– Каракурт, Семеновых нужно отпустить, – сказала Вязальщица. – Старикам совсем плохо. Ночью, когда мы уезжали за тобой, у деда был приступ.

– Выживет – отпустим, – сказал Каракурт.

Вот это да! Значит, они удерживают заложников?!

– Сколько же вы за них запросили? – поинтересовался я. – Или не успели?

– Хватит, Артем. Мне надоело. Я хочу услышать твою предысторию. Что произошло с тобой до того, как мы встретились в камере полицейского управления.

– Зачем? – рассказывать мне не хотелось.

– Это мое дело.

Я неохотно стал рассказывать, увлекся. Они слушали с интересом, переглядывались; Каракурт ухмылялся. Когда я дошел до визита на Холодные озера и встречи с бабкой Харона, он перебил:

– Какое впечатление она на тебя произвела?

Что за странный вопрос, подумал я, но сказал:

– Пожилой одинокий человек. Переживает за внука.

– Сумасшедшая старая ведьма, – отрезал Каракурт. – Дальше.

После эпизода убийства Вельзевула он вдруг захохотал – раскатисто, до слез, выкрикивая:

– Ай да Артем! Ай да калика перехожая[10]! Завалить такого зубра! – Я не мог понять, всерьез он, или насмехается, отыгрываясь за мои издевки в начале застолья. Кроме него, больше никто не смеялся, все настороженно переглядывались. – Повеселил, братишка!.. Слушай, а в «Страусе» ты точно видел мертвого Харона?

– Точнее не бывает, – мрачно ответил я.

– Ну-ну... Досказывай.

Окончание одиссеи уместилось в нескольких фразах. Каракурт не мог успокоиться и все похохатывал.

На пороге возник один из байкеров.

– Босс... Лазутчика взяли. Влез на территорию, минировал дом охраны на въезде.

Каракурт посерьезнел:

– Вы его не сильно отделали?

– Челюсть не сломана, – хмыкнул байкер, – говорить может.

– Давайте его сюда. Но сначала с тобой. – Он повернулся ко мне и вновь расплылся в улыбке. – Момент истины. Сейчас поймешь, зачем ты здесь. Надеюсь, потом даже поблагодаришь. Поднимайся на третий этаж, комната прямо напротив лестницы.

Сердце мое упало, перед глазами все поплыло. Неужели... у него мои жена и сын?

– Чего ты смотришь на меня глазами беременной верблюдицы? – удивился он. – Там Харон. Ты же хотел с ним встретиться?..

Конечно, это был не Харон. Не настоящий Харон. Не тот, которого я видел в «Страусе». Меня опять обманывают или...

– Как вас зовут? – спросил я.

– Харон, – доброжелательно сказал он. – Друзья называют меня Харик. Вы тоже можете.

– Могу... что?

– Так меня называть. Хариком. Хотите кофе?

Не дожидаясь ответа, он начал колдовать над чашками и сахарницей.

– Правда, кофе растворимый, но все лучше, чем никакого... Да вы садитесь... Артем?

Я кивнул:

– Артем.

– Вот и познакомились.

Итак, думал я с холодной яростью, кто теперь решил меня разыграть? Каракурт с подачи Человека Равновесия?! Этот человек в халате на голое тело, бледными волосатыми ногами и манерами преподавателя института просто не может быть лодочником с Холодных озер!

– Вы... настоящий Харон?

Он пожал плечами.

– Каждый из нас – настоящий и вымышленный одновременно. Сами для себя мы настоящие, но окружающие во многом нас придумывают...

– И вы можете показать Выход?

Электрический чайник Vitek («Витёк», как называет его мой сын Димка) пошумел и отключился. Человек разлил кипяток по чашкам; в комнате сразу запахло кофе.

– Нет, – сказал он.

– Я так и знал! – вырвалось у меня.

Он поморщился, как от зубной боли.

– Показать не могу. Но могу объяснить, как его найти. Кстати, некоторое время назад вы были рядом с ним. В двух шагах.

«В двух шагах от „Рая“, называлась повесть о разведчиках во время войны, которую я читал еще в школе, в журнале „Искатель“. Память моментально начала отщелкивать события назад, выискивая: где? В здании полиции? В «Страусе»? На чердаке дома, где мы встретились с Митькой (дошел ли он до мамы?!)? На озерах? Где? Где?!

