Гари сказал, что Королевская канадская конная полиция уделяет моему делу особое внимание, потому что им необходимо выяснить о Выродке все, что только возможно, не только чтобы помочь в раскрытии старых дел, но и для будущих расследований. Иногда мы делали перерыв в разговорах о горе, и он рассказывал о событиях в мире, произошедших в мое отсутствие, или просто сидели и решали вместе кроссворды. Так продолжалось несколько дней после заключения психиатра.

— Вы должны вытащить меня отсюда, — сказала я однажды утром, когда Гари вплыл в мою палату с двумя чашками кофе. — Психиатр сказал, что я вполне могу ехать домой, но эти доктора просто водят меня за нос, и я схожу с ума. Со мной обращаются как с каким-то несчастным заключенным, хотя вообще-то предполагается, что жертва как раз я. Бред какой-то!

Он поставил кофе на столик возле моей кровати и, решительно кивнув, направился к двери. Через полчаса он уже снова стоял в ногах моей койки.

— Вам нужно потерпеть всего одну ночь. Утром вас отпустят.

Резко вскочив, я спросила:

— Надеюсь, вам никого не пришлось застрелить ради этого?

— Ничего настолько радикального не потребовалось, я просто немного расшевелил их.

Что-то подсказывало мне, что этим дело не ограничилось, но прежде чем я начала расспрашивать его о подробностях, он взял со столика книжку кроссвордов, уселся на стул и сказал:

— Хм… Может, не такая уж вы и умная: вот этот так и не закончили.

— Эй, это вы пришли и прервали меня! У меня все шло нормально.

Он вытянул длинные ноги и закинул их одну на другую, а я уловила сдержанную улыбку на его лице и поняла, что сейчас он просто умело проделал работу по смене темы разговора.

В больнице мама рассказала мне, что мой дом сдан в аренду. Я была рада услышать, что он все-таки не продан, и сообразила, что ехать мне некуда, только тогда, когда Гари сказал, что меня выписывают. Я подумала о том, чтобы спросить у Кристины, не могу ли я пожить у нее, но она еще не вернулась, а потом позвонила мама и сказала, что они приедут, чтобы забрать меня. Я знала, что если сразу скажу, что не хочу жить в их трейлере, состоится грандиозная сцена, поэтому решила разобраться с этим вопросом, когда мы уже приедем домой.

В то утро, когда меня выписывали, Гари предупредил, что на улице нас могут ждать фоторепортеры, и предложил выйти через заднюю дверь, но мама и Уэйн заходили в больницу через парадный вход и мама никого там не заметила. Разумеется, как только мы вышли, на нас накинулась целая стая газетчиков. Мама шла впереди меня и умоляла их «дать нам немного времени». Но когда мы прокладывали себе дорогу сквозь волнующуюся толпу, мамы практически не было слышно.

При выезде из Порт-Норсфилда мы заехали на заправку. Мама пошла платить, а Уэйн вставлял пистолет в бак. Я спряталась на заднем сиденье. Когда мама вернулась, то бросила в машину газету и, покачав головой, сказала:

— У кого-то слишком длинный язык.

Под этим заголовком на первой странице была моя старая фотография с работы. Пока Уэйн отъезжал с заправки, я в шоке читала статью. «Конфиденциальный источник информации» сообщил им, что меня сегодня выписывают из больницы. По сведениям от штаб-сержанта Гари Кинкейда из Клейтон-Фолс, я не нахожусь под следствием, я отважная молодая женщина, а они напряженно работают над тем, чтобы установить личность погибшего злоумышленника…

Я никогда не называла копам имени своего ребенка, но кто-то сказал газетчикам, что я это сделала, потому что в статье приводилось мнение специалиста относительно того, каким образом может повлиять на меня смерть ребенка. Я швырнула газету на пол и затоптала ее ногами.

— Очень хорошо, что вы, док, смогли принять меня сегодня. Если бы мне пришлось еще хоть немного побыть наедине с тем, что навалилось на меня в последнее время, в следующий раз вам пришлось бы навещать меня уже в сумасшедшем доме. И опять-таки, там, видимо, было бы намного безопаснее. Я уверена, что вы видели меня в новостях. Да и кто же, блин, не видел!?

