Находясь меньше чем в четырехстах километрах морем от Израиля, Турция была единственным государством в этом засушливом регионе, обладавшем излишками пресной воды. Под ее контролем были истоки Тигра и Евфрата, а также несколько полноводных горных рек. Ценность этого стратегического ресурса год от года лишь возрастала. Сделав пресную воду статьей экспорта, Турция продавала малую его часть Израилю по достаточно низкой цене.

«Даян» мог перевезти порядка четырех тысяч тонн воды, и Хамет знал, что в масштабах потребления воды Израилем это лишь капля в море, но их рейсы, раз в две недели, не прекращались. Для него лично это была только несложная моряцкая работа, которую он и девять членов команды с удовольствием выполняли.

Стоя посреди рулевой рубки, капитан глядел на экран навигационного компьютера, следя за курсом корабля.

— Две трети ход, — приказал он рулевому. — Мы в сорока милях от Манавгата. Незачем приходить в порт до рассвета, все равно на насосной станции никого не будет.

Рулевой повторил приказ, и единственный двигатель судна сбавил обороты. Незагруженное судно сидело в воде высоко и постепенно сбросило скорость с двенадцати до восьми узлов. Через пару часов, около полуночи, на мостик пришел старпом, чтобы сменить капитана на вахте. Хамет в последний раз посмотрел на экран радара, прежде чем развернуться и уйти.

— Нас нагоняет судно слева по борту, а так на море пусто, — сказал капитан помощнику. — Так что, Зев, просто держись подальше от пляжей.

— Да, кэп, — ответил помощник. — Никаких ночных заплывов.

Хамет спустился в свою каюту, лег в койку и быстро уснул, но вскоре проснулся от ощущения, что что-то не так. Тряхнув головой, чтобы прогнать остатки сна, он понял, что не хватает гула и дрожи судового двигателя. Подумал еще: странно, что никто не пришел за ним и не разбудил, если возникли проблемы с ходом судна или работой двигателя.

Накинув халат, капитан вышел из каюты и взобрался по трапу на мостик. Войдя в полутемную рулевую рубку, он замер в ужасе. В полуметре от него на полулежал старший помощник лицом вниз в луже крови.

— Что тут происходит? — рявкнул он, обращаясь к рулевому.

Тот молча поглядел на него широко открытыми глазами.

В полумраке капитан увидел, что на лице у парня — свежая ссадина. Внезапно взгляд капитана привлекли огни другого судна, видневшиеся сквозь переднее окно. Судно находилось в опасной близости от левого борта танкера, ближе к носу.

— Полный право на борт! — заорал капитан, не обращая внимания на шорох позади.

От задней стены рулевой рубки отделилась рослая фигура человека, одетого в черное, с угольно-черной лыжной маской на лице. В его руках была штурмовая винтовка, которую он поднял на уровень плеч. Рулевой не выполнил команду Хамета, молча глядя на бандита с оружием. Хамет обернулся как раз в тот момент, когда ствол винтовки двинул ему в лицо. Голову пронзило болью, словно молнией. Капитан почувствовал, как его колени подгибаются, и погрузился в темноту, падая на палубу рядом со своим помощником.

— Ридли, друг мой, заходи, заходи.

Голос Толстяка звучал, как попавший в миксер песок. Он снова встречал Ридли Баннистера в своих апартаментах в Тель-Авиве, второй раз за неделю.

— Благодарю тебя, Оскар, — ответил археолог, входя с уверенным видом, которого у него в прошлый раз и в помине не было.

Гуцман отвел его в приемную, где за столом сидел худощавый, хорошо одетый араб, который просматривал какие-то бумаги. Подняв взгляд, он с подозрением посмотрел на Баннистера.

— Это Альфар, один из моих менеджеров, — сказал Гуцман, небрежно махнув рукой. — Не беспокойся, ему можно доверять, — уловив настороженный взгляд Баннистера, добавил он.

Дойдя до любимого кресла, Гуцман неуклюже плюхнулся в него.

— Итак, что у тебя за важное дело, раз ты мне так неожиданно позвонил? — спросил он.

Баннистер заговорил тихо, готовя жертву к решающему удару.

