Но к чему было утверждать себя, если обер-прокурор, главный врач, два собственноручно написанных покойным прощальных письма, вдова и другие уважаемые лица подтвердили, что смерть адвоката произошла, так сказать, в результате «личной катастрофы»? Могли ли два скромных полицейских сыщика прийти к другим выводам? Со спокойной совестью они поставили под протоколом свои подписи. Дело Блометра можно было считать законченным.

Когда сыщики обсуждали вопрос, как им поступить с письмами, обер-прокурор дружески предложил:

- Дайте их мне. Я велю снять фотокопии, а затем верну письма родным покойного.

Довольные, что их избавили и от этой заботы, сотрудники полиции с почтительным поклоном покинули опечаленное общество.

Таким образом, как отмечалось впоследствии, не исключено, что прощальные письма были написаны не самим Паулем Бломертом, а его женой - приглашенный прокуратурой 88-летний эксперт по почеркам профессор Брюнинг изучал лишь фотокопии спорных документов.

Труп до конца дня пролежал во вспомогательной операционной госпиталя Клеменса, которой никто обычно не пользовался. Может быть, доктор Тивисина единолично произвел вскрытие, чтобы убедиться в правильности своего заключения о причине смерти? А может быть, кто-то другой проделал над трупом дополнительные манипуляции с целью уничтожить какие-то нежелательные следы? На этот счет высказывались различные предположения. Определенно известно лишь то, что только спустя два часа после смерти Бломерта доктор Тивисина позвонил из госпиталя директору Института судебной медицины и объявил ему, что труп будет перевезен в институт.

- Для вскрытия? - задал естественный вопрос доктор Кубиш.

- Нет, - поспешно возразил собеседник. - Вскрытия не нужно. Все и так ясно. И вообще я посоветовал бы вам воздержаться от каких бы то ни было действий над трупом, даже в научных целях. Умерший принадлежал к строго католической семье, занимающей высокое положение. У вас могут быть неприятности.

Тем не менее, когда спустя много месяцев стали достоянием гласности первые сомнения по поводу самоубийства Бломерта, постоянный представитель обер-прокурора при окружном суде, бывший член военного трибунала доктор Ганс Зоммер заявил: «Произведенное в Институте судебной медицины вскрытие с несомненностью подтвердило, что Бломерт застрелился сам». На это доктор Кубиш через гамбургскую вечернюю газету возразил: «Сообщение прокуратуры о том, что труп Бло-мерта был подвергнут вскрытию в нашем институте, не соответствует действительности. Мы не получали никакого постановления о вскрытии. Кроме того, мне посоветовали воздержаться от вскрытия из уважения к семье, покойного. Фактически Институт судебной медицины явился лишь местом хранения трупа, пока не было получено разрешение на погребение».

Это разрешение было дано без проволочек уже на следующий день лично представителем обер-прокурора доктором Зоммером. Со всей возможной быстротой было назначено и погребение. Оно должно было состояться на тихом кладбище в лесу Лаухайде в понедельник 28 августа, в одиннадцать часов утра. Но еще до этого произошли события, грубо потревожившие вечный покой «в бозе почившего дорогого усопшего», как говорилось в немногих извещениях о времени похорон, разосланных вдовой Урсулой Бломерт.

Уже вечером того самого дня, когда умер Бломерт, между его вдовой, с одной стороны, и отцом и братьями - с другой, произошел крупный скандал. Мастер по ремонту автомобилей Клеменс Бломерт, старший брат Пауля, только после закрытия мастерской от каких-то случайных людей узнал о трагедии. Хотя брат ее мужа жил в каких-нибудь пяти минутах ходьбы, вдова не удосужилась поставить его, как и отца покойного, в известность об ужасном событии и передать им прощальный письменный привет. Вполне естественно, что Клеменс хотел получить точные сведения о подробностях внезапно обрушившегося на семью несчастья. Он, как и старик отец, с самого начала сомневался в том, что Пауль покончил с собой. Они были убеждены, что человек, строго придерживающийся католического вероучения, уже из-за одних религиозных воззрений никогда не наложит на себя руки. К тому же они не видели причин, которые могли бы толкнуть Пауля на этот отчаянный шаг.

