С этим не поспорить. Несколько дней назад Айвен побывала в Норде, самом северном из княжеств, по сравнению с которым покрытый лесами Силв — центр цивилизации.

Убогие землеройные машины, чадящие гарью и дымом сравнивали с землёй целые поселки, чтобы на их месте сделать шахты или карьер. Жители кричали, рвались к построенным из шкур домам, пытались отстоять своих ездовых медведей, которых теперь разрешалось держать далеко не всем. После людей под военным конвоем отводили в новые дома на сваях, такие же серые и типовые, как и построенные вокруг Кор-Атра.

Почему-то в память Айвен врезалась картина, как ученик шамана, ещё подросток, прижимал к груди бубен и целую связку амулетов. В тех не было магической силы или отголосков божественной милости, простые кожаные шнурки и бусины, но это тоже часть культуры местных, той самой, что стремительно умирала под напором искусственного прогресса.

А вокруг обновленных поселков другие машины пахали грунд и подвозили тонны подготовленной почвы. Строители же споро сооружали теплицы по чертежам Айвен. Если все пойдет по плану, то летом здесь снимут первый урожай, в объеме достаточном, чтобы прокормить княжество и без поставок еды через портал.

Нерон отказался объяснять что-либо или останавливать строительство. Единственно бросил, что Айвен плохо знает людей и их приспособляемость: сегодня они оплакивают шалаш, завтра будут жаловаться на слишком тесный санузел и требовать ремонт отопительной системы.

Еще на Авроре она смотрела запись с видами Кор-Атра тех времен, когда весь Атрокс был просто колонией. Там был небольшой фрагмент, посвященный порту. Тогда здесь одна на другой теснились лачуги, вода пестрела мусором, а чинный альтер, делавший запись, не мог отбиться от толпы нищих имусов, пытавшихся навязать тому свои услуги или выклянчить мелочь. Сейчас же здесь, как и в прочих местах столицы, навели порядок, построили несколько типовых высоток, а трудящиеся в порту имусы и альтеры не выглядели голодными и уж точно не думали просить что-то у прим-леди.

— Я часто прихожу сюда, — снова заговорил Мо, — разговариваю с собратьями.

На разгрузке кораблей в самом деле трудилось много таких же четырехруких гигантов, а вместе с ними и еще несколько тех, кто никогда не рождался. Слишком неправильные, чтобы принадлежать природе, и слишком живые, чтобы считаться механизмами. Таких печатали на специальных заводах, партиями, строго под нужды Союза. Но примы ушли, а завод остался и до сих пор регулярно производил имусов с множеством рук или ног, щупальцами или размеров, несовместимых с нормальными. Они стерильны, никогда не дадут потомства, не имеют нормальной регенерации, лечили их в специальных камерах, на таких же заводах; обычно глупы, с заложенным потенциалом для самообучения. Мо реализовал его полностью, но вряд ли таких много.

— Чувствуешь ответственность за них? — Айвен села чуть выше и тоже смотрела на суету, на корабли с паровыми двигателями, на широкую реку, Церели, на кружащихся птиц и княжеский дворец, возвышавшийся над городом.

— Немного. Скорее ищу подтверждение, что не один такой. Умнеют часто, но будто стопорятся на определенном уровне. Доходят до того, что просят оплату за свои услуги, учатся покупать выпивку, тискать девок, сами знаете, удовольствие для нас в этом больше эмоциональное, и все. Дальше идут единицы.

— У альтеров с этим не лучше.

— Да-а, — согласился он, будто вспомнив что-то своё. — Но у них изначально больше возможностей. Я проработал в страже двести четыре года, на самой низшей должности, пока к власти не пришел Нерон. Он изменил все, уравнял нас.

— Но на портретах до сих пор похож на альтера, — Айвен помнила все его изображения и даже статую на одной из площадей. — А вместо имени — одно упоминание должности.

— Вряд ли он переживает об этом. Хотел бы, давно бы очистил кровь на Авроре. Но это значит стать слабее, отказаться от части себя. У нас говорят, что предтечи создали имусов похожими на себя, но каждому из видов дали лишь одно качество: силу, красоту, скорость, выносливость, здоровье, только ум оставили себе. А альтерам дали магию взамен всего. На Атроксе их магия не работает, и получается, что от вас они дальше всего.