— Оскар, ты не хуже меня знаешь, что охота за исторической правдой — занятие в лучшем случае спекулятивное. Мы можем искать в течение дней, недель и даже лет, надеясь совершить великое открытие, и все равно оказаться ни с чем. Конечно, по ходу дела можно найти что-то важное, иногда даже такое восхитительное, что разыгрывается воображение. Но обычно все усилия пропадают даром. Но иногда, когда звезды встают как надо, кто-нибудь очень-очень удачливый может обрести истинный дар небес.

Наклонившись вперед, он посмотрел в глаза Толстяку.

— Оскар, я считаю, что мы находимся на пороге такого открытия.

— Ну, мальчик мой, где же, где? — свистящим голосом проговорил Гуцман. — Хватит со мной играться.

— Я только что побывал в Лондоне и случайно встретился с торговцем антиквариатом, которого знаю уже не первый год. У него недавно появился ряд предметов, многие годы назад украденных из архивов англиканской церкви, — солгал Баннистер, снова сделав паузу для пущего эффекта.

— Продолжай.

— Часть из них — предметы искусства, украшения и другие предметы, вывезенные из Святой Земли во времена Крестовых походов.

Баннистер опасливо огляделся.

— Но среди них — Манифест, подлинный, — тихо добавил он.

Глаза Гуцмана выпучились, как шары.

— Ты… ты серьезно? — прохрипел он. Попытался скрыть охватившее его возбуждение, но лицо его покраснело от волнения.

— Да, — ответил Баннистер, доставая фотокопию папируса, преднамеренно сделанную с плохим качеством. — Оригинала я не видел, но меня заверили, что он подлинный.

Гуцман несколько минут разглядывал фотокопию, не проронив ни слова. Лишь шуршание бумаги в его неловких пальцах раздавалось в тишине.

— Он существует, — тихо сказал он наконец. — Поверить не могу, что по воле Божией это все-таки произошло… — Потом жестко поглядел на Баннистера: — Этот торговец мне его продаст?

Баннистер кивнул.

— Учитывая, как тот к нему попал, он будет вынужден продавать его втихую. Поэтому и назначил цену всего в пять миллионов фунтов стерлингов.

— Пять миллионов фунтов! — выпалил Гуцман и зашелся в приступе кашля. Когда приступ кончился, он снова посмотрел Баннистеру в глаза.

— Я не стану столько платить, — твердо сказал он.

Баннистер слегка побледнел. Он не ожидал такого ответа.

— Думаю, Оскар, цена — вопрос обсуждаемый, — выпалил он. — Торговец указал, что он провел радиоуглеродный анализ за свой счет.

Гуцману доводилось покупать антиквариат у всех, начиная с расхитителей могил и заканчивая политиками, и он хорошо знал, как торговаться. Более того, он понимал, что Баннистер пытается его разыграть, окончательно убедившись в этом, когда уловил в голосе собеседника нерешительность.

— Будь здесь, — сказал Толстяк, неуверенно встал из кресла и вышел.

Очень скоро он возвратился с толстой папкой в руках. Сев и открыв ее, достал пачку фотографий, каждая из которых была упакована в пластиковый прозрачный конверт. На фотографиях были антикварные предметы разных эпох и стилей, большие и маленькие. Баннистер увидел статуи, барельефы и керамику; каждый из этих предметов стоил не одну сотню тысяч долларов. Пролистав папку до конца, Гуцман достал несколько других фотографий, которые и отдал Баннистеру.

— Погляди, — сказал Толстяк.

— Часть твоей коллекции? — спросил Баннистер.

— Да, та, что у меня на складе в Португалии.

Баннистер принялся разглядывать фотографии. На первой были несколько ржавых мечей и наконечников копий. На второй — железный армейский шлем, римский, хеддернхаймского типа. На следующей фотографии была тонкая бронзовая пластина с изображениями орла, скорпиона и нескольких корон. Но на последней был предмет, которого Баннистер опознать не смог. Какая-то огромная угловатая груда искореженного металла.

— Редкие предметы римского оружия, — сказал он. — Орел и скорпион — часть боевого штандарта, да?

— Неплохо, Ридли, неплохо. Это не просто боевой штандарт. Это — эмблема «Схола Палатина», элитного подразделения, охранявшего Константина Великого. А что скажешь по поводу последнего предмета, друг мой?