У меня все было написано на лице. Протягивая чашку с огненным кофе ручкой ко мне (держал за раскаленные бока и даже не покривился), человек располагающе улыбнулся:

– Не надо так себя мучить. Все равно вы не знали, что стоит подойти, шагнуть – и вы вернетесь назад. Это был взорванный дом, у которого вы нашли куклу.

Да, конечно. Все правильно. Сергей тогда предложил меня подвезти, но что-то толкнуло – и я отказался. Пошел пешком. Посчитал, что нужно осмотреться, подумать... Был дом, вернее, то, что от него осталось. И была поплавленная кукла с бесстыдно раздвинутыми ногами. Она еще сказала мне «Ма-ма» голосом певицы Глюкозы. А в этом доме...

– В этом доме, – сказал человек, сидящий напротив и, без сомнения, читающий мысли, – был Выход.

Я осторожно отхлебнул из чашки.

– Вы Харон? Вы действительно Харон? – спросил я.

– Харон Ованесович Оганесян – к вашим услугам. Мой отец был историком, специалистом по Древней Греции. Именем я обязан ему.

– Жутковатое наследство, – сказал я, чувствуя пустоту в душе. – Но армян-лодочников не бывает, так же, как нет евреев-строителей и дворников.

– Ну, во-первых, армянин я только наполовину; мама была русской, царствие ей небесное... А что до имени... Многие не знают, с чем оно связано. Можно же абстрагироваться...

– А вы – абстрагируетесь, когда топите на озерах людей? К тому же, если не ошибаюсь, это был брат по крови...

Он помрачнел:

– Почему люди помнят один плохой факт и забывают сто хороших? Трагическая случайность, не более...

Я смотрел на него. Ничего общего с описанием моей мамы. Невысокий, без бороды, утонченные черты лица. Над уголками губ, справа и слева – щегольские капельки усов, будто прилипли две половинки кожуры от семечек. Седые баки. Волосы с проседью собраны сзади в аккуратный небольшой хвост, перетянутый кожаным шнурком. Лицо породистое, но никакой благообразности; скорее – порок.

– Мне вас описывали по-другому, – сказал я. – Тот, в «Страусе», был ближе к образу. И звали его так же. Что за мистификации, можете объяснить?

В это время с улицы послышался зычный голос Каракурта. Харон поднялся с кресла, подошел к окну и позвал меня:

– Не желаете взглянуть?

Я приблизился к окну.

Занимался пасмурный рассвет – новый день в этом проклятом мире. Во дворе собрались все, или почти все, Дикие Байкеры. Они стояли вокруг высокой деревянной конструкции, на вершине которой лежали тела Птицеяда и второго байкера, завернутые в серые покрывала.

Каракурт и еще четыре бандита держали в руках горящие факелы. Главарь с пафосом вещал о потере, мести, памяти, законах паучьей стаи; его голос то почти утихал – и тогда стоящие в отдалении подавались к нему, чтобы расслышать, то гремел во всю мощь – и люди отступали. Так они колыхались некоторое время. Потом большой босс на мгновение умолк, вскинул вверх факел и заревел. Его примеру последовали четыре бандита, а все остальные орали с поднятыми вверх руками. Звук был столь мощный, что задребезжали стекла, а я отшагнул от окна, успев заметить, как пять человек внизу, во дворе, не переставая орать, синхронно опускают факелы и подносят огонь к основанию деревянного сооружения.

Харон, не отрываясь от зрелища, допил кофе и пробормотал:

– Ритуал...

– Да бросьте вы! – сказал я с раздражением. – Насмотрелись голливудщины... Начнем с того, что Патрокл был обезглавлен, а Птицеяда расстреляли...

– Знаю, – сказал Харон. – Читал Гомера.

Мы вновь уселись друг напротив друга. С улицы доносился треск гигантского костра, в небо поднимались клубы черного дыма.

– Так что насчет внешности и двойников? – спросил я. – Или тот, в стриптиз-клубе, тоже был настоящим Хароном? Вас, Харонов, вообще можно строить поротно и отправлять на защиту города от всякой нечисти...

– Знаете, Артем, в этом мире много странного... Если я вам скажу, что того человека в «Страусе» не было – вы ведь не поверите?