Вся моя жизнь подтверждает — лучшее средство причинить боль, это быть максимально жестоким. Жестокость невозможна без использования «запрещенных» приемов или оружия. Первая атака должна сразу выводить противника из строя.

Теперь у меня есть и оружие, поэтому в тренировки включено выхвачивание револьвера и стрельба в болевые точки: плечо, ляжки, кисти рук, ступни.

Лучшая оборона — это атака! Атака хорошо проходит тогда, когда она внезапна. Лучшая атака та, которая максимально болезненна для противника.

Кружусь вокруг березки, нападаю, бью ногами и руками. Откатываюсь, падая, боковым катом и «стреляю» из нагана по «плечам и ногам» бедной березки. Как так нас еще в курсанстве учил тренер:

Смерти подобно двигаться в бою линейно — вперед, назад, в сторону. Твои перемещения должны быть как минимум диагональными, а лучше — по дугам. Представь, что твой противник — это центр условного круга, и двигайся вокруг него по окружности. Он — одна ножка циркуля, ты — другая. Все время держи его в поле зрения, но смещайся так, чтобы ему было видно тебя хуже. Ты точно так же сможешь его ударить, если будешь сбоку от него или у него за спиной. Но при этом ты будешь контролировать ситуацию, а враг — нет. Шагать следует так, чтобы ты не «падал» на ногу, а переносил вес уже после того, как ведущая нога опустилась на землю. При обычной ходьбе человек клонится корпусом вперед и только «подставляет» ноги. В бою это недопустимо. Твой центр тяжести должен оставаться посередине между ногами, его смещение будет означать уменьшение устойчивости. Так что нужно ходить особым устойчивым образом. Помимо таких мелких шагов, есть еще шаги-рывки, нужные, чтобы быстро сократить дистанцию и атаковать противника. В них основную роль играет не передняя нога, с которой ты начинаешь мелкие шаги, а задняя, опорная нога, которой нужно толкнуться, чтобы резко продвинуться вперед. Кстати, когда я говорю «передняя нога», то имею в виду ту, что находится ближе к направлению, в котором ты собираешься двигаться.

Да, конечно выгода тела молодого, перед тем, в котором умирал, очевидна. Энергия так и распирает меня, сплю сладко, бегаю охотно. Все время хочется двигаться, даже после еды погрел пузо на солнце минут пять и вновь хочется двигаться. Но тело не тренированное, уже закрепощенное крестьянским трудом и бытом, уже погашены некоторые рефлексы… Зато мозг чистый, как небо безоблачное. И работает пока охотно. Мое сознание в нем резвится шкодливо, вспоминая замедленную работу прежнего после семидесяти с провалами раннего склероза.

Дополнительный вип-приз — тестерон, коего у меня под старость было немного. Не из-за возраста, я болел раком предстательной железы — карциомой, а неоперабельное лечение заключается в радиоактивном облучение и уколах женских гормонов. какой уж в таком режиме тестерон! Мне даже сны эротические перестали сниться, да и женские ножки перестали вызывать интерес. А тут по любому поводу возбуждаюсь. Лягу на живот — стручок торчит, девчонку увижу в сарафане — торчит… Надо думать, что прежний носитель тела снимал возбуждение по-деревенски бесхитростно: грехом онановым или с курами-козами. (А чем вы думали пастушки все лето занимаются!) Но мне как-то, простите, неловко мастурбировать. Впрочем, нравы тут простые. Как местная знахарка баба Нюра сказала, увидев мою эрекцию:

— Вот станешь на ноги, купи платок какой-нибудь девчонке городской, она тебя приласкает. Только к деревенским не лезь, деревенские они целку, берегут, темные они.

Да, да и знахарка меня пользовала, пока я после больницы притворялся ужасно хворым. (Во — хворым! Я похоже уже и местную лексику осваивать начал. Это хорошо, когда-нибудь заговорить придется).

Пишу я пока плохо. С ошибками, печатными кривыми буквами. Что тоже доставляет мне лишнее напряжение. Но учительница считает, что я сообразительный и делаю успехи. Благо, не приходится мучиться с всякими там фитами-ерами.

Большевики тщательно следили за тем, чтобы букв из прошлой жизни больше не осталось. Правда, в революционном пылу из типографий изъяли заодно и те буквы, которые сохранились в новой орфографии. Так, например, исчезла литера Ъ (бывший ер). Именно поэтому в некоторых словах Ъ стали заменять апострофом (под’езд) — просто знаков не хватало[12].

А еще мы с братом Федором, оказывается, герои. Герои, пострадавшие от рук классового врага. И Федору поставят настоящий геройский памятник со звездой на пирамидке.

Вот, недавно матушка таскала в начальную школу, где мы позорились на сцене перед пионерами из Тюмени. Женщина эта, вроде как и добрая ко мне, только эта доброта меня излишне напрягает: если кто и заменит перемены в мальчике, так кто же, как ни родные, особенно мать. Поэтому одной из первейших задач ставлю слинять от семьи Морозовых как можно дальше. Есть варианты, если буду хорошо учиться, томогут направить на учебу в ликбез. Оказывается, еще 1920 г. в Екатеринбурге была открыта школа-интернат для глухонемых детей по адресу: ул. Белинского, 163. Сюда привозили детей со всего Урала. Так чем я хуже!

Так я и сказал чекисту Николаю Крылова, когда попросил его выдать мне револьвер. Ну как сказал — написал. Написал вот так: «отшень боимся мы другов дида от герасемавки!» — и восклицательный знак поставил.

Крылов — дядька хороший. Именно он приезжал старшим группы в Герасимовку, когда меня с братом убили в лесу. Отвел меня за овин, показал как заряжать и стрелять и вручил наган. Символ революции, так сказать. А на деле — трехлинейный семизарядный револьвер образца 1895 года, разработанный и производившийся бельгийскими промышленниками братьями Эмилем и Леоном Наганами для Российской империи в конце XIX века.

Просто у них нынче! Мир делится на белых и красных, а мальчик в 13 лет — вполне самостоятельный человек, которому и оружие доверить не стыдно. Съездить что ли в Хакасию — где-то там гоняет беляков по полям мой ровесник Голиков — будущий писатель Гайдар, который подарит потомкам внука, развалившего на пару с Ельциным экономику России.

Шучу, хотя мысль для полной адаптации в это время, интересная!

Сегодня пришлось продемонстрировать наган, что явилось шоком не только для Мезюхина[13] из Владимировки, приятеля моего деда-убийцы, но и для мамы. Бородатое чудище вывалилось из-за плетня и пошло на нас с палкой. А у меня памяти Павлика нет, я маму и то по указанию врача узнал, когда он объяснял её, что «малец потерял память, но она вернется».

Так вот, прет на нас этот дед, палкой грозит, а я из нагана ему под ноги: бац! Ой, как он кричал, убегая. Бабьим голосом визжал от страха, тварь кержацкая!

Крылов, видя что портки мои веревочкой дохлой подвязаны, не поскупился кобуру сыромятной кожи с ремнем выдать, для прочной носки оружия. Ремень со звездой в пряжке, крутой (тьфу, надо от словечек из будущего избавляться даже в мыслях). Но я светить его (опять словечко, буду щипать себя… Ой!) не стал, как любой бы пацан сделал, я его под рубахой навыпуск надел, затянул вокруг тощего живота. Пришлось новую дырку колоть, благо — шило у меня теперь всегда с собой: шило — и оружие тайное, и в этом времени очень полезный инструмент. Шило — шить.