Похороны были назначены на одиннадцать часов. Бломерты приложили все усилия, чтобы вовремя попасть на место и воспрепятствовать погребению. С твердым намерением вести себя так, чтобы потребовать вмешательства полиции, после чего расследование всех обстоятельств станет неизбежным, они вошли в капеллу. Гроба на постаменте не было… Кладбищенский сторож объяснил, что по желанию вдовы покойного похороны были перенесены на более раннее время и состоялись в 5 часов 30 минут.

По предписанию, изданному мюнстерским управлением кладбищ, похороны производятся только в присутственное время. Для Лаухайде это означает: от 8.00 до 17.00. Кто разрешил Урсуле Бломерт нарушить это предписание и распорядился открыть кладбище в неположенные часы, до сих пор остается тайной. На этот счет в своде наказаний подходящего пункта не нашлось. В течение многих месяцев Бломерты тщетно искали адвоката, который помог бы им юридически обосновать заявление об убийстве и добиться эксгумации трупа Пауля. Ни один из мюнстерских адвокатов не брался за это. Все твердили одно и то же:

- Бросьте это дело. Оно будет стоить денег, хлопот и волнений - и все зря. Покойного вам не оживить.

Наконец заведующий одной из адвокатских канцелярий, взяв с Бломертов торжественную клятву, что они его не выдадут, составил за 150 марок заявление об убийстве и ходатайство об эксгумации трупа.

Время шло, а ответа все не было. В начале апреля 1962 года Клеменс Бломерт вместе с отцом снова посетил кладбище, чтобы поручить садовнику обновить цветы на могиле Пауля. Урсула Бломерт, тем временем ставшая личной секретаршей Густава Краббё, не интересовалась могилой покойного мужа.

К удивлению обоих Бломертов, здесь, однако, кто-то потрудился, причем не только посадил свежие цветы, но и обновил весь могильный холм. Кладбищенский садовник, к которому они обратились, заверил:

- Мы здесь ничего не меняли. Вообще я с первого взгляда вижу, что над могилой работал не садовник.

По заявлению Клеменса Бломерта на кладбище был прислан сотрудник полиции, зафиксировавший в протоколе, что «при тщательном осмотре могилы установлены следы выемки грунта на площади около трех квадратных метров».

Мюнстерская полиция не попыталась выяснить, кто и с какой целью это проделал. Спустя три недели Клеменса Бломерта уведомили, что расследование прекращено, так как обнаружить виновника уже не представляется возможным.

А 8 мая 1962 года пришел наконец и ответ от доктора Зоммера. Заявление об убийстве и ходатайство об эксгумации трупа были признаны необоснованными. «Прокуратура, - говорилось в письме, - не видит поводов ставить под сомнение произведенное ранее расследование причин смерти Пауля Бломерта. Оно было осуществлено в соответствии с законом и не выявило никаких обстоятельств, позволяющих подозревать, что Пауль Бломерт пал жертвой преступления».

13 августа признал жалобу необоснованной и Верховный земельный суд, куда обратился Клеменс Бломерт, не_ удовлетворенный решением прокуратуры.

В то же время и в тот же самый суд два видных мюн-стерских адвоката от имени своей клиентки Урсулы Бломерт подали заявление, в котором оспаривалось завещание ее покойного мужа, составленное месяца за три до смерти. Все свое состояние, оцениваемое в 120 тысяч марок, Пауль Бломерт оставлял детям, каждый из которых по достижении совершеннолетия должен был получить равную часть. Завещание оспаривалось на том основании, что Пауль Бломерт был якобы не в своем уме: ведь он вообразил, что ему неверна жена, и с тех пор носился с мыслью о самоубийстве!

Бломерты, всюду наталкивавшиеся на непреодолимую стену молчания и темных махинаций, по неизвестным причинам воздвигнутую перед ними вестфальской юстицией, были уже близки к капитуляции, когда неожиданно получили адрес человека, который не раз отваживался вступать в борьбу с произволом западногерманских органов правосудия.

Этот человек, по имени Гюнтер Вейганд, блестяще окончил университет, имел докторскую степерь, но в свои 38 лет жил в жалкой, скудно меблированной комнатушке. Он называл себя общественным защитником. Его непоколебимые взгляды на закон и справедливость, его способность проникать в закулисные тайны хваленых демократических свобод и энергия, с какой он боролся против всяких непорядков, навлекли на него гнев властей.

Слепое рвение, жадность к деньгам и карьеризм были одинаково чужды Вейганду. Прежде чем взяться за дело Бломерта, он опросил об обстоятельствах смерти покойного триста человек, хорошо знавших умершего адвоката и его окружение или имевших отношение к юстиции.

95 процентов всех опрошенных выразили мнение, что Бломерт был убит. Вот тут уж, как писала западногерманская газета «Цайт», общественный защитник «с силой пикирующего бомбардировщика» обрушился на почтенную «верхушку» мюнстерского общества.

«Где бы ни появился Вейганд, он всюду наводил ужас, разрушал все табу. Населению Мюнстера, которое постепенно обрело интерес к делу и захотело узнать, на чем основаны слухи о смерти Бломерта, он уготовил пир. Он вслух произнес слово «убийство» и, переходя во Дворце правосудия на Гинденбургплац от двери к двери, стал заваливать жалобами прокуроров и судей, которым только с помощью «домашнего ареста» удалось избавиться от него…»

Отказавшись после этого от попыток вступить в контакт с мадам юстицией, глухой к голосу разума и справедливости, Вейганд перенес борьбу за выяснение истины в деле Пауля Бломерта в сферу общественности. По методу, каким фирмы и торговые дома рекламируют товары, он принялся составлять листовки и лично распространял их на привокзальной площади среди 15 тысяч любопытных мюнстерских горожан. Так впервые была предана гласности трагедия, разыгравшаяся больше года назад в квартире адвоката на Гинденбургплац. Заканчивал Вейганд словами:

«Общественный порядок, юридические гарантии и простая честность настоятельно требуют выяснения всех обстоятельств загадочной смерти. Пожалуйста, помогите мне в этом, потому что я лишь бессильное частное лицо, не имеющее ни средств, ни связей. Я призываю указать мне виновных или подозреваемых, чтобы я мог наконец заявить правду перед судом».

«Виновные и подозреваемые» - заместитель обер-прокурора Зоммер, главный врач Тивисина, а также Урсула Бломерт, супруги Краббе и доктор Фрайберг - благоразумно остереглись связываться с доктором Вейгандом. Они, а также пресса и правовые учреждения решили попросту игнорировать его.

Однако и среди представителей правосудия начало нарастать скрытое возмущение против чересчур уж прозрачных махинаций прокуратуры. Неосмотрительно мужественный член суда первой инстанции, исполнявший в то время обязанности следственного судьи Мюнстера, Галь, полагаясь на торжественно провозглашенные конституцией и постоянно восхваляемые политическими деятелями свободу и независимость правосудия, распорядился произвести эксгумацию трупа Пауля Бломерта. А чтобы окончательно пресечь возможные попытки прокуратуры проделать и здесь какую-нибудь манипуляцию, он потребовал, чтобы при эксгумации и вскрытии присутствовали в качестве свидетелей доктор Вейганд и старший брат покойного Клеменс Бломерт.

У честного Галя были наилучшие намерения, но он не учел изощренного коварства прокуратуры. В тот самый момент, когда доктор Вейганд собирался покинуть свою комнатку, чтобы отправиться на кладбище, к нему явились трое сотрудников уголовной полиции, сопровождаемые тремя глухо рычавшими овчарками. Полицейские были присланы заместителем обер-прокурора доктором Зоммером. Они объявили Вейганду, что им поручено произвести у него обыск по подозрению в хранении недозволенной литературы.

Судебного предписания на обыск у них не было, но Вейганд не стал настаивать на соблюдении формальностей, зная, что никаких предосудительных материалов у него не найдут.

Целых пять часов полицейские обыскивали скудно обставленную комнатушку, выстукивали каждый квадратный сантиметр пола, каждую ножку стула, каждый кирпич в стене. Вейганд в силу закона был обязан присутствовать до самого конца этого нелепого обыска, затеянного, как понятно и без объяснений, с единственной целью - помешать опасному свидетелю принять участие во вскрытии трупа Пауля Бломерта.