Согласно приговору подсудимая в ночь с 9 на 10 апреля 1957 года с помощью яда усыпила, а затем ударами по голове убила своего мужа Германа Рорбаха. Расчленив после этого труп на пять частей, она завернула их в разорванное шерстяное одеяло и утопила в различных водоемах города. Голову же убитого она сожгла в кухонной плите.

Череп, лежащий сейчас перед присяжными, и привел в конечном итоге к отмене давно вошедшего в законную силу приговора.

Председательствующий доктор Кёстерс, указывая кончиком карандаша на череп, не без иронии спрашивает:

- Ну, господин профессор, вы все еще утверждаете, что подсудимая сожгла эту голову в своей плите?

Симпатичный профессор дрожащей рукой потирает висок, нервно дергает ртом и с раздражением произносит:

- Я вообще не буду больше высказываться по этому вопросу.

Ему нечего больше сказать. В своих многочасовых выступлениях добрая дюжина видных профессоров и докторов, приглашенных защитником подсудимой доктором Гроссом, буквально в пух и прах разнесла экспертное заключение Шпехта, сыгравшее решающую роль на первом процессе. Под конец профессор Генрих Кайзер, руководитель института спектрохимии и прикладной спектроскопии, еще раз, уже не по-научному, зато особенно доходчиво подытожил заключения своих коллег:

- Экспертиза, о которой здесь говорилось, содержит столько ошибок, выдает такое невежество, настолько противоречит основным научным положениям, так грешит против очевидной логики, заполнена столь огромным псевдонаучным балластом, до такой степени некритична в своих в конечном счете роковых выводах, что, с точки зрения подлинной науки, она лишена всякого доказательственного значения. Автор не имеет никакого представления об анализах и методике исследований собственных помощников. Автор не владеет самым элементарным научным языком. Его выражения бессмысленны, непонятны и не имеют ничего общего с принятой в науке терминологией. Автор, по-видимому, вообще не обладает необходимым ученому запасом слов.

Так скандально на глазах у всех опозоренный профессор Шпехт, чья опровергнутая ныне экспертиза была выполнена по заданию прокуратуры и оплачена гонораром в 3500 марок, сказал только:

- Я воздержусь от ответа, но могу сослаться на свою тридцатилетнюю деятельность в качестве эксперта немецких судов.

Западногерманская пресса принялась на другой день громко оплакивать этот позор. Высказывались требования судебной реформы и снижения роли научной экспертизы в решении вопроса о виновности. Корень зла видели в том, что немецкие суды на протяжении тридцати лет прислушивались к заключениям такого шарлатана, как профессор Шпёхт. Но весь этот надолго затянувшийся шум лишь отвлекал внимание от истинных причин судебного скандала.

Нелепо думать, что такой человек, как профессор Шпехт, более десятка лет возглавлявший криминалистический отдел уголовной полиции, в сотнях процессах представлявший интересы прокуратуры, а значит, и государства, руководящий ныне центральной лабораторией сверхсекретного (читай: военного) ведомства ФРГ, не обладает самыми элементарными познаниями в своей отрасли и не владеет даже необходимым запасом слов. Немыслимо, чтобы подобному дилетанту была отведена решающая роль в этом судебном процессе.

Случайно обнаружившийся позорный провал господина Шпехта вскрыл и другой, более скандальный факт: продажность боннских судебных экспертов. Как будет показано ниже, заключение Шпехта было отнюдь не поверхностным. Напротив, он с поразительной последовательностью изобличал обвиняемую. И делалось это по требованию прокуратуры. Марию Рорбах необходимо было осудить за убийство ее мужа, потому что высшие государственные интересы требовали сокрытия действительных убийц.

Что предшествовало этому судебному процессу?

28 марта 1957 года экскаваторщики, работавшие на канале Дортмунд-Эмс, вместе с тиной и илом извлекли на свет раздетый и обезглавленный мужской труп. Он был обвит тонким стальным тросом, на конце которого, видимо с целью более надежного сокрытия следов преступления, была укреплена залитая бетоном английская консервная банка.

Уведомленная о зловещей находке комиссия по расследованию убийств очень быстро установила личность покойного, хотя голова того и по сей день не найдена. За две недели до обнаружения трупа в мюнстерскую полицию было заявлено о бесследном исчезновении 47-летнего строительного подрядчика Эриха Беле. Покойный многократно судился за склонение несовершеннолетних к гомосексуализму, и имевшиеся в полиции отпечатки его пальцев оказались идентичными отпечатками пальцев найденного в канале мертвеца.

Произведенная проверка скоро определила круг лиц, в котором должен был находиться убийца, но где, как тут же выяснилось, искать его не полагалось. Приятели Беле, знавшие о его склонности к гомосексуализму, сообщили, что он постоянно вращался среди неких отличавшихся тем же пороком офицеров расквартированного в Мюнстере полка британской королевской конной артиллерии. Так далеко полномочия мюнстерской уголовной полиции, однако, не простирались, и для проведения дальнейшего расследования пришлось испросить через министерство внутренних дел разрешение британских военных властей.

Этого разрешения мюнстерские сыщики не получили. Только четыре года спустя, когда разразился грандиозный скандал с делом Рорбах, министр внутренних дел ФРГ Шредер на запрос оппозиции сообщил бундестагу, что в интересах британских войск дальнейшее расследование было передано английской военной полиции, поскольку Беле был сотрудником британской службы информации. Однако и английская полиция ничего, к сожалению, не выяснила. Впрочем, по ее мнению, Беле вообще не был убит; просто, будучи пьяным, свалился в канал и угодил головой в гребной винт. Эту версию и преподнес встревоженной оппозиции министр внутренних дел Шредер.

Через две недели после того как мюнстерской комиссии по расследованию убийств пришлось передать все материалы по делу Беле британской военной полиции, был обнаружен новый труп. У Золотого моста на озере Аа под Мюнстером ребята заметили завернутый в кусок одеяла и перетянутый ремнем пакет. Они кликнули сторожа; тот зацепил пакет граблями, вытащил его на берег и, развернув, в ужасе отпрянул: перед ним были торс и руки мужчины. А вскоре один школьник выудил из того же озера другой пакет, тоже завернутый amp; одеяло и содержащий нижнюю часть мужского туловища. Части трупа и куски одеяла подошли друг к другу; голова, так же как у трупа из канала Дортмунд-Эмс, отсутствовала.

Руководитель комиссии по расследованию убийств обер-комиссар уголовной полиции Йохум снова взялся за розыски и снова быстро достиг первого успеха. На сей раз ему помог поясной ремень, которым был перевязан один из пакетов. Убийца или убийцы не знали или не учли привычки своей жертвы расписываться на всех носильных вещах. Написал покойный свое имя и на ремне. Правда, под действием воды сделанная химическим карандашом надпись смазалась, однако семь букв Йохум через лупу разглядел: «Гермбах». Адресное бюро смогло уточнить остальное. В Мюнстере значилось только двое мужчин, в имени и фамилии которых были в таком порядке расположены эти семь букв. Один из них, как выяснилось, за четыре недели до этого умер в возрасте 72 лет, второй - 43-летний маляр - значился проживающим совместно с женой Марией Рорбах на Керссенброкштрассе, 17.

Если мысль о связи между обоими найденными за последние 14 дней трупами до сих пор и не приходила еще в голову обер-комиссару Йорхуму, то после сообщения адресного бюро связь эта стала для него очевидной. Маляр Рорбах был уже известен ему по делу об убийстве Беле как один из интимных друзей склонного к гомосексуализму тайного агента. Недавно Йохум сам допрашивал явно не отличавшегося быстротой соображения и к тому же перепуганного Рорбаха. И тот произнес слова, на которые он не обратил в то время внимания, но которые теперь представлялись весьма важными.

- Если Эриха убили, хотел бы я знать, что теперь будет со мной, - сказал Рорбах и затравленно поглядел на обер-комиссара, точно спрашивая: можете ли вы уберечь меня от этой опасности?