Большего изумления, чем на лицах певиц, наверное, невозможно было придумать. Две женщины, сидя друг напротив друга, удивлялись сами себе, напевая явно диковинные и незнакомые им слова. Иногда они ненадолго, всего на миг, замолкали и как бы вслушивались. После чего снова запевали ничего не говорящий им мотив про принца-ворона, при этом ничуть не коверкая русские слова. У окружения это вызвало то приглушённый свистящий смех, то странное оханье и щелчки языком, невесть что обозначавшие.

Вика с аборигеном стояли во внутреннем круге и смотрели на певиц с расстояния пяти шагов. Притом их самих не видел никто. Для долговязых людей, возвышавшихся над ними на три-четыре головы, их попросту не существовало.

Эти женщины явно обладали высоким статусом. Они сидели на одинаковых креслах, а снизу, под ногами кто-то шевелился. Туман в этом городе густел особо, и потому движение чешуйчатых спин было едва заметно. Словно бы вместо тумб под ступни важные особы использовали каких-то животных. Но если так, то почему животные ещё живы? Туманом же дышать нельзя…

— Она… слышит Слово… - абориген лучился почти детским восторгом. - Видишь… моя Виктория?.. Она сама… не понимает… откуда к ней… приходят слова… Как я… ждал этого!..

Часть музыки долговязые люди творили сами, неведомой работой рта и лёгких. Выходил целый ряд “духовых” - слышался даже “дудук”… Иные играли на струнных инструментах вполне привычного землянину строения, били в перетянутые тончайшей кожей двойные барабаны - всё было белым, даже белоснежным. А кругом, куда ни глянь, тянулись галереи статуй.

Это были как не очень ясные геометрические композиции, так и вполне натуралистические, до мельчайших подробностей изображавшие каких-то человекобогомолов или ящерообезьян. Встречались и вовсе слепки, недоделки на постаментах, будто мастер отвлёкся вдруг, едва придав форму, но не наделив работу ни единой конкретной чертой. И во всём этом отчётливо прослеживалось нечто объединяющее, явный лейтмотив, благодаря которому галереи смотрелись единой, цельной композицией. Как если бы статуи собирал - а они очевидно принадлежали разным народам и даже времени - один человек, и вкусу этого человека всё тут безоговорочно подчинялось.

— Они… живы?

Абориген настолько увлёкся, что даже начал раскачиваться в такт и не сразу расслышал Вику.

— Это не… заготовки… Если ты… об этом… В какой-то мере… да, они живы… Но ненадолго… Ты не видишь… кто это?.. Это соискатели… задолго до… выхода в космос… Но уже… тогда они… были саранчой… Видишь статуи?.. Они есть и… в той Гее-А… Отравленной… Соискатели тяготеют… к искусству… пожранных народов… И Дитя выбрало… этот город… не просто так… Что-то происходит… в Храме… Что-то началось…

Это был ритуал. И он закручивался вокруг их персон. Точнее - её. Из всех белотелых поющая выглядела самой старшей, если брать человеческие мерки - ближе к годам сорока. И она единственная являлась уже привычными близнецами с одним сознанием на два тела, остальные существовали поодиночке.

Вдруг она прекратила петь. Лица её стали серьёзными, сосредоточенными, она встала обеими телами и сошла с возвышения в центр живого круга. Музыка стихла как по команде.

— Смо… три… - абориген, уже без одной минуты в экстазе, указывал на неё дрожащим автоматом.

Близнецы подняли руки ладонями вверх, и нити, соединяющие их затылки с туманом, засияли голубым. Вика не видела выражения лица аборигена, но он чуть ли не запрыгал, когда женщина обоими телами произнесла:

— Zeva!..

Туман закипел под её ногами там, где нити от вытянутых голов сходились в точку. Чёрные глаза закатились, одинаковые тела затряслись, а окутавшую площадь тишину вдруг прорезал тончайший звон. Туман сгущался, темнел, бурлил всё медленнее, на поверхности его собиралась голубоватая накипь, которая постоянно сбивалась, комковалась и росла. Вскоре стало ясно, что звенит она. И звон этот становится невыносим.

Но вдруг всё прекратилось. Туман больше не бурлил, а по площади опять гулко покатилось одинокое барабанное “тмум-тмум”… И нити от одинаковых затылков теперь устремлялись не в туман. Они пульсировали в такт, ярко вспыхивали юрким голубым огоньком у голов, который быстро проносился по всей длине и исчезал в повисшей в воздухе пятиконечной звезде размером с мужскую ладонь, ещё не до конца вобравшей в себя множественные иглы, похожие на изморозь.