Но окончательно потеряли они веру в возможность самоубийства, когда Урсула предъявила им охотничье ружье, из которого якобы застрелился ее муж. Это было так называемое ружье запретного времени - бесшумное мелкокалиберное ружье, употребляемое в сезон, когда отстрел дичи не разрешается.

Бломерты происходили из мест, где охота весьма популярна и где поэтому все хорошо знакомы с такого рода оружием. Пауль тоже был опытным охотником, а какой же охотник станет стреляться из ружья, заведомо зная, что опасность изувечить себя и превратиться в калеку во сто крат больше, нежели вероятность сразу умереть?

- И все же, - гордо выложила свои козыри Урсула, - Пауль застрелился из этого ружья. Хотите - верьте, хотите - нет, но это установлено полицией, и все мы видели раны на его голове.

Это была, пожалуй, решающая ошибка, допущенная вдовой. Не проявляя ни малейшей почтительности к заключениям врача, полицейских и прокурора, ни страха перед возможным скандалом, Бломерты потребовали показать им мертвого Пауля, и дать возможность собственными глазами удостовериться, что смертельное ранение было причинено мелкокалиберным ружьем.

Урсула категорически воспротивилась «осквернению трупа»:

- Мы обязаны с уважением отнестись к решению Пауля. Мы не вправе нарушать его вечный покой.

Не получив согласия жены умершего, его братья уже на другой день попытались добиться официального постановления о вскрытии гроба. Но в Мюнстере им не удалось найти такого органа власти, который счел бы себя достаточно компетентным для принятия подобного решения. Когда же Бломерты обратились за советом и помощью к коллегам покойного адвоката, те, всплеснув в испуге руками, стали заклинать их не поднимать скандала.

- Вы ничего не добьетесь. Прокуратура дала разрешение на похороны. Вы что же, намерены публично заявить, будто правовые органы пособничают сокрьтию преступления? Вы лишь оскорбите этим память умершего: он ведь тоже был юристом.

Но Бломерты не заботились об авторитете правовых органов и не видели, чем может повредить памяти умершего их естественное желание выяснить истинную причину его смерти. Это они считали своим правом, которого решили добиться с официального разрешения или без такового, пусть даже силой!

27 августа, за день до погребения, двенадцать мужчин - представителей семьи Бломерт во главе с 80-летним отцом, одетые, как и подобает, во все черное, с черными повязками на рукавах, явились на тихое Лаухайд-ское лесное кладбище и, уже самим численным превосходством подавив возможность сопротивления, проникли в морг.

Догадки их подтвердились: Пауль погиб не от собственной руки. На лоб, висок и свод черепа были налеплены три больших пластыря. Единственная пуля, по официальной версии лишившая Пауля Бломерта жизни, никак не могла оставить после себя трех ран. Теперь Бло-мерты были непоколебимо убеждены в том, что Пауль убит, и ничего не могло заставить их отказаться от этого убеждения.

Итак, необходимо было помешать назначенному на следующее утро погребению и добиться постановления о вскрытии трупа. Но прежде всего надо было сделать заявление об убийстве. А дело происходило в воскресенье… В полицейском участке, куда обратились Бло-мерты, никто не мог решить столь затруднительный вопрос, и дежурный вахмистр порекомендовал им на другое утро отправиться в прокуратуру.

В понедельник, 28 августа, ровно в восемь часов утра, депутация Бломертов была у кабинета доктора Зоммера.

Зоммер появился в четверть десятого. Посетителям он разъяснил, что заявления об убийстве должны подаваться в письменном виде и быть обоснованными. Впрочем, что касается данного случая, то он не вызывает сомнений и не требует вмешательства прокуратуры. На возражение отца покойного, что характер причиненных Паулю повреждений исключает возможность самоубийства, в чем они, Бломерты, убедились сами, прокурор ответил, что их действия предусмотрены сводом наказаний и квалифицируются как нарушение неприкосновенности жилища, мятеж, нарушение воскресной тишины, осквернение кладбища и прочее…