Я забрался до половины подъема и остановился, чтобы дать ей руку.

Наверху она предложила мне полотенце, но я покачал головой.

— Я и так быстро высохну на солнце.

— Как хочешь, — сказала она. — Но это не слишком хорошо для твоих волос.

Она постелила полотенце на землю, села на него и принялась вытирать волосы другим полотенцем.

Я присел рядом с ней и начал бросать камешки в сенот.

— Что ты на самом деле делаешь здесь, Джемми? — спросила она.

— Будь я проклят, если знаю сам, — признался я. — Просто когда-то мне показалось, что это неплохая идея.

Она улыбнулась.

— Здесь все немного не так, как в твоем Девоне, не правда ли? Ты не хотел бы оказаться снова дома — на своей ферме Хентри? Кстати, в Девоне вы всегда делаете сено из деревьев?[2]

— Это означает вовсе не то, что ты думаешь. На местном диалекте этим словом называют живую изгородь или ограду. — Я бросил еще один камешек в водоем. — Как ты думаешь, это не побеспокоит Чака?

— Возможно, так что я не стала бы делать это слишком часто — особенно если тебе предстоит нырять в сенот. Проклятие! Я не взяла с собой сигареты.

Я поднялся на ноги и нашел свою пачку там, где ее оставил, после чего некоторое время мы сидели и молча курили. Она сказала:

— Я не резвилась так в воде уже много лет.

— С тех беззаботных дней на Багамах? — спросил я.

— С тех самых дней.

— Это тогда ты встретила Поля?

После короткой паузы она ответила:

— Нет, я встретила Поля в Нью-Йорке. — Она слабо улыбнулась. — Он не относится к тому типу публики, которую можно повстречать на пляжах Багамских островов.

Я молча согласился; было невозможно отождествить его с рекламой беззаботного отдыха, распространяемой туристическими агентствами, — белозубая улыбка, солнечные очки и бронзовый загар. Я копнул глубже, но сделал это не напрямую.

— Чем ты занималась до того, как повстречала его?

Она выпустила облачко дыма.

— Ничего особенного, я работала в маленьком колледже в Виргинии.

— Школьная учительница! — воскликнул я с удивлением.

Она засмеялась.

— Нет — просто секретарша. Мой отец преподавал в том же самом колледже.

— Я и подумал, что ты не похожа на школьную мадам. Что преподавал твой отец? Археологию?

— Историю. Не воображай, что я проводила все свое время на Багамах. Это был очень короткий эпизод — большего себе не позволишь на жалованье секретарши. Я копила на этот отпуск в течение долгого времени.

Я спросил:

— Когда ты встретила Поля — до того, как он начал свои исследования, связанные с Виверо, или после?

— Это было до того — я была с ним, когда он нашел письмо Виверо.

— Вы тогда уже были женаты?

— Шел наш медовый месяц, — сказала она просто. — Хотя Поль продолжал работать и в медовый месяц.

— Он многому научил тебя в археологии?

Она пожала плечами.

— Он не очень хороший учитель, но я набралась всего понемногу. Я пытаюсь помогать ему в работе — я считаю, что жена должна помогать своему мужу.

— Что ты думаешь о деле Виверо — о всей этой авантюре?

Некоторое время она молчала, а затем призналась искренне:

— Она мне не нравится, Джемми; в этой истории мне ничего не нравится. У Поля она превратилась в навязчивую идею — и не только у него. Посмотри на Фаллона. Посмотри как следует на себя!

— А что со мной?

Она отбросила свою сигарету, не докурив ее и до половины.

— Тебе не кажется смешным то, что ты бросил свою мирную жизнь в Англии и забрался в эти дебри только потому, что какой-то испанец четыреста лет назад написал письмо? Слишком много судеб оказалось покорежено, Джемми.

Я сказал осторожно:

— Не могу сказать, что у меня это превратилось в навязчивую идею. Мне полностью плевать на Виверо и Уашуанок. Мои мотивы совсем другие. Но ты сказала, что Поль воспринимает это слишком болезненно. Как это проявляется?

Она нервно теребила кончик полотенца, лежащего у нее на коленях.

— Ты видел его. Он не может думать или говорить о чем-нибудь еще. Он сильно изменился; это не тот человек, которого я знала, когда выходила замуж. И он борется не только с Кинтана Роо — он борется еще и с Фаллоном.

Я коротко заметил:

— Если бы не Фаллон, то его сейчас бы здесь не было.

