— Уж сделайте милость, - чужими для себя словами ответила Рената.

— Хорошо бы это, - Буров постучал толстым пальцем по стеклопластику капсулы гибернации, - было для неё посложнее изолятора или переборки в арсенал. В третий раз этот трюк выйдет ей боком. Это я вам гарантирую.

Когда реаниматор оповестил, что в крови пациента больше не осталось снотворных, Рената уже не находила себе места. Она быстренько легла на ту самую кушетку, сложила руки на груди и посмотрела на Бурова.

— Всё будет хорошо, - зачем-то пообещала она.

И, не дожидаясь ответа, провалилась.

Барьеры не упали. Их пришлось устранять, и это почему-то оказалось невероятно тяжело. Словно вручную, ржавой скрипящей лебёдкой Рената опустила заслоны между разумом собственным и нежевым сознанием Ординатора. В любое другое время это вымотало бы её. Но не сейчас. Силы плескались внутри шумным прибоем, и казалось, что их хватит не то что на барьеры - на всю эту планету хватит! Нужно просто увидеть цель, найти куда применить их… Найти ту самую точку опоры, чтобы перевернуть мир.

Шар теперь был невесомым, но всё таким же холодным. И на пол - серый песок! - постоянно сыпались искры, словно от сварки по металлу. Ординатор был чем-то недоволен, если это понятие вообще применимо к нему. Ну и шут с ним, как сказал бы Рома!

Туман скрывал от Ренаты холодные прямоугольники домов. Ничего не менялось в этом городе, уже таком знакомом и не страшном. Разве что свет лился только из одного окна, и к нему же тянулись фиолетовые вены - те самые молнии вдруг застыли, словно пойманные в ловушку фотоснимка.

На окне не было решётки. Как и намёка на стекло с занавесками. Оно располагалось низко и как бы приглашало, звало, не в пример всем остальным в этом сером городе, время от времени пронзаемом сиреной противовоздушной обороны.

— Проходи, милая, не стой. Холодно же. Только это убери, - услышала она.

Услышала?! Тут?!

Окна уже не было - перед Ренатой распахнулась дверь. Изнутри веяло теплом и пахло чем-то вкусным - ванильным, сладким. Она было шагнула, но шар… Шар в руках удержал. Как тогда, в видении с модулем на горе и беловолосым аборигеном, похищающим Вику, Ординатор не позволил ей сдвинуться с места. В прошлый раз он был сильнее. Но не теперь.

Рената сжала его обеими руками. Он заискрился ещё сильнее, затрещал, и стал быстро таить, уменьшаясь. Почему-то было несказанно приятно раздавить его, оказаться тут по своей воле, без помощи и указки бестелесного провожатого.

Леонид Львович сидел прямо на полу, сложив ноги “по-турецки”. Пил горячий чай с ванильными печеньями, смешно морщась при этом. И был абсолютно голым, но это не воспринималось как нечто предосудительное. Наоборот даже, его нагота казалась естественной, а то, что Рената была одета - притворством и стыдом за собственную натуру. На полу рядом с ним медленно тлел, расползаясь нитями, форменный комбинезон космопроходца.

Ганич дружелюбно улыбнулся и махнул рукой, приглашая сесть напротив, а сам приподнял лицо и громко отсчитал:

— Раз, два, три, четыре, пять… Скоро я пойду искать!

Откуда-то из глубины комнат послышался задорный детский смех. Ганич посветлел лицом, словно где-то там сейчас пряталась его родная внучка или внук.

— Я умираю? - он внимательно, с какой-то странной надеждой посмотрел на Ренату.

— Да.

— Слава Богу!.. - всплеснул руками Леонид Львович и отпил чаю.

Рената ожидала от погружения всякого. Ребусов в многослойных образах, воспоминаний в виде мнемокадров, которые пришлось бы усердно сеять сквозь сито восприятия. Даже этот город увидеть ожидала. Но точно не беседы за чашкой чая.

— Как мы говорим? - ей было очень непривычно слышать голос в этом месте - свой или чей-то ещё. - Ординатора ведь нет. Я изолировала его.

— Не хлебом единым. Я всегда говорил, что он всего лишь заменитель. Тем более, что здесь он, - печенье указало в фиолетовые вены, оплетавшие окно снаружи. - Кстати, я удивлён. Понятно, что страж постарается тебя не выпустить. Но я думал, что он даже не впустит тебя. С остальными психосерверами было именно так.

Вопросы выстроились в ряд, толкаясь и спеша. Но вместо чего-то конкретного, Рената выдала аморфное:

— Нам нужна ваша помощь, Леонид Львович.

— Помощь нужна ей, - он кивнул на дверь за спиной, что вела вглубь странной квартиры, - а не вам.

— Кому? Кто она? - зачем-то спросила Рената.

— О, ты увидишь! Она прекрасна! - усталые глаза теолога источали нежность. Настоящую, не подложную. Рената ощущала это, как собственное сердцебиение.

— Мы заперты на планете, Леонид Львович. Как нам вернуться домой? - она определённо спрашивала чушь. Слова подбирались не те, как магниты они отталкивались от сути и выстраивались не так, как ей надо было.

— Ну, это не так просто, милая моя… Мы же играем! Хочешь - попробуй найти выход, - теолог опять указал на дверь за спиной: - Возможно, она покажет тебе его. Иди, не бойся.

— Я не боюсь.

— Ты просто пока не поняла этого.

Ручка двери была тёплой и слегка вибрирующей. Рената обернулась - Ганич, подняв широкие брови, наблюдал за ней с интересом. Словно она могла ещё и не войти даже. Лицо его медленно серело, а кожа как будто истончалась…

Дверь поддалась. Повеяло теплом, пахнуло мятой, ванилью и…

Газом! Рената машинально бросилась на кухню - надо же, как всегда, растяпа! Приготовить приготовила, а газ-то кто перекрывать будет?! Хорошо ещё не так долго конфорка была настежь. Но форточку надо бы приоткрыть. Мало ли.

— Доча, всё го-ото-ово-о-о!.. - пропела Рената, еле как справившись с примёрзшей ручкой окна, открывая его наоткид. Снаружи белоснежно стыл Бердск.

Она вынула из духового шкафа противень, поставила на стол и ловко скинула печенье на несколько загодя расставленных тарелок. Затем, пританцовывая и мурлыча въевшуюся в подкорку песенку из какого-то бестолкового мультика, принялась рисовать на печенье кремовые звёздочки. Доча любила звёзды и каждый раз смотрела в ночное небо с надеждой.

Сегодня день рождения её малышки! И придёт галдящая ватага. Жаль только, от вечно голодных близнецов никуда не денешься. Придётся терпеть их выходки. Но доча терпелива и добра даже к ним. Кстати, где она? Почему не идёт? Опять заигралась в свой пластилиновый мирок?..

Рената, на ходу вытирая руки о фартук, пошла в её комнату. Постучала. Стучать надо всегда. Нельзя входить без стука, никогда-никогда. Подождала. И только потом вошла.

Она сидела на полу в окружении сотен маленьких человечков и лепила нового. Они выходили некрасивыми, кривыми, как бы доча ни старалась. И сильно, до слёз, расстраивалась, когда очередной никак не желал оживать.

В углу без дела стоял её любимый конструктор - новый город она построила дивным, с белыми башнями и шпилями, как в сказках про величественных эльфов. Но он уже был. Отличная развивающая игрушка этот конструктор, жаль только работала теперь не так, как раньше. Что-то сломалось, и теперь детали для сборки повторялись. Не стало ничего нового, и интерес к ней угас. Уж не близнецы ли поигрались?..

Она подняла на Ренату большие, пронзительно-зелёные глаза. Миндалевидные, характерно широко расставленные для синдрома. Рената ожидала увидеть в них слёзы - и этот человечек не пойдёт и не заговорит.

Ну как ей объяснить, что такого не бывает? Не поймёт ведь, как ни старайся. Верит, что однажды получится. И всё пытается, пытается, заставляя комнатку неживыми заготовками.

И в этот раз человечек вышел какой-то болезненный, искривлённый. Но Рената пригляделась и поняла, что доча схитрила. Она облепила пластилином уже готовую игрушку. Человечка, которого принесли друзья в прошлый раз. Он шагал и пытался что-то говорить, но слой пластилина мешал ему. И нужно было постоянно менять малюсенькие батарейки.

Довольная, она подбежала к конструктору города и поставила еле шевелящегося человечка на крышу дворца. Прямо над входом, за баллюстраду, точно в засаду.