14 февраля 1958 года на утреннем рапорте он обратился к дежурному вахмистру с почтительной просьбой доложить господину ассистенту уголовной полиции Ве-беру, что заключенный Пферсих желает побеседовать с ним по личному и очень важному делу с глазу на глаз.

Через полчаса Вебер вызвал Пферсиха к себе. Пферсиху не каждый день выдавался случай курить хорошие сигареты и пить кофе с бутербродами. И он растягивал это удовольствие, пока ассистент уголовной полиции не поторопил его:

- Ну, Пферсих, выкладывайте! Что у вас?

Маленький невзрачный заключенный придвинулся сосвоим стулом ближе к столу, бросил недоверчивый взгляд на дверь в соседнюю комнату и таинственно произнес:

- Нельзя ли закрыть дверь, господин Вебер? О том, что я хочу вам сообщить, никто не должен слышать.

Вебер нетерпеливо мотнул головой:

- Не тяните, Пферсих. Там всего лишь мой коллега из комиссии по расследованию убийств. Его ваши сообщения не интересуют. У него дела поважнее, чем кража автомобиля.

В этот день ганноверской уголовной полиции посчастливилось. Мик, случайно, совершенно по другому поводу оказавшийся в соседней комнате, поначалу действительно не интересовался разговором, происходившим за дверью.

- Вам ведь известно, господин Вебер, - начал между тем Пферсих, - я сижу на четвертом этаже во флигеле «Б», в 417-й камере, откуда видна Вайссеркройцштрассе. - Он взял новую сигарету, прикурил от окурка прежней и продолжал: - Подтянувшись на решетке окна, я могу видеть склад угольной лавки Гана.

- Короче, Пферсих! Гораздо короче. У меня мало времени. Говорите по существу!

Пферсих с готовностью кивнул:

- Сейчас, сейчас, господин Вебер. Об угольном складе я сказал, чтобы вы меня поняли. Так вот: в течение всей зимы каждое воскресенье с десяти до двенадцати часов утра молоденькая, очень красивая блондинка переговаривается оттуда с одним из заключенных.

Вебер пометил на календаре: «Угольная лавка Гана» - чтобы в ближайшее воскресенье послать туда кого-либо из сыщиков. Пферсих, поняв его намерение, сказал:

- Не нужно, господин Вебер. Она ждет ребенка и больше не придет. На этой неделе она отправится в евангелический приют для рожениц. Это в Нойенкирхене, под Бременом. И я могу вам сообщить, что зовут этого белокурого ангела Инга Мархловиц, а отец ребенка - Попп. Он сидит в 517-й камере, надо мной.

Вебер разочарованно зачеркнул сделанную пометку.

- А к чему мне все это, Пферсих? Я не судья по делам об опеке. Это все, что вы хотели мне сообщить?

Заключенный Пферсих расплылся в улыбке:

- Это была присказка, господин Вебер, но вам надо ее знать. А теперь вот что: мы с Поппом работаем в одной мастерской. Ну, я подъехал к нему и кое-что у него выведал. Конечно, зашел разговор и о том, что делается на воле, между прочим, и об убийствах Бика и Энгельса, все еще не раскрытых, чему большинство заключенных, понятно, радуются.

В соседней комнате двинули стулом.

- Так вот, - продолжал Пферсих, - по-моему, Поппу известно об этих убийствах больше, чем можно было узнать из газет.

В дверном проеме внезапно вырос Мик и своим зычным фельдфебельским голосом осведомился:

- Что известно этому человеку об убийствах Бика и Энгельса?

Испуганно вздрогнув при виде грозно надвигавшегося Мика, Пферсих искательно обратился к Веберу:

- Ведь это секрет, господин Вебер. Ведь это секрет, господин Вебер. Ведь я говорю это только вам.

Щелкнув у него под носом серебряным портсигаром, Мик гораздо дружелюбнее предложил:

- Возьми парочку. Я замещаю руководителя комиссии по расследованию убийства. Господин Вебер все равно должен был бы доложить мне обо всем.

Пферсих нерешительно взял две сигареты.

- Сколько тебе еще сидеть? - задал вопрос Мик.

- Одиннадцать с половиной месяцев.

- Превосходно. И ты наверняка обрадуешься, сын мой, если большую часть срока тебе скостят?

Пферсих с надеждой поглядел на него.

