Определить, что это за звук, ему не удавалось, но самый факт наличия какого бы то ни было звука в подобном месте в подобный час усугубил его подозрения, что там творятся темные дела, заслуживающие расследования. Крадущимся шагом он бесшумно приблизился к лестнице и спустился.

Глагол «спустился» тут употреблен после взыскательного отбора, ибо требовалось слово, обозначающее стремительное действие. В перемещении Бакстера со второго этажа на первый не было ни мешкания, ни колебаний. Он, так сказать, сделал это, не откладывая. Твердо поставив стопу на мяч для гольфа, который высокородный Фредди Трипвуд, поупражнявшись в коротких ударах перед отходом ко сиу, со свойственной ему беззаботностью оставил на верхней ступеньке, Компетентный преодолел весь лестничный марш одним величавым полетом. Его площадку от следующей отделяли одиннадцать ступенек, и он коснулся только третьей и десятой. Убедительное приземление состоялось на нижней площадке, и на секунду-другую охотничий пыл в нем угас.

Тот факт, что многие авторы в прошлом довольно подробно рассуждали о таинственных путях, которые выбирает Судьба для достижения своих целей, не воспрепятствует нам дать краткое резюме хитроумных способов, облюбованных ею на сей раз. Если бы разговор, который был у высокородного Фредди с Евой днем, не обнадежил его настолько, что в нем пробудилось слабое желание усовершенствовать свои короткие удары, то на верхней ступеньке Бакстера не поджидал бы в засаде мяч для гольфа. А будь ему дано спуститься по лестнице не столь эффектным образом, он на этом этапе не включил бы свет.

Освещение места действия в его первоначальные намерения не входило, но после люцифероподобного падения со второго этажа на первый он решил больше не рисковать. «Безопасность прежде всего!» — таков лозунг Бакстера. А потому, едва оправившись от физического и душевного потрясения, родственного тому, которое испытывает человек, наступив на грабли и получив по лбу черенком, он с бесконечными предосторожностями поднялся на ноги, довершил свой спуск, цепляясь за перила, нашарил выключатель и повернул его. Вот так-то Ева, направлявшаяся в дом.с бесценным цветочным горшком в объятиях, перед самой дверью была остановлена предостерегающе вспыхнувшим светом. Еще миг — и она переступила бы роковой порог.

На секунду ее сковал ужас. Свет подействовал на нее, как громкий неожиданный крик прямо в ухо. Сердце у нее екнуло, и она окаменела. Затем в слепой панике, как затравленный зайчик, юркнула в ближайший спасительный куст.

Бакстер стоял и моргал. Мало-помалу его глаза свыклись с ярким светом, и едва это произошло, как охотничий азарт овладел им с прежней силой. Теперь, когда все вокруг стало доступно его взору, он увидел, что легкий шелест производит оконная занавеска, колыхаемая ветерком, и что ветерок, заставляющий занавеску колыхаться, врывается в открытую дверь.

Бакстер не потратил ни секунды на абстрактные размышления. Он начал действовать быстро и решительно. Поправив на носу очки, Бакстер препоясал облаченные в пижаму чресла и ринулся галопом в ночь.

Терраса дремала в свете звезд. Более поэтический человек, чем Бакстер, решил бы, что она смотрит на него с тем легким упреком, который присущ садам, когда в них в непоказанные часы вторгаются люди, хотя им положено быть в постели. Бакстер, не склонный к полетам фантазии, оставался слеп к таким нюансам. Он мыслил, мыслил… Встряска на лестнице привела в действие самые глубины его могучего мозга, и никогда еще его способность рассуждать не достигала таких высот. И ему, точно распустившаяся роза, была ниспослана мысль, заставившая порозоветь его чело. Мисс Симмонс с помощью правдоподобных аргументов доказывала, что украденное колье может быть спрятано в вестибюле. Озаренный Бакстер сказал себе: нет! Тот, кто нашумел в вестибюле, пробирался наружу. И не желание спастись бегством толкнуло его — или ее — отворить входную дверь, ибо отворение совершилось до того, как он, Бакстер, вышел на галерею — иначе до него донесся бы скрип засовов. Нет. Целью врага был сад. Иными словами, терраса. А почему? А потому, что где-то на террасе спрятано украденное колье.

