Мужчина даже не мог догадываться, что жить ему осталось всего лишь двенадцать минут.

Он дошел до перекрестка и приостановился, решая – как дальше идти. Он, конечно, мог просто следовать дальше по улице, которая рано или поздно, километра через два привела бы его из академпоселка в райцентр. Но он, выросший в этих местах, сызмальства знал и более короткие пути. Поэтому мужчина решительно помахал у себя перед носом рукой и двинулся влево, свернув на неприметную тропинку, уходящую в кустарники. Дальше он миновал большой незастроенный участок и начал спускаться по тропинке вниз – в довольно глубокую и широкую лощину, беспорядочно заросшую кустарником и кряжистыми раскидистыми деревьями. На дне ее протекал узкий прозрачный ручей, выбегающий из не очень далекого родничка. Вода в ручье рябила, обтекая камни, и отсвечивала все тем же холодным лунным светом.

Оскальзываясь на влажной земле уходящей вниз тропинки, мужчина все дальше погружался в сумрачную сырость лощины. И там, уже не стесняясь, мужчина странно высоким для такой фигуры, несильным голосом запел уже в полный голос, совершенно не фальшивя, старинную казачью песню:

– Скакал казак через долины, через амурские края… Скакал он берегом зеленым, кольцо блестело на руке…

Ему оставалось до смерти ровно шесть минут.

Он пел так старательно, словно в этом безлюдье кто-то мог слушать его. Увлеченный песней, он не увидел быстрой тени, коротко промелькнувшей в освещенной луной прогалине между невысокими плакучими ивами, печально свесившими плети своих ветвей. Перемещалась тень совершенно бесшумно. Она продвигалась вслед за спускающимся к ручью человеком – и это была не его тень. Мужчина ее не заметил: тень находилась за его спиной.

Лишь на одно еле уловимое мгновение то, что отбрасывало ее, попало в полосу лунного света.

Это было странное, невероятное создание. Более всего оно походило на чудовище из ночных кошмарных сновидений. Такие монстры никогда не водились на Земле, даже в те давно прошедшие времена, когда о появлении хомо сапиенса на этой планете еще не шло и речи.

Существо было двух с лишним метров ростом. Все оно, от огромной угловатой головы до пят, было покрыто недлинным, густым серо-коричневым мехом, отливающим тусклым серебром в неярком лунном сиянии. Оно передвигалось на мощных задних лапах, бесшумно, с особой звериной грацией ступая ими по росистой траве. Оно шло, чуть согнувшись, приподняв согнутые в локтях передние лапы, кисти которых на первый взгляд совершенно безвольно свешивались вниз.

Но только на первый.

На коротких, с узловатыми суставами пальцах поблескивали чуть изогнутые, не менее десяти сантиметров в длину когти. Даже на вид они были бритвенной остроты.

Дышало чудовище совсем беззвучно: широкая грудная клетка ритмично вздымалась и опадала.

У чудовища была длинная, вытянутая вперед морда. В приоткрытой пасти влажно поблескивали смоченные пенистой слюной плотные ряды ровных острейших клыков. Широкие ноздри слегка шевелились, впитывая разнообразные ночные запахи. В короткой шерсти, сплошь покрывавшей морду, под настороженно стоящими треугольными ушами горели глубоко посаженные алые глаза с вертикально поставленными угольно-черными зрачками.

Горели они неукротимой, нечеловеческой злобой. Ледяной злобой, которая предвещала одно-единственное: неминуемую смерть тому, кто повстречается на пути этого монстра.

Чудовище напоминало полумедведя-полуобезьяну с гипертрофированно большой головой волка.

Оно неотвратимо и быстро продвигалось вперед, к мужчине, спускающемуся на дно лощины.

Мужчина, спустившись по мрачному склону лощины, но немного не дойдя до ручья, стал вдруг кособоко приседать и хлопать руками по бокам. А потом развеселым дурашливым голосом внезапно заорал:

– Ой, бабы дуры, бабы дуры, бабы бешеный народ! Как увидят помидоры, сразу лезут в огород!..

Теперь от смерти мужчину отделяло всего лишь три минуты.