Сейчас даже примы были далеки от тех, старых предтеч.

— Идем, — произнесла Айвен.

И встала первой, потому что не хотела продолжать разговор. Мо поднялся медленно, погладил наверняка ноющие колени, распрямил спину и одернул китель. Все же слишком стар для жизни.

Входная дверь на завод давно сломалась и рассыпалась, вместо нее стоял стальной новодел и предупреждающая табличка, что внутри опасно, а следом за ней — груда черепов и ещё одна надпись "Они не поверили". Но Айвен вошла внутрь без страха: то, что сделано примами, приму навредить не может. Это был девиз всех их столкновений и войн: можно сколько угодно гробить технику, животных, растения, имусов и даже альтеров, но не друг друга. Хотя, при здравом размышлении, Айвен уже не была так уверена, что правило действует до сих пор. После “перьев в трусах” уже слабо верится, что собратья точно знали о пустующей резиденции, когда сбрасывали на нее снаряды. Возможно, они не поджидали удобный момент, а промахнулись со временем.

Но на заводе ее не встретило опасностей более серьезных, чем несколько сторожевых дронов, оголенные провода и сочащиеся жидкости для растворения органики. Они с Мо легко обошли все это и остановились посреди главного цеха. Из тридцати двух линий сейчас функционировали всего шесть. Айвен видела, как на одной из них неспешно, в редкими сбоями, напечатали троих котов. Полноценные, почти совершенные тела, так и не скажешь, что созданы искусственно. Дроны-рабочие исследовали их и аккуратно опустили в большие, наполненные водой камеры для оживления. После котам вкололи необходимые стимуляторы и пустили разряд. Но никто не ожил.

“Нерабочие образцы подлежат немедленной утилизации” — Айвен знала это, но все равно вздрогнула, когда тела залило раствором, остатки которого и бордовую пену, оставшуюся от котов, смыло в трубу и унесло на переработку. Здешний примитивный ИИ не мог распознать причины, по которым заготовки почти не оживают, и дисциплинированно выполнял поставленную задачу. Стоявший рядом Мо тоже скривился и прикрыл глаза правой верхней ладонью.

— Зачем все это?

— Раньше все заготовки оживали, — Айвен связалась с ИИ и приказала остановить работу завода. — После того, как силу Уводящего Во Тьму заключили в кристалл, у нас стало рождаться меньше детей, а заготовки почти не оживали. Эти конвейеры оказалось некому остановить, прости.

Извиняться было глупо: останови кто-то линию, Мо бы не появился на свет. Но он и не должен был появляться: гигантское несуразное существо с разумом человека, которое никогда не сможет до конца влиться в общество. Страдал ли Мо от этого? Каково быть единственным в своем роде? Каждый день надеяться встретить собратьев, кого-то похожего на тебя и близкого по духу и понимать, что этого никогда не произойдет?

— Эй, леди, не надо впадать в уныние. Вы не в ответе за все дерьмо мира, и в нем есть много всего, кроме дерьма.

Он неловко улыбнулся и тяжело потопал к последней работающей линии, где допечатывали такого же четырехрукого имуса. Когда с ним закончат, и эта линия остановится навсегда. Производить стейки из животного мяса и то станет лучшим применением для завода. Мо прислонился к перилам и наблюдал, как сантиметр за сантиметром, по слоям, появляется тело его собрата.

— Я разучилась видеть хорошее. Иногда думаю, что все оно осталось в прошлом. Особенно то, что хорошего было во мне.

— Но вас любят и плохой, разве этого мало? Когда накатывает приступ хандры, я просто прихожу домой и обнимаю жену. Если эта женщина любит меня трёхметровый уродом, то, наверное, есть во мне что-то кроме оболочки, что-то хорошее, понимаете?

В его словах была своя правда. Но кроме оболочки, весьма привлекательной, кстати, у Айвен ещё было множество всего, что мог оценить Нерон, и личные качества там были далеко не первой строкой. А с объятиями у них вечно не ладилось: почти каждый раз, когда они оказывались наедине друг с другом, заканчивался ссорой.