Облитый светом звезд, Бакстер попытался воссоздать разыгравшуюся тут сцену и воссоздал ее с поразительной точностью. Он увидел, как в воздухе сверкнули брильянты. Он увидел, как колье было схвачено. Но на этом он застрял. Увидеть, как колье спрятали, он не сумел при всем старании. Однако колье несомненно спрятали — и в каких-нибудь двух-трех шагах от места, где он стоял. В этом он не сомневался.

Он покинул свой пост у двери и начал бесцельно расхаживать по террасе, попирая шлепанцами упругий дерн.

Ева выглянула из своего куста. Дали скрывал мрак, но дружественная ей Судьба не покинула ее и тут. В начале ночи был миг, когда Бакстер, разоблачаясь ко сну, рассеянно поколебался, надеть ли ему коричневую пижаму или светло-лимонную, даже не подозревая, что зависит от его выбора. Судьба направила его руку к лимонной. И вот теперь в смутном свете он бросался в глаза, как белое перо Генриха Наваррского на поле брани. Еве было легко следить за его движениями, и, когда он отдалился от своей базы на расстояние, позволявшее рискнуть, она выскользнула из своего убежища и стрелой умчалась под безопасный кров. А Бакстер прислонился к балюстраде и мыслил, мыслил, мыслил.

Возможно, прохладный воздух, игравший вокруг его голых лодыжек, в конце концов остудил дерзающий дух секретаря и внушил ему тревожную мысль, что он поступает крайне неосторожно, оставаясь на столь открытом месте. Шайка грабителей навряд ли перед чем-нибудь остановится, когда ставка — драгоценное колье, и до Компетентного Бакстера вдруг дошло, что в своей светлой пижаме он соблазнительнейшая мишень для любого негодяя, затаившегося… Ну, например, вон в том кусте. И при этой мысли теплую летнюю ночь вдруг пронизал холод. С почти судорожной быстротой секретарь повернулся, чтобы вернуться в замок. Упорство — упорством, но глупо быть опрометчивым. И последние ярды своего пути он преодолел с рекордной быстротой.

И обнаружил, что свет в вестибюле погашен, а входная дверь затворена и заперта.

По мнению наиболее вдумчивых исследователей Жизни, счастье в нашей юдоли зависит главным образом от умения принимать то, что есть. Сообщение о том, кто, можно сказать, довел такой подход до совершенства, мы находим в трудах одного именитого арабского писателя. Он повествует о путнике. Уснув под вечер на травке, под которой прятался желудь, он, проснувшись, обнаружил, что от тепла его тела желудь пророс и теперь он покоится футах в шестидесяти над землей среди верхних ветвей могучего дуба. Спуститься было невозможно, и он принял положение вещей с полным душевным спокойствием. «Я не могу, — сказал он, — подчинить обстоятельства своей воле, а потому я подчиню свою волю обстоятельствам. Итак, я принимаю решение остаться тут». Что он и сделал.

Руперт Бакстер перед запертой дверью замка Бландингс и не подумал подражать этому замечательному философу. Вряд ли сыщется человек, который испытает лишь безоблачную радость, оказавшись за стенами загородного дома в половине третьего утра в лимонного цвета пижаме. Бакстер же был человеком, которого Природа менее других приспособила благодушно сносить подобное. Его огненный надменный дух яростно восставал против нестерпимого положения, в которое ловким маневром его поставила Судьба. Он даже зашел так далеко, что злобно пнул входную дверь. Убедившись, однако, что он только ушиб пальцы на ноге, ничего при этом не достигнув, Компетентный приступил к проверке, нельзя ли проникнуть внутрь без помощи дверного молотка, грохот которого неизбежно поднимет на ноги весь дом, что его отнюдь не прельщало. В пределах возможного он старательно избегал общества заполонивших замок юных бездельников, для которых не было ничего святого, и решительно не хотел предстать перед ними в этот час и в этом костюме. Покинув парадную дверь, он двинулся в обход замка, и душа его приуныла еще больше. В средние века, в тот бурный период английской истории, когда стены возводились толщиной в шесть футов, а окно было не столько окном, сколько удобным приспособлением, чтобы лить расплавленный свинец на головы посетителей, Бландингс слыл неприступной крепостью. Но никогда еще и никому он не казался столь неприступным, как в эти горькие минуты Компетентному Бакстеру.