Наконец он вприсядку вывалился на топкий берег ручья, неуклюже, чуть не упав, выпрямился и попытался с ходу попасть на перекинутый через ручей импровизированный мостик. Мостик представлял из себя две длинные доски, сколоченные вместе парой коротких горбылей и перекинутые по камням через воду. Но мужчину спьяну повело в сторону, он промахнулся и с шумом влетел в воду. Мужчина попятился и снова вышел на берег. Недоуменно посмотрел на вымокшие внизу брюки, покачал головой и уверенно заявил самому себе:

– Война – херня! Главное – маневры!

И стал расстегивать ширинку, решив помочиться.

За его спиной легко, еле слышно хрустнула под чьей-то ногой сухая ветка.

Мужчина недоуменно обернулся. Неуверенно поднес левую руку к глазам, прикрывая их от падающего с молчаливых небес призрачного лунного света.

И это было последнее осознанное движение в его жизни.

В ту же секунду перед ним взметнулись чуть согнутые огромные лапы и холодной молнией блеснули вытянутые вперед когти. Левая лапа стремительно вцепилась мужчине в затылок, притягивая его голову к груди чудовища. Когти же правой лапы вонзились мужчине в шею слева под подбородком и мгновенно, легко, без видимых усилий по горизонтали распороли мягкие ткани горла и хрящи гортани в четырех местах, наполовину разломав и кости шейных позвонков. Раздался сдавленный, полный ужаса хрип, перешедший в короткое утробное бульканье и сипение воздуха из мгновенно перерезанного горла. Вперед и в стороны из разорванной аорты длинными тонкими, на удивление сильными струями брызнула почти черная в лунном свете кровь.

Лапы так же мгновенно отдернулись, выпуская тело жертвы.

Мужчина боком рухнул в ручей, вздымая веер брызг. Тело его, изогнувшись крутой дугой, забилось в конвульсиях. Почти отделенная от туловища, держащаяся лишь на искалеченном столбе позвоночника голова откинулась назад и едва не коснулась затылком ступней ног, судорожно согнувшихся, дергающихся в почти сладком пароксизме агонии. Затем тело так же стремительно выпрямилось и мелко задрожало. Кончики пальцев, бессильно упавшие в воду, коротко дернулись, бессмысленными движениями хватая со дна мелкие камешки.

И тут же застыли.

По воде, видимые даже в темноте на фоне светлого песчаного дна ручья, потекли извилистые потоки крови.

Все было кончено.

Огромная тень с вытянутой вперед мордой отступила назад, бесшумно повернулась и растаяла в темноте. Чудовище направилось туда, где для него был дом.

И тут же в поселке раздался пронзительный, тоскующий вой собаки, который сразу подхватили все окрестные псы.

Я, конечно, читал этот роман – "Мастер и Маргарита".

Давненько уже, правда, и всего один раз, но читал. В свое время Катя, жена моя, заставила: что же ты, говорит, Терехин? Все его читали, можно сказать, вся страна, один ты, лентяй, даже в руки его не брал. Это, говорит, натурально не есть гут, господин майор. А ведь вот он, томик, стоит в гостиной на второй полке книжного шкафа, рядом с булгаковскими же "Белой гвардией" и "Мольером". Ну, я устыдился и в конце концов прочитал. Понравилось. Кстати, среди интеллигентов, тех самых, которые так любили при советской власти кукиш постоянно в кармане держать, даже одно время мода была такая – лет десять назад – цитировать из этого романа всякие там словеса и выражения. Типа: "Сижу, никому не мешаю, починяю примус". Чуть что – лопотали, как попугаи. К месту и не к месту.

Но дело не в этом.

Просто в такие дни, как сегодня, я непременно вспоминаю роман с мрачным удовлетворением (ну прямо мазохизм какой-то, мать его!). Потому что не я один, черт его знает почему, становлюсь дерганым и плохо сплю в эти проклятые ночи, неотвратимо наступающие месяц за месяцем. Как Иван Бездомный. Но я-то не полусумасшедший поэт, придуманный хорошим писателем, а обыкновенный милицейский майор, замначальника алпатовского ОВД по уголовному розыску. Иначе говоря – сыщик. Оперативник. Мент поганый, если цитировать другого писателя, нашего с вами современника.