Та быстро оглядела вошедшего и пригласила садиться, а затем отослала янычара.

— Благодарю, что пришел встретиться со мной, Заккар. Если это и вправду твое имя.

Араб еле заметно улыбнулся.

— Можешь называть меня Заккар. Можешь по-другому, как хочешь.

— Твои умения заслужили всяческую похвалу.

— Возможно, поэтому мало кто может позволить себе мои услуги, — ответил он, срывая с головы грязную куфию и бросая на стул рядом.

Глядя на аккуратную прическу в западном стиле, Мария поняла, что вся эта мешковатая одежда — лишь маскировка. Если этот человек побреется и оденется в хороший костюм, то вполне сойдет за преуспевающего бизнесмена. Так он и поступал частенько, хотя она об этом не знала.

— Задаток при себе? — спросил араб.

Мария встала и достала из ящика стола кожаную сумку.

— Двадцать пять процентов всей суммы, как договорено, в евро. Остальное будет переведено на счет в ливанском банке в соответствии с твоими указаниями.

Она шагнула к Заккару, но сумку крепко держала в руках.

— Безопасность в ходе операции должна быть полной, без вопросов, — сказала она. — И участвовать в ней должны лишь те, кто полностью заслуживает доверия.

— Если бы я работал иначе, меня бы уже не было в живых, — холодно ответил араб. Показал пальцем на сумку. — Мои люди не желают умирать, не зная, что это будет оплачено надлежащим образом.

— Этого не потребуется, — ответила Мария, отдавая ему сумку.

Араб принялся изучать содержимое сумки, а Мария подошла к секретеру и достала из ящика свернутые в рулон карты.

— Ты хорошо знаешь Иерусалим? — спросила она, раскладывая карты на кофейном столике.

— Я провел в Израиле достаточно операций. Взрывчатку надо доставить в Иерусалим?

— Да. Двадцать пять килограмм октогена.

— Впечатляет, — тихо сказал Заккар, приподняв брови, когда услышал марку пластита.

— Мне потребуется ваша помощь в установке заряда, — сказала Мария. — Возможно, потребуется немного порыться в земле.

— Безусловно. Это не проблема.

Развернув первую карту, старинную, с надписями на турецком, она начала водить по ней пальцем.

— Это древние подземные водоводы.

Потом отодвинула карту в сторону и положила на столик спутниковую фотографию Старого Города. Провела пальцем поперек восточной стены, к холмам, откуда начинался подъем к долине Кедрон. Ее палец замер там, где находилось старое мусульманское кладбище. На фото можно было даже разглядеть отдельные белые каменные надгробия.

— Встречу вас здесь, на кладбище, ровно в одиннадцать вечера, через двое суток, — сказала она.

Заккар просмотрел фотографию, подметил перекресток неподалеку и постарался все запомнить. Потом вопросительно посмотрел на Марию.

— Ты нас там встретишь? — переспросил он.

— Да. Судно отсюда пойдет в Хайфу.

Мария сделала паузу.

— Командовать операцией буду я, — жестко сказала она.

Араб едва не скривился, услышав, что на операции им будет командовать женщина, но подумал о хороших деньгах, которые они получат, и сдержался.

— Я буду там, вместе со взрывчаткой, — пообещал он.

Подойдя к койке, Мария выдвинула из-под нее два армейских сундука с металлическими ручками по бокам, на которых было написано «Медикаменты» на иврите.

— Октоген здесь. Мои охранники вынесут его на берег.

Подойдя ближе к арабу-наемнику, она жестко поглядела ему в глаза.

— И последнее. Я не хочу, чтобы на операции кто-нибудь струсил.

— Если мы работаем в Израиле, мне все равно, что или кого ты собираешься взорвать, — с улыбкой ответил Заккар.

После того как взрывчатку отнесли в грузовичок араба, Мария села и еще раз взглянула на фотографию Иерусалима. Цель ярко блестела на холме, неподалеку от древнего кладбища.