- Конечно. Моя невеста тоже ждет ребенка. Я охотно женился бы на ней до того, как это случится. Ее родители такие чудаки. Их не беспокоит, что я в кутузке, их беспокоит то, что я не смогу вовремя жениться на их дочери.

- Я их понимаю, - кивнул Мик. - Из кутузки выходят, а внебрачный ребенок остается для девушки позором на всю жизнь. Ну, дело, пожалуй, поправимо, сын мой. Если ты поможешь нам найти этого убийцу, мы оба будем шаферами на твоей свадьбе, а, Вебер?

Переждав, пока задавший вопрос кончит смеяться собственной шутке, Пферсих сказал:

- Мне думается, надо искать не этого убийцу, а эту убийцу. Скажу больше, по-моему, оба убитых на совести Мархловиц.

Снова раскрыв портсигар, Мик присел на край стола:

- Откуда у тебя эта уверенность, мальчик? Попп сказал?

Пферсих схватил целую горсть сигарет и ответил:

- Конечно, не так прямо, господин комиссар. Мы говорили вообще о его невесте, и я спросил, не боится ли он, что, пока он в кутузке, она его бросит. А он самонадеянно рассмеялся: «Инга меня бросит? Она хорошо знает, что тогда ей конец. Пока я жив, она у меня в руках!» Что еще это может значить, как не то, что она убийца и что ему это известно?

Мика этот ответ, казалось, не вполне убедил.

- Кто он, собственно, такой, этот Попп? За что сидит и как давно?

Ассистент уголовной полиции Вебер с сожалением пожал плечами. Он не знал Поппа. Пферсих усмехнулся:

- Глупейшая история. После войны Попп подыскал себе место на железной дороге и там познакомился с отцом Инги, работавшим на центральной семафорной установке. Попп организовал банду и несколько лет подряд очищал товарные поезда союзников. Старый Мархловиц помогал ему, задерживая поезда в условленных местах. Лет шесть-семь назад Поппа поймали и дали ему три с половиной года тюрьмы. Два из них он отбыл, а потом ему удалось бежать. Один полицейский за взятку достал ему подлинный паспорт на чужое имя, и Попп был уверен, что все в порядке. Но месяцев восемь назад он случайно столкнулся на улице с братом девушки, которую когда-то обманул. Этот самый брат служит в полиции, и

он больше поверил своим глазам, чем новому паспорту Поппа. Теперь Попп должен отбыть полтора года от прошлого срока и еще год за соучастие в тюремном бунте. Не повезло ему, должен сказать…

- Значит, во время убийства Бика и Энгельса он был еще на свободе? - спросил Мик.

- Это точно. Он сам мне говорил.

Довольный беседой, Мик подал Пферсиху на прощание руку и даже перешел с ним на «вы»:

- Ну, пожелайте себе и нам, чтобы вы оказались правы. Да, вот еще что… Дайте мне адрес вашей невесты.

- Зачем? Для чего? - испугался Пферсих. - Вы хотите и ее втянуть в это дело? Не надо, господин комиссар! Скверно уже и то, что мне самому приходится так часто иметь дело с полицией.

Свободной рукой Мик дружески обнял его за плечи:

- Не волнуйтесь, молодой человек. Мне нужен ее адрес только для того, чтобы заблаговременно сообщить ей о вашем освобождении.

Отнюдь не уверенный в правдивости этого объяснения, Пферсих с неохотой назвал адрес своей невесты Урсулы Кох.

Уже на другой день она сидела в кабинете Мика и, явно не ожидая ничего хорошего, испуганным неподвижным взглядом смотрела на свою сумочку. Из доставленной курьером повестки она знала лишь, что ее вызывают по делу жениха.

Некоторое время Мик беззастенчиво разглядывал ее. Маленькая, светловолосая, с широким простоватым лицом, она была лишена каких бы то ни было признаков красоты.

Изобразив на лице дежурную улыбку, Мик мягко сказал:

- У вас такой испуганный вид, фрейлейн Кох. Не бойтесь. Я не сообщу вам ничего неприятного.

Девушка с облегчением подняла голову:

- Я уж боялась, что Гюнтер снова наделал глупостей.

- Нет, нет, напротив. Он очень помог нам. Если и вы нам поможете, он в самое ближайшее время выйдет из тюрьмы и сможет на вас жениться.

Лицо девушки озарилось счастливой улыбкой. Она не понимала, почему ее Гюнтер вдруг может очутиться на свободе, но надежда эта была слишком прекрасна, чтобы стоило размышлять.