В этот момент присевший Крестовик выстрелил с двух рук по ногам охранников, мы же с Вязальщицей метнулись в стороны, уходя из зоны обстрела, и не напрасно: падая и скатываясь со ступеней парадного входа, охранники успели произвести по выстрелу и только потом выпустили ружья из рук.

Вязальщица направила дуло автомата в лицо одного из парней:

– Где главный?

Тот рычал, мычал и хватался за ногу. Не задумываясь, она выстрелила ему в лицо и тут же переключила внимание на второго:

– Теперь ты.

Несмотря на боль и шок от увиденного, этот оказался более сообразителен:

– В подвале... Съемка... там.

– Живи, – сказала девчонка и рванула вперед. Крестовик забросил одно ружье подальше, второе подхватил. Мы с ним еле поспевали за Вязальщицей.

В просторном холле с несколькими колоннами света не было. Вязальщица заметалась: три лестницы вели только наверх.

– Назад! За колонну! – заорал я, почувствовав опасность.

Огонь по нам открыли сразу из трех точек: помещения дежурного регистратора справа, коридора, ведущего в столовую – слева, и с лестницы около лифтов – спереди.

Оба мои напарника оказались под перекрестным огнем, но недаром Каракурт отправил со мной именно их: достать их пулей оказалось практически невозможно. Они прыгали, падали, перемещались, уходя из зоны обстрела. Клоуны-акробаты, да и только. В движении Крестовик умудрился метнуть гранату за стеклянную перегородку дежурного регистратора. Граната взорвалась, оглушая звуком в замкнутом пространстве, стрельба оттуда прекратилась, тяжелое стекло разорвалось, большие осколки упали внутрь и наружу помещения регистратора.

Человека на лестнице Вязальщица и Крестовик накрыли огнем автоматов вместе. Я в это время бился со стрелком, который довольно удачно скрывался в коридоре, ведущем в столовую. У него, как и у меня, был АКМ; он изрешетил всю колонну, за которой я прятался (это была единственная колонна в холле, не простреливаемая с двух других точек), а осколки этой колонны ощутимо посекли мое лицо и руки. Стрелок обладал дьявольской осторожностью, выманить его из-за угла – из его укрытия – мне никак не удавалось. Но байкеры не положили других противников, и я смог переместиться таким образом, чтобы его укрытие стало мне полностью доступно. Он не успел ничего предпринять; я выпустил в него оставшуюся треть обоймы. Стоило поберечь патроны, но я был очень зол...

Я подошел к лифтам. На лестнице рядом головой вниз и ногами на ступеньках в луже крови лежал один из бойцов. Крестовик и Вязальщица сидели прямо на полу, подпирая двери лифтов, с седыми от пыли головами.

Вязальщица посмотрела на меня:

– Ранен?

– Поцарапало немного... – пробормотал я, стирая кровь с щеки. Правая рука с автоматом висела плетью и ныла, тело трясло в ознобе. – Как вы?

– Живы, – сказал Крестовик. Веселья и бесшабашности как не бывало. – Как попадем вниз?

– Думаешь, есть смысл спускаться? – спросила Вязальщица. – Они наверняка слышали стрельбу и уже смотались каким-нибудь подземным ходом.

– Если я хоть что-то в этом понимаю, – сказал я, – там должна быть звукоизоляция...

– От войны над головой никакая звукоизоляция не поможет! – отрезала девчонка.

– Это мы сейчас проверим. – Я бесцеремонно оттолкнул Крестовика от дверей лифта и нажал на вызов. Створки разошлись. На панели под кнопкой с цифрой «1» была еще одна кнопка. – Поехали!

...Желтый прямоугольник света упал на пол большого и абсолютно темного помещения. В этом прямоугольнике стояли три наши не пропорциональные тени.

Мы вышли из лифта. Двери закрылись.

– Что дальше? – шепотом спросил Крестовик.

– Вперед, – так же шепотом сказал я.

Взять с собой фонари мы не догадались, поэтому идти пришлось в полной темноте. Противоположной стены достигли быстро и стали шарить по ней в поисках дверей. Нашли – но дверь была заперта. Крестовик вдруг шумно выдохнул, забарабанил в дверь и визгливо закричал:

– Открывайте, твари!

Я взял его за плечо и оттащил.

