Итак, передо мной стояла задача завоевать симпатию Идена и Мартино. В каком бы направлении я ни двинулся, их помощь понадобится мне. Действовать поэтому следовало так, чтобы не оступиться. И я очень волновался, когда Джордж впервые привел меня сначала в дом Мартино, а затем в кабинет Идена, однако волнение это пошло мне на пользу, обострило мое внимание и ум. В противоположность Джорджу, терявшемуся на приемах, я чувствовал себя совсем неплохо.

Мартино отнесся ко мне с любезной снисходительностью — и только. В то время он уже потерял интерес к своей профессии, о чем мы, правда, еще не подозревали. Мартино сказал, что будет рад видеть меня в своем доме по пятницам, на званых вечерах. Его дом был первым светским салоном, куда я ступил, и не имея никакого понятия о других, я не понимал, насколько все здесь эксцентрично. Мне понравился комфорт буржуазного особняка. Однако я не смог пробудить в Мартино интереса к себе: он отделался полуобещаниями, да и то, пожалуй, только ради Джорджа, к которому был очень расположен.

Совсем иначе получилось все с Иденом. Уже до знакомства с ним я понимал, что мне предстоит серьезное испытание: ведь Иден был старшим компаньоном в фирме. Я догадывался, что мне придется преодолевать какие-то препятствия. И не успел я пробыть и трех минут в кабинете Идена, как почувствовал — нервы у меня были до крайности напряжены, и я не мог не почувствовать, — что преодолевать мне придется не просто препятствия, а сильнейшую антипатию Идена к Джорджу.

В кабинете было тепло и уютно; в старомодном камине горел огонь, освещавший кожаные кресла и ряды толстых томов, выстроившихся на полках вдоль стен. Откинувшись на спинку кресла, Иден курил трубку. Джордж неловко представил меня и продолжал стоять, не зная, уйти ему или остаться. Я тоже стоял. Наконец Иден собрался что-то сказать, но именно в эту минуту Джордж счел необходимым заявить, что не согласен с его указаниями о том, как надо вести какое-то новое дело.

Иден был плотный, лысый, лицом напоминал лягушку, но, несмотря на свое уродство, производил впечатление человека приятного и располагал к себе. Держался он любезно, но от его любезности не осталось и следа, когда он повернулся к Джорджу. Между ними произошла короткая перепалка, во время которой оба силились быть вежливыми. Иден слушал Джорджа, едва сдерживая раздражение, а тот упорно настаивал на своем мнении и на своих правах. Наконец Иден сказал:

— Ладно, ладно, Пассант, сейчас не время спорить на эту тему. Может быть, вы разрешите мне побыть наедине с этим молодым человеком.

— Как вам будет угодно, мистер Иден, — ответил Джордж, отступая к двери.

Обычно Иден готов был спорить с Джорджем до тех пор, пока окончательно не переубедит его. Это был степенный, уравновешенный и добродушный человек, очень скромный во всем, что не касалось его суждений. Он и сам нередко умилялся собственной скромности и терпимости. Он высоко ценил ум и деловые качества Джорджа — этот человек вполне устраивал его: сам Иден не отличался чрезмерным трудолюбием и, убедившись в высокой квалификации и поистине неисчерпаемой энергии Джорджа, преспокойно взвалил на него основную тяжесть дел фирмы. Но все остальное в Джордже вызывало у Идена острую неприязнь. Его бесила «неотесанность» Джорджа, свойственная ему сухая официальность, страсть к спорам и непокладистость. В глубине души Иден терпеть его не мог. Еще прежде, чем Иден обратился ко мне, после того как Джордж наконец оставил нас вдвоем, я понял, что его антипатия к Джорджу распространяется и на меня. Ему казалось, что и я такой же. Значит, необходимо было рассеять это предубеждение и понравиться ему.

— Итак, молодой человек, чем могу быть вам полезен? — спросил Иден с вежливой, но несколько натянутой улыбкой.

Я ответил, что мне прежде всего нужен совет умного человека. В таком духе я и продолжал разговор.

Дерзость и приступы болезненного самолюбия, нападавшие на меня в разговорах с Джорджем, были не в моем характере, — вернее, не в том сложившемся с течением времени характере, благодаря которому я без труда ладил с самыми разными людьми. Многому научился я и за те месяцы, которые протекли между моим знакомством с Джорджем и встречей с Иденом. В общении с людьми я выказывал больше такта, чем Джордж, который на всю жизнь остался таким, каким большинство из нас бывает в восемнадцать лет. Я верил в себя гораздо больше, чем Джордж, и был убежден, что при желании могу произвести благоприятное впечатление и на Идена и на кого угодно; эта убежденность и помогала мне без ложного стыда добиваться расположения тех, с кем мне доводилось знакомиться.

Подозрительность Идена несколько ослабла, и он стал необычайно любезен. Он не имел обыкновения судить о людях второпях и держался со мной крайне добросердечно, довольный собственной беспристрастностью: хорошо уже, что хоть приятель Пассанта — в отличие от самого Пассанта — может произвести столь выгодное впечатление. Иден стремился быть справедливым, а с Пассантом это было так трудно! В этом-то и заключался один из главных грехов последнего.

В противоположность Мартино, Иден не торопился с обещаниями. Он снисходительно заявил, что какую бы профессию я для себя ни избрал, мне прежде всего следует научиться здраво мыслить. В одной из местных газет он читал какую-то мою речь и обратил внимание на резкость некоторых выражений. Произнеси ее Джордж — и его репутация в глазах Идена была бы навеки погублена. Но ко мне он отнесся иначе. С первого же взгляда он понял, что может поучать меня, чего Джордж никогда бы не допустил.

— Ну да ладно! — сказал он добродушно. — Молодежь непременно должна делать глупости! Лишь бы она не переходила границ!

Представление о том, как должен вести себя человек респектабельный, не позволяло Идену делать поспешные выводы или давать необдуманные обещания. Не доверяя порыву души или первым впечатлениