— Что такое протоматерия?.. - он прямо физически чувствовал как где-то внутри, от солнечного сплетения начало растекаться тепло, медленно заполняя его, окрыляя, возвышая над гладким ребристым стеклом.

— Название, мистер Трипольский, целиком отражает суть. Это сырец, первоначальная субстанция, кроме которой не было ничего после тепловой смерти прошлой версии Вселенной. Мы полагали, что протоматерия есть не что иное, как тёмная материя. Та самая недостающая часть массы Вселенной, существование которой так никто и не доказал.

“Прошлой версии Вселенной?! Реликтовая материя?!” - звенело в голове. А вслух:

— Но… Если так… Раз она есть тут, на Ясной, то должна быть и на других планетах. И тогда бы её обнаружили. Точно.

— Она есть на других планетах. На тех, где жизнь разумна - сто процентов. Но обнаружить её не так просто. Ясная уникальна и в этом плане, мистер Трипольский. Она голая, если так можно выразиться. На ней по определённым причинам нет “одежды”, которая скрывала бы от нас её суть, то есть протоматерию. Пока.

— Я не понимаю, как…

— Скоро вы всё поймёте. Мы уже близко, потерпите.

Сам того не осознавая, Трипольский шёл след в след, хоть и приходилось для этого иногда почти прыгать - шаг экзотела был длиннее шага человека в скафандре. Он смотрел в выцветшую краску, местами с рытвинами от мандибул и лап, и думал - хорошо.

Хорошо, что он не один. Ему никак нельзя оставаться в одиночестве. Совсем. Потому как Пустой ещё не нанёс повторный визит. И чтобы отделаться от него, обязательно нужна вторая точка зрения. Кем бы ни был он, Пустой, нужно, чтобы его видел кто-то ещё. Наблюдал. Анализировал. Подвергал сомнению.

Уж что-что, а ум Алана Макленнора, его критическое мышление и бур живого взгляда на зацементированные догмы подходил для этого как ничто в целой Вселенной! Не будь он, Алексей Трипольский, уверен в этом - ни шагу бы не сделал из модулей, где его оберегали одним своим присутствием Буров и Рената!

Они вынырнули из зелёного коридора, постоянно сворачивавшего вправо. Трипольский готовился к тому, что удивляться придётся часто. Но всё же не раззявить рот удалось лишь с горем пополам.

— Белотелые?.. Как?! Откуда тут?!

Фарадей не думал увидеть смешение двух архитектур. Даже не смешение, а наслоение - грань между сотворённым белотелыми и ифритами была чёткой, но в то же время нетрудно было понять, что это одна временная эпоха. Соискатели и скульпторы когда-то вместе обитали в этом городе.

— Нам не удалось до конца понять их взаимоотношений, мистер Трипольский. Джессика полагала, что соискатели подчинялись скульпторам, возможно даже были их рабами.

Над белым глянцевым полом, словно залитым пластиком, нанизанное на тонкую ножку колонны, нависало малахитовое “небо”. С высоты нескольких метров на вошедших таращилась чудовищная аберрация, изображение какого-то сиамского близнеца: словно бы два паука вдруг слились воедино брюшками. Стены делились поровну: часть белела и бликовала, часть мутнела зелёным на разные оттенки. И иероглифы тут были не только “китайские”, прослеживались и другие символы, незнакомые.

— Это Узел, мистер Трипольский. Отсюда мы воздействуем на Ядро. Оставьте платформу тут. И вылезайте из скафандра. Нам потребуется контакт вашего физического тела с протоматерией, чтобы понять, насколько вы резонансны.

Фарадей выполнил всё, что было сказано. Не задумался ни на миг, вылезая из “Сапфира” в неизвестность. В зале было тепло и сухо. Воздух, явно насыщенный триполием, некоторое время обжигал гортань, во рту першило. Помня жуткое головокружение, Трипольский не сразу вдохнул во все лёгкие, старался как бы схитрить, дышать в пол-вздоха. Но не долго.

— Мозг в этом экзотеле аналогичен мозгу сына, - говорил Алан Макленнор, и его уэльский акцент вдруг начал раздражать Трипольского. Зачем он? Зачем изображать акцент, ведь нет физической необходимости?! - Для нас алгоритм Шора - таблица умножения. Но он бесполезен, когда речь идёт об ассоциативном коде Союза. Мы так и не подобрали коды доступа к орбитальному транспорту “Герольда” Валентины Кислых.

— Но ведь к орбитальному транспорту “Кондора” у вас коды были! Вы же на нём и прибыли сюда!

— Верно. И мы почти осуществили задуманное, - Макленнор коснулся колонны, и из пола вдруг вырос белый пьедестал. - Но нас опередили соискатели. Они уничтожили вызванный транспорт. Поэтому нам и понадобилась ваша помощь. Поэтому вы не сгорели в капсулах от импульса стража Ядра, как остальные две отвлекающие экспедиции.

Трипольский почти вскрикнул, когда пол исчез. Белая гладь вдруг сделалась прозрачной и явила неоново-голубое озеро прямо под ними. От него то и дело отделялись капли и плавно поднимались вверх. Они оседали на той стороне под их с Макленнором ногами, скапливались, сливались в ручейки и стекали обратно по зелёным стенам своеобразного грота.

Это было то самое озеро! Про такое же говорил Семенович!

Протоматерия!

Несколько струек вдруг сменили направление и потекли не к округлым стенам, а к основанию пьедестала, что тоже стал прозрачным. Голубая фосфоресцирующая жидкость была вязкой, тягучей, как сгущёное молоко. Трипольский терпеть не мог сгущёное молоко. Жидкость медленно взбиралась вверх по просматриваемому насквозь пьедесталу, заполняла его, как кровь пробирку для анализов. Анализы Трипольский не любил значительно больше сгущёнки, и тут были бессильны даже смазливые лица близняшек-лаборанток, что брали у него кровь перед “прыжком”.

— Положите сюда руку, мистер Трипольский, - указательный палец правой руки навис над венчавшей пьедестал нишей, медленно заполняемой голубой жидкостью.

Алан Макленнор был левшой. Фарадей метнул быстрый взгляд на левую руку и успокоился. На ней не было указательного пальца, поэтому рука не та. Всё нормально.

Как во сне, он протянул ладонь к пьедесталу. Трипольский ещё не до конца переварил мысль, что их экспедиция мало того, что была отвлекающей кого-то или что-то, так ещё и являлась не единственной. Что были другие, погибшие. Сгоревшие в капсулах, как те американцы. Или то вовсе не американцы?..

Что это за страж такой?.. И от кого или чего отвлекали этого самого стража?

Все ответы потом - мистер Макленнор обещал. Сначала работа. Нужно понять, резонирует ли он. Что ж, проверим.

И Трипольский погрузил трясущуюся ладонь в вязкую голубую жидкость.

Чем ниже они опускались, тем быстрее менялся механический город. Становилось всё сложнее, абориген нервничал чаще. Реже попадались пронизывающие уровни шпили, и бродить порой приходилось целыми часами. Пару раз они просто не успевали к переходу, вынужденно застывали в каких-то шагах, с досадой ощущая приближение перемены. И после по новой искали чёртов шпиль.

Ощущения в момент всеобщей трансформации усиливались. Если раньше это была вибрация по коже, приятное покалывание, то теперь… Вика пискнула от неожиданности, задрожала и закатила глаза под аборигеново скользкое: “только… не стони громко”. Тупозубую ухмылку она увидела даже сквозь закрытые веки.

Это было сравнимо разве что с оргазмом. Вику словно разобрали на части, но не тело, а её, именно её саму. Разум, сознание. Душу. Разобрали, и до тех пор, пока не слепили вновь, она забыла про всё. Существовала чистым первозданным током на грани абсолютного наслаждения.

Это сводило с ума. Это было даже хуже, чем всё, что делали с ней белотелые. Потому как всякий раз приходилось возвращаться. В покалеченную реальность, в подвижный эфемерный город, сонно укутанный слоями тумана. В неопределённость. В плен воли полоумного насильника.

Радовало хотя бы то, что он держал обещание. Не прикасался к ней, если не было необходимости. Но порой такая необходимость возникала.

— Не дёргайся…

Он схватил её внезапно, сильно сдавил, совсем не заботясь, что вместе со ртом зажимает девушке и нос. Единственной рукой она еле отбила себе право дышать.