— Протоматерия!.. - абориген в слезах рухнул на колени и запустил обе кисти в будто бы живой туман. - Это тоже… протоматерия!.. Ты понимаешь?.. Ты понимаешь… моя Виктория… что это значит?.. Это… - он подскочил, в один прыжок оказался рядом, схватил её за плечи и развернул к белым башням замка-лабиринта. - Это Гея-А!.. Родная планета… соискателей!.. Такой она… была когда-то… И соискатели… с самого начала… своей истории… знали о… протоматерии!.. Не просто знали… Выходит они… контактировали… с…

Он не договорил. Из тумана возле витых кресел поднялись два существа. Мощные, неожиданно большие, они были похожи на противоестественную помесь обезьяны и варана. И от их плоских голов, венчанных таранным костяным наростом, тоже тянулась к туману тонкая ниточка…

Существа взяли кресла и, смиренно опустив жёлтые взгляды, пошли прочь. Белотелые даже не смотрели на них, не замечали. Но не так, как Вику с аборигеном. Эти существа были их рабами.

— Они не одни… были разумными… на планете… видишь, моя Виктория?.. - абориген вертел Вику так, что становилось плохо. - Смотри!.. Видишь нить?.. Они разумны!.. Эти несчастные… ящеры их… трофеи!.. Побеждённые!.. Пища!.. Как и эти!.. - он ткнул в “богомолов” на постаментах, - И эти!.. - палец в изваяние большеглазого существа, наполовину как бы вросшего “древесными” корнями в землю, - и вон те… тоже!.. Все!.. Все!.. Они когда-то… сожрали всю… жизнь на планете!.. Всю!.. Разумную!.. Жизнь!..

Только сейчас Вика обратила внимание, что выбеленная до абсолюта кожа на барабанах была чешуйчатой, а струны на изящных инструментах очень уж напоминали усы-вибриссы тех самых человекобогомолов…

— Их планета… Гея-А… - абориген наконец отпустил Вику, отшагнул. - Она тоже самое… что и Дитя… но другое…

Вика не узнавала аборигена. Он почти спрашивал. Выглядел растерянно-возбуждённым, потухший давным-давно взгляд теперь метал молнии. Он был безумен, и сейчас это, казалось, видели даже неживые статуи на постаментах. Пена в уголках рта уже не скапливалась, а текла и капала, абориген ломал себе пальцы, и никак не мог устоять на месте дольше одной секунды.

— Гея-А - она… она как Дитя… Да!.. Они одной природы!.. Поэтому на Гее… было столько… разумных существ!..

— Дитя? - осторожно переспросила Вика. - Кто это - Дитя?

— О!.. Я не знаю… этого… моя Виктория!.. Это существо… огромной мощи… божественной силы… в недрах Ясной… Но оно… больно… Недоразвито… Раскрыто, беззащитно… перед… космосом и звёздами… перед такими, как… мы и соискатели… Остановившийся… в развитии… зачаток Бога!.. И потому… тут могут… случаться “чудеса”… Потому я… моя Виктория… умер уже… сто десять раз… Потому по… планете бродит… Смерть, которой… никогда не существовало… Ты заметила… радугу?.. Заметила, что… она… пятицветная?.. Спектр смещён… и поэтому… мы видим… протоматерию… Или всё это… газ… Я не знаю!.. Я не учёный!.. Я солдат!.. Но я познал… Познал!..

Вика обернулась к близнецам и увидела белый пьедестал, выросший из тумана. Звезда теперь покоилась на нём, соединяющие её с величественной женщиной нити пульсировали всё быстрей, в такт ускоряющимся барабанам. И Вика могла бы предположить что угодно, но только не то, что произошло после.

От толпы отделились двое и быстро направились к воздевшей тонкие руки белотелой. Абориген забеспокоился, заозирался и попятился, автомат в его руках словно бы нагрелся - никак не ложился по-нормальному.

Сверкнули длинные кривые кинжалы. Взмах, удар последнего барабана…

Теперь тишина была другой. Она скалилась голодно, в ожидании, в изнеможении, сотней белозубых ртов. Тишина стала затаённым хрипловатым дыханием, блеском множества чёрных глаз, устремлённых на бурую густую кровь, толчками рвущуюся из-под грудей близнецов.