– Ты чего?!

– Ничего, – буркнул он. – Темноты боюсь...

Он поднял автомат и дал очередь по двери.

В просторном и на этот раз хорошо освещенном помещении находилось порядка двадцати человек. Половина из них, дети в возрасте от пяти до пятнадцати лет, сбились в испуганную кучу посредине, окруженные дюжими молодцами. Некоторые из молодцов были вооружены пистолетами, направленными на детей.

В дальнем углу – съемочная и осветительная аппаратура. Из «декораций» – только огромный низкий диван позади детей.

Стало быть, здесь снимается педофильское порно... От ярости у меня потемнело в глазах.

Все – и дети (на ком-то было только нижнее белье), и взрослые – смотрели на нас: кто со страхом, кто с настороженностью, кто с любопытством.

Высокий, неряшливо одетый мужичонка с маленькими глазками дебила, клочковатой бородкой и длинными немытыми пегими волосами неторопливо вышел из-за спин бойцов, остановился в отдалении и оглядел нас троих, одного за другим.

– Между прочим, не советую делать резких движений, – сказал он мне, безошибочно угадав мое состояние. – Если что, погибнут самые маленькие... – Потом обратился к Вязальщице: – Из вас троих я не убил бы только тебя. Ты можешь пригодиться в следующем проекте. Там есть эпизод, как два пятилетних ребенка насилуют половозрелую девицу. Такое ощущение, что я писал сценарий, представляя именно тебя... Хочешь стать звездой?

– Конэчно, хачу, – уморительно, с кавказским акцентом, сказала Вязальщица и выстрелила из «узи» от бедра. Безмерно удивленный, с открытым ртом и дырой во лбу, извращенец повалился на спину.

Дети закричали, завизжали, стали падать на пол. Мы с Крестовиком открыли огонь по охранникам, выбирая в первую очередь вооруженных. Помещение наполнилось грохотом; дети кричали, закрывали уши руками. Но, кажется, никто из них не пострадал.

Много времени лам не понадобилось. Крестовик ходил между телами здоровяков и безжалостно добивал раненых. После каждого выстрела дети начинали кричать, и я сказал ему:

– Хватит!

Митьку я пока не видел.

Вязальщица выбрала в толпе лежащих детей самого старшего – мальчика лет пятнадцати – подняла его на ноги и строго сказала:

– Всем одеться. Мы уходим. Проследи. Только поторопитесь.

Постоянно оглядываясь на нас, парень начал поднимать с пола и тихо, но настойчиво уговаривать детей. Они неохотно, далеко обходя убитых взрослых, разбрелись по помещению в поисках одежды. На нас смотрели с ужасом и ощущением того, что одна банда отбила их у другой, преследуя еще более страшные цели. Объяснять им что-либо сейчас было бессмысленно.

Все дети были измождены и худы; на руках и ногах многих я видел синяки и ссадины. Пока Крестовик обшаривал трупы, а Вязальщица ушла к стене и села там, безучастно глядя в одну точку, я бродил между детьми и заглядывал каждому в лицо. Митьки среди них не было.

– Кого вы ищете? – спросил пятнадцатилетний мальчик.

– У вас был ребенок... Митя. Примерно двенадцать лет. – Я постарался описать его, как помнил.

Парень кивнул.

– Знаю, о ком вы говорите. Степан, – кивок в сторону убитого извращенца, – продал его сатанистам.

Так, сказал я себе. Только спокойно...

– Когда?

– Сегодня утром. Степан жалел, что не сможет использовать Митьку в вечерней съемке, но сатанисты предложили хорошую цену. Кажется, ночью у них ритуал.

– Где находится их секта, ты, случайно, не знаешь?

– Слышал, что в «Гагарах».

Понятно. «Гагары» – ДК имени Гагарина, в начале Проспекта Энергетиков. Все правильно.

– Помоги маленьким, – сказал я. – Уходим через пять минут.

Я изложил ситуацию Вязальщице и Крестовику.

– Кто-то должен увести детей из города.

– Я, – сказал Крестовик. – Пойдем лесом и полями вдоль шоссе. Выберемся подальше в область, а там посмотрим. Я сумею их защитить.

Несмотря на то, что выглядел он немногим старше пятнадцатилетнего, я ему поверил.