Только к семи часам утра на следующий день, когда я наконец остановилась, я поняла, что стерла пальцы до крови, и вспомнила, что не ела больше суток. После этого мне удалось затолкать в себя немного чаю и засохший тост.

Когда после обеда позвонил Гари, чтобы сказать, что заедет и заберет у меня резинку для волос и фотографию из хижины, я сообщила ему о разговоре с мамой, включая свое предполагаемое путешествие. Я объяснила, что мне придется позвонить ей хотя бы один раз, иначе она заподозрит неладное, и Гари ответил, что это будет нормально, только предупредил, чтобы звонок был коротким.

Он предложил, чтобы я рассказала ту же версию Кристине с Люком, чтобы они случайно все не испортили. И еще сказал, что хочет, чтобы я пожила это время в мотеле, но я отказалась: ситуация была достаточно хреновой и без того, чтобы на самом деле покидать свой дом. Мы договорились, что я спрячу машину на заднем дворе и не буду никуда высовываться.

После попытки второго нападения Кристина и Люк звонили мне каждый день. Кристина, изо всех сил стараясь не выглядеть навязчивой, предложила мне пожить некоторое время у нее и на мое «Спасибо, нет» ответила долгой паузой и тяжелыми вздохами в трубку. Потом она сказала:

— Ну, о’кей, как хочешь.

Но я понимала, что это убивает ее и что если я просто перестану отвечать на звонки, они будут беспокоиться, поэтому я написала обоим на е-мейл, что мне нужно на пару дней исчезнуть из города, а не позвонила я потому, что в тот момент мне не хотелось ни с кем разговаривать. «Прости, у меня сейчас сложная полоса…» И это уже без всяких шуток.

Следующие несколько дней я пряталась в собственном доме, а вечером пользовалась свечками. О шкафе речь не шла, потому что все это время я не спала. Я даже не выходила на прогулку — большую часть времени я сидела, обняв Эмму, и плакала.

Один раз я уселась в машину, завела ее, погазовала, имитируя звук помех, и в этот момент позвонила маме с сотового. Я сказала ей, что у меня все в порядке, но я сейчас за рулем и телефон садится, так что я не могу разговаривать. В этой части, по крайней мере, я говорила чистую правду: даже произнося обычное «привет», я уже задыхалась от напряжения, стараясь сдержаться.

Потом я проверила электронную почту. Кристина писала, что надеется, что эта поездка поможет мне и, вернувшись, я почувствую себя лучше. «Я буду по тебе скучать», — написала она. Вместо подписи она поставила XXX, ООО [13]и смайлик — иконку маленькой улыбающейся рожицы.

На следующий день я увидела ее машину, подъезжающую по аллее к моему дому, и зажала Эмме морду ладонью, чтобы та не залаяла. Кристина походила пару минут вокруг дома, потом уехала. Когда я выглянула на улицу, то поняла, что она забрала все газеты, сваленные на ступеньках крыльца. Я чувствовала себя ужасной мошенницей.

Позвонил Гари и сказал, что дела идут и что он очень ценит мою помощь. Интересно, чувствует ли он возбуждение от возможности схватить еще одного «плохого парня». Ведь на то он и коп.

Я не сказала, что собираюсь поехать сегодня к своему психиатру, — он бы сказал мне, чтобы я этого не делала, — и обрадовалась, что не отменила нашу встречу, когда он перезвонил примерно в восемь утра и сказал, что в конце концов встретился с горничной из мотеля. Она действительно помнит женщину в темных очках; машина была такая большая, а женщина такая маленькая, что даже дверцу открывала с большим трудом.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Гари, но здесь должно быть что-то… Черт, дай мне минутку подумать!

— Мне очень жаль, Энни, но все указывает на твою мать. Мы сейчас ждем информацию из банка, прежде чем вызвать ее на допрос. А пока мы…

— Но вам ведь точно не известно, что в мотеле была именно она. То, что это была миниатюрная женщина, еще не означает…

— Это была миниатюрная блондинка, Энни. Горничная не запомнила номер, но машина была бронзового цвета, как у твоего отчима, и та женщина опознала фотографию твоей матери.

Кровь гулко пульсировала у меня в ушах.

— Но я же говорила тебе, что моя тетя очень похожа на нее, и ездит она на «линкольне» такого же цвета, как мамин «кадиллак». Может быть, это она сговорилась со своим сводным братом, который как раз и пытался на меня напасть. Он мог шантажировать ее… блин, ну не знаю… Но его пока так и не нашли, а если вы поговорите с Уэйном, то он скажет вам, что моя мама не имеет ко всему этому никакого отношения.

— Когда мы будем готовы, мы вызовем и Уэйна.

— Когда будете готовы?

Какого черта им еще нужно дожидаться? Пока меня похитят снова?

— Энни, я понимаю, ты расстроена…

— Ни хрена я не расстроена, это не то слово, я просто в бешенстве. Вы, парни, сбились со следа. Если вы не будете ничего делать, я сама поговорю с Уэйном, и тогда…

— Получишь все ту же боль, но только самостоятельно? Так тебе будет легче, да?

— Уэйн ничего мне не сделает. Он, конечно, идиот, но жестокости в нем ни на йоту. Установи на мне микрофон, если так переживаешь.

— Энни, ты насмотрелась сериалов, а это тебе не очередной выпуск «Закона и порядка». Мы не устанавливаем микрофоны на гражданских лицах, и ты для этого не имеешь навыков. Одно неверное слово, и ты завалишь дело, которое так рвешься раскрыть.

— Прошу тебя, Гари… Целый год я не могла сделать ни единой толковой вещи, чтобы помочь себе. Мне просто необходимо быть частью этого расследования. Я знаю Уэйна. Если мама хоть что-нибудь говорила ему о своем сводном брате, я смогу это из него выудить.

— Прости, но это не обсуждается. Ты просто должна набраться терпения. Сейчас мне нужно идти в суд, я позвоню тебе позже.

— О’кей, о’кей.

Я посмотрела на часы. Восемь пятнадцать утра. Через два часа Уэйн будет сидеть в одиночестве в закусочной, куда ходит каждое утро, когда у него нет работы, то есть в подавляющем большинстве случаев: мама никогда с ним не ходит, потому что в это время обычно отсыпается с похмелья. Ну да, разумеется, мне нужно набраться терпения. Еще примерно на час сорок пять минут.

Основной утренний наплыв посетителей в закусочной уже миновал, но, когда я проскользнула в кабинку у окна, в воздухе еще витал запах поджаренного бекона.

Подошла официантка с блокнотом и карандашом в руках. На карандаше были видны следы зубов, а ногти ее были обкусаны до крови. Точно как у меня. Интересно, а она чего нервничает?

— Чего желаете?

— Пока только кофе.

— Ой, я знаю вас — вы дочка Уэйна, Энни, верно? Как поживаете, милочка?

Диктофон буквально жег мне карман. Ну какого черта я здесь делаю? А что, если Гари был прав и я только все испорчу?

— Все хорошо, спасибо.

— Уэйн придет с минуты на минуту. Я скажу ему, что вы здесь, да, дорогая?

— Это было бы отлично.

Она принесла мне кофе и только успела отойти от столика, как над дверью звякнул колокольчик. Перегородки между кабинками были высокие, и, чтобы увидеть, кто вошел, мне нужно было встать или выглянуть в проход, но ни того ни другого не потребовалось.

— А как тут у нас поживает самая привлекательная официантка города, Джени?

— Прекрасно, красавчик. Угадай, кто тебя дожидается.

Из-за угла кабинки появился мой отчим.

— Срань господня, Энни, а ты что здесь делаешь? Твоя мама говорила что-то насчет того, что ты собиралась поехать отдохнуть.

Официантка принесла еще кофе. Уэйн уселся за столик напротив меня.

— Мне пришлось приехать, чтобы поговорить с копами. Поэтому я вернулась раньше времени.

Он кивнул и отхлебнул из своей чашки.

— У них появилась новая информация о парне, который меня похитил, — сказала я.

Ложечка у него в руке застыла.

— Да? И что это за информация?

— Может, выйдем на свежий воздух? — сказала я. — Здесь жутко душно. Давай возьмем кофе с собой и присядем где-нибудь в парке.

— Ну не знаю… Скоро проснется твоя мама, и я должен принести ей сигареты.

вернуться

13

XXX — «чмок-чмок-чмок», «целую», обозначение поцелуев, обычно в конце письма или записки; ООО — «обнимаю», обозначение объятий.