! И он их обязательно найдёт.

Встав, он прервав монолог председателя, попрощался и вышел из управления. Контрольный срок установленный в управлении был — неделя, так что за несколько дней ему надо было размотать клубок творящихся здесь странностей и вернуть этих заблудших людей в лоно советской власти.

Увидев идущую по улице девочку в нарядном платье, он уверенно направился к ней — дети в силу свойственной им наивности, сами того не подозревая, могут выдать много ценных сведений.

Весь день в деревне царила суматоха. Практически все мужчины, да и часть женщин, в деревне бегали из дома в дом с круглыми глазами, испуганным шёпотом переговариваясь друг с другом. А когда кто-то предположил что во всём виновато массовое отравление, деревенский медпункт окружила галдящая толпа. В этот момент я даже на несколько минут подумал что, возможно, переборщил с уровнем и массовостью эксперимента. Но в очередной раз вспомнив заплаканные глаза деревенских детей, сквозь слёзы рассказывающие о происходящем в доме когда там откупоривают очередную бутылку, опять преисполнялся решимости. Да и в медпункте в принцип ничего страшного не произошло. Фельдшер — Раиса Сергеевна, выдала каждому страждущему по несколько таблеток активированного угля и пояснила, что изменение вкуса некоторых продуктов может быть признаком начинающейся респираторной вирусной инфекции. Так что уже после обеда практически в каждом дворе, несмотря на будний день дымили бани — коллектив решил спасаться от хвори народным способом.

Но и на следующий день ничего не изменилось. Хотя судя по желто-зеленым лицам некоторых они всё-таки через силу, и преодолевая отвращение продолжали пить привычные напитки. Ну ничего — надолго их не хватит.

Как оказалось я ошибался, и на третий и на последующие дни, эти личности перестали зеленеть бледнеть и теперь ходили по деревне и всем рассказывали как они пьют “родимую” и уже не обращают внимание на её вкус и запах. И фиг бы с ними если бы они продолжали себе пить потихоньку — так они подговаривали к этому остальных. А значит их надо примерно проучить!

В одну из ночей, я отвлёкся от своего основного проекта и опять принялся инспектировать нейропространства деревенских жителей — на этот раз я решил зайти с другой стороны. Если уж через брезгливость и отвращение не удаётся дать понять человеку, что он делает что-то не то, то может быть на них подействую положительные эмоции.

Но тут меня ждал сюрприз — практически все положительные эмоции этих, особо упорных, людей как раз и были завязаны на состояние алкогольной интоксикации. По началу я выискивал какие-то крохи радостных воспоминаний в бытовых ситуациях, но потом плюнул на это — объём работы предстоял колоссальный, а результат довольно сомнителен. Да и подобные люди не слишком важны для общества. Работали они на самых низовых должностях, не занимались никакой социально полезной деятельностью (и даже наоборот, баламутили людей, сбивая их с правильного пути), а только активно участвовали в бытовом насилии и мелком хулиганстве. Так что приняв решение я просто внедрил в их сознание жёсткую установку на общественно полезную деятельность, правда для этого пришлось подавить их сознание и сильно срезать уровень интеллекта (по правде стоит признать, что давить и срезать там было особо нечего).

После этого социальная обстановка в деревне несколько нормализовалась — никаких пьянок, забегов голышом с топором в руках по деревне больше не происходило. А главные деревенские выпивохи и баламуты, после работы помогали жёнам (вызывая их безмерное удивление) по хозяйству, ремонтировали свои развалюхи и высаживали по всей деревне цветы.

Остальных жителей это довольно сильно удивляло, так что вскоре все начали шептаться о каком-то колдовстве и нечистой силе. Сам я в этом не участвовал, так как был занят другим делом. Да и помимо этого у меня с Милкой начали налаживаться какие-то странные взаимоотношения.

Девушка старалась проводить как можно больше времени со мной, что даже вызывало некоторые пересуды, и со мной довольно строго поговорила её мать. Я правда мало что понял из её монолога, но на всякий случай со всем согласился. После этого с нами стал таскаться один из её младших братьев. Он довольно сильно отвлекал (его нейропространство тоже было довольно рыхлым, так что я не мог без значительного напряжения внутренних сил как-то на него повлиять), но проблема с ним решилась гораздо проще — он забывал обо всём на свете стоило ему получить какую либо сладость. Пока он не доедал всё до последней крошки, он не замечал ничего вокруг.

Сама же Милка краснея и бледнее призналась что я ей очень нравлюсь. При этом она смотрела на меня с таким вожделением, что я не удержался и немного пошарил в её нейропространстве. Как оказалось всё дело было в эффекте запечатления — в свой прошлогодний визит в деревню Даня вытащил её из реки когда её затянуло течением под корягу. Тогда она так много думала о нём, что его образ ассоциировался у неё буквально со всем. А я ещё приехав в этом году своими действиями закрепил и развил эту ситуацию. Теперь девчонка испытывала ко мне столь сложный букет чувств что буквально не знала что делать. И почему-то решила что это любовь, и её нужно демонстрировать физической близостью.

Что-то внутри меня (возможно нейрослепок реципиента) было совсем не против подобного развития событий, но я не торопился. Потому что, как показала практика, какой-то злой рок мешал нам стать близки.

Я даже не рассматривал тот случай на лесной тропинке, и без этого хватало подтверждений. Когда она позвала меня на откровенный разговор, вечером за коровник, и выговорившись, в наступающих сумерках скинула с себя платье — его почему-то схватил пробегавший мимо поросёнок сбежавший с чьего-то двора. Погоня за ним (отдав девушке свою рубашку) закончилась в зарослях крапивы с мой рост, так что ни о каком продолжении романтической встречи не могло быть и речи. В другой раз когда мы с ней пошли купаться на реку, и она позвала меня в небольшую заводь довольно далеко от деревни, где мы раздевшись догола уже чуть не приступили к процессу, были прерваны огромным пятном пахучей жижи, что течением занесло в заводь. Мокрые и вонючие мы пулей вылетели оттуда. Как оказалось это один из работников фермы не придумал ничего лучше, чем сливать в реку жидкие отходы жизнедеятельности из септика, чтобы не гонять машину на очистные сооружения и, таким образом, сэкономить топливо (после этого я дал председателю установку строго следить за подчинёнными).

После третьего раза, когда мы крепко сжимая друг-друга в объятьях, лежали на сеновале, куда забрались убежав ото всех, я, ощутив, запах дыма понял что и на этот раз наши планы не осуществятся. Так и вышло — с трудом потушив соседский сарай загоревшийся от замкнувшей электропроводки, я бросил попытки овладеть девушкой. Тем более оказалось что ей, чтобы потерять голову и уйти в нирвану было достаточно нескольких крепких и глубоких поцелуев.

В муфельной печи где я сплавлял свинец, сурьму и борную мазь с графитовой смазкой изготавливая свои убогие поделки под полупроводники, можно было замечательно плавить сахар изготавливая десятками штук сахарных петушков. Поедая которые, брат Милки сидел на скамейке перед домом, пока мы в сарае самозабвенно целовались (на удивление это оказалось невероятно увлекательным занятием, особенно если поглубже засунуть язык в девушку).