«На этот раз мы так встряхнем весь мир, что никто не сможет это игнорировать», — подумала она, аккуратно убирая карты и фотографию обратно в ящик.

Руди Гунн ходил взад-вперед по мостику, как рассерженный кот. Хотя шишка у него на голове давно спала, лиловый синяк все еще переливался у его виска. Через каждые пару шагов он останавливался и глядел на обшарпанный порт Чанаккале, ожидая увидеть что-нибудь ободряющее. Не увидев, качал головой и снова начинал расхаживать.

— Просто безумие. Мы уже третий день под арестом. Когда же нас отпустят? — раздраженно сказал он.

Питт оторвал взгляд от штурманского стола, на котором лежала карта турецкого побережья. Он разглядывал ее вместе с капитаном Кенфилдом.

— Консульство в Стамбуле уверяет, что нас обязательно отпустят. Говорят, что бумаги уже пустились в путь по коридорам бюрократии и движутся там даже сейчас, пока мы тут говорим.

— Это возмутительно, — жалобно сказал Гунн. — Мы под арестом, а убийцы Тана и Иверсона ускользнули.

Питту было сложно с ним спорить, но он-то хорошо понимал двусмысленность ситуации. Задолго до того, как «Эгейан Эксплорер» связался с турецкой береговой охраной, им поступили два сообщения. В первом им доложили, что судно НУПИ нелегально исследует древний турецкий затонувший корабль, который находится под защитой Министерства культуры. А во втором докладе сообщалось, что во время этих нелегальных исследований погибли два аквалангиста. Турки отказались раскрывать источники этих сообщений, но начали действовать в соответствии с ситуацией еще до сообщения с «Эксплорера».

Как только судно НУПИ под эскортом было доставлено в Чанаккале и помещено под арест, делом занялась полиция. Но это только добавило неразберихи. Питт сразу же созвонился с профессором Руппе, чтобы тот подтвердил наличие разрешения на исследования, а затем связался с Лорен, своей женой. Та быстро привела в действие механизмы Госдепартамента, чтобы ускорить их освобождение, хотя полицейские, обыскав судно и не найдя ни одного антикварного предмета, постепенно и сами поняли, что оснований для ареста нет.

Пригнувшись, в дверь вошел Род Зайбиг, немного разрядив унылую атмосферу.

— Парни, у вас есть минутка? — спросил он.

— Еще бы, — ответил Гунн. — Мы заняты лишь тем, что волосы рвем на головах, по одному за раз.

Зайбиг подошел к штурманскому столу и положил на него папку.

— Может, это вас взбодрит. У меня кое-какая информация по вашему монолиту.

— Очевидно, уже не нашему, — мрачно ответил Гунн.

— Ты вспомнил ту надпись на латыни? — спросил Питт, двигаясь в сторону, чтобы дать присесть Гунну и Зайбигу.

— Да. Я ее записал сразу же, как вернулся на корабль, но потом все не было времени. А этим утром наконец-то взял ее и перевел.

— Только не говори, что это надгробие Александра Македонского, — весело сказал Гунн.

— Боюсь, это невозможно, и сразу по двум причинам. Этот камень — не надгробие, а, по сути, памятник. И там нет упоминания об Александре.

Открыв папку, он показал надпись на латыни от руки. На следующей странице был уже перевод в напечатанном виде, и он отдал его Гунну. Тот молча прочел, а затем принялся читать вслух.

— Центурион Плавтий, — повторил Гунн. — Памятник римскому легионеру?

— Да, — ответил Зайбиг. — И это придает особое значение короне, найденной Элом и тоже имеющей римское происхождение, как подарок от императора Константина Великого.

— Служивший в «Схола Палатина», верный страж Елены, — сказал Питт. — «Схола Палатина» — элитная римская часть, охранная, вроде преторианской гвардии, но в более позднее время. А упомянутая Елена, видимо, Елена Августа.

— Правильно, — согласился Зайбиг. — Мать Константина Великого, правившего в начале четвертого века. Годы ее жизни — с 248 по 330-й от Рождества Христова. Так что и корона и камень относятся к той эпохе.