— И это тоже часть того, с чем он борется, — сказала она пылко. — Как он может соревноваться с репутацией Фаллона, используя его деньги и ресурсы? Это сводит его с ума.

— Я не знал, что здесь проходят какие-то соревнования. — Ты думаешь, что Фаллон отнимет у него часть заслуженной славы?

— Он это делал раньше — почему бы ему не сделать это снова? Ведь на самом деле это по вине Фаллона Поль находится в таком ужасном состоянии.

Я вздохнул. Пат Харрис оказался совершенно прав. Кэтрин ничего не знала о плохой репутации Халстеда в своей профессии. Человек, работающий в рекламной компании, изложил бы это так: «Даже самые лучшие друзья ничего ей не сказали!» В течение какого-то мгновения я был готов поведать ей все о расследовании, проведенном Патом Харрисом, но затем решил, что рассказывать женщине о том, что ее муж лжец и мошенник, определенно не лучший способ приобретать друзей и оказывать на людей влияние. Она, мягко говоря, сильно расстроится и, вероятно, все расскажет Халстеду, а то, что способен сделать Халстед в своем нынешнем состоянии ума, могло оказаться весьма опасным.

Я сказал:

— Послушай, Кэтрин, если Халстед имеет навязчивую идею, то Фаллон здесь ни при чем. Я думаю, что Фаллон безукоризненно честен и отдаст Полю всю славу, которую тот заслужит. Уверяю тебя, это просто мое личное мнение.

— Ты не знаешь, что этот человек сделал с Полем, — сказала она мрачно.

— Может быть, он получил это заслуженно, — сказал я жестоко. — Любому человеку не просто работать с ним. Я не в восторге от той позиции, которую он занимает по отношению ко мне, и если это будет продолжаться, то он скоро получит по уху.

— Несправедливо так говорить, — выпалила она.

— Что здесь несправедливого? Ты попросилась в эту экспедицию на том условии, что будешь держать его под контролем. Так делай это, или я возьму контроль в свои руки.

Она вскочила на ноги.

— Ты тоже против него. Ты на стороне Фаллона.

— Я не принимаю ни чьей стороны, — сказал я устало. — Мне просто до смерти надоело наблюдать за научными исследованиями, к которым относятся так, словно это спортивное соревнование — или война. И могу тебя заверить, что, какую бы позицию я ни занимал, Фаллон не пытался перетянуть меня на свою сторону.

— Ему этого не нужно, — сказала она злобно. — Он уже на вершине.

— На вершине чего, черт возьми? Фаллон и Поль находятся здесь, чтобы выполнить одну и ту же работу, и я не понимаю, почему бы Полю не подождать спокойно ее результатов?

— Потому что Фаллон… — Она остановилась. — Ох, какой смысл об этом говорить? Ты все равно не поймешь.

— Это точно, — сказал я саркастично. — Я настолько туп, что не могу сложить два и два вместе. Не будь такой чертовски высокомерной.

Говорят, что некоторые женщины в гневе становятся еще прекраснее, но, по-моему, это миф, сложенный о женщинах, сердитых по своей природе. Кэтрин была разгневана, и она выглядела ужасно. Одним быстрым движением она подняла руку и ударила меня — достаточно сильно. Должно быть, в свое время она много играла в теннис, поскольку взмах ее ладони заставил меня пошатнуться.

Я посмотрел ей в глаза.

— Разумеется, это разрешит все проблемы, — сказал я спокойно. — Кэтрин, я ценю преданность в женах, но ты не просто преданна — тебе промыли мозги.

Тут воздух внезапно задрожал, и затем из-за верхушек деревьев с ревом вынырнул вертолет и пролетел над нами. Посмотрев вверх, я увидел, как Поль Халстед повернул голову, чтобы не потерять нас из виду.

Каждые три дня большой вертолет доставлял нам бочки с горючим для дизельного электрогенератора и баллоны с газом для кухни, когда это было необходимо. Он также привозил с собой почту, которую пересылали нам из Мехико на реактивном самолете Фаллона, так что я мог поддерживать контакт с Англией. Монт написал мне, что утверждение завещания прошло без всяких осложнений и что Джек Эджекомб наконец загорелся огнем энтузиазма по поводу нового плана ведения хозяйства на ферме. Он принялся за дело, не обращая внимания на едкие комментарии соседей, и мы были вправе рассчитывать на хороший результат.