Позавчера вечером я вытащила свою старую фотографию, которую нашла у Выродка. На ней не было никаких следов от кнопок, и — хоть убейте! — я так и не могла понять, почему могла держать ее в своем офисе. Но сколько бы я ни пыталась сообразить, откуда еще он мог ее взять, перед глазами все время возникал Выродок, который поднимал этот снимок, словно какой-то приз.

На следующее утро я отправилась на пробежку. В конце подъездной аллеи к своему дому я повернула направо по дороге и, пробегая мимо припаркованного у бордюра белого фургона, крикнула Эмме, которая вырвалась вперед, чтобы она подождала меня, прежде чем перебегать следующую улицу.

Все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы Эмма остановилась, и я не заметила, как открылась боковая дверца фургона. Когда я проходила мимо, то краем глаза увидела крупное тело в темной одежде и лыжной маске, которое бросилось на меня. Я шарахнулась в сторону, нога моя подвернулась и попала на какой-то камень. Я сильно ударилась о бордюр, прикусив язык, стукнувшись подбородком и сбив руки о шершавый тротуар.

Пока я пыталась подняться, чья-то рука схватила меня за лодыжку и потащила назад. Я вцепилась в асфальт ногтями и пыталась отбиваться левой ногой. На мгновение я освободилась и встала на колени, готовая бежать. Но потом большая ладонь зажала мне рот, другая рука обхватила меня, подняла и прижала к крепкому торсу. Рука на лице вжимала мою голову в плечи, а вторая выдавливала воздух из моей груди. Человек начал пятиться назад. Мои пятки волочились по тротуару. Через дорогу к нам с лаем бросилась Эмма.

Я хотела закричать, хотела отбиваться, но была парализована страхом. Перед глазами было только улыбающееся лицо Выродка, а в спину мне упиралось дуло его пистолета.

Мы были уже возле фургона. Мужчина перенес вес тела на одну ногу и крепче прижал меня к себе, словно собираясь шагнуть на ступеньку машины. Я вспомнила, как Выродок закрыл за мной дверцу, обошел фургон спереди, сел…

Соберись, черт бы тебя подрал! У тебя есть секунды, всего несколько секунд! Не дай ему затянуть себя в фургон!

Я укусила руку, зажимавшую мой рот, и пнула похитителя. Послышался глухой стон. Я изо всех сил замолотила локтями, попав, думаю, ему куда-то в область подбородка. Он оттолкнул меня так сильно, что я выскользнула и упала на край бордюра, ударившись виском. Было жутко больно, тем не менее я все-таки перевернулась на спину. Когда мужчина снова бросился на меня, я начала орать во весь голос и при этом умудрилась лягнуть его в живот. Он застонал, но все равно попытался схватить меня.

Я каталась из стороны в сторону, била его по рукам и вопила:

— Помогите! Кто-нибудь… помогите!

Я услышала рычание и лай. Мужчина выпрямился.

Эмма вцепилась ему в ногу, и он пытался отбиться от нее.

— Не смей трогать мою собаку, грязный ублюдок!

По-прежнему лежа на земле, я приподнялась на локтях и с силой ударила мужчину ногой в пах. Он согнулся, со стоном отшатнулся, хватая ртом воздух, и упал на колени.

— Немедленно отпустите ее! — закричала какая-то женщина.

Мужчина, покачиваясь, поднялся на ноги и попытался проскочить мимо меня в фургон, но Эмма продолжала держать его за брюки. Я схватила его за вторую ногу. Он сбросил нас обеих и забрался в машину. Эмма едва успела отскочить в сторону, когда она рванула с места, взвизгнув шинами по асфальту. Я пробовала рассмотреть номера, но перед глазами все плыло, да и уехал он очень быстро.

Я дышала так, будто меня только что душили. Я поднялась на колени и, оглянувшись через плечо, с трудом узнала свою соседку, которая бежала к нам с телефоном в руке. В глазах у меня потемнело, и я снова повалилась на тротуар.

— Как она? В порядке?

— Полиция уже едет сюда.

— О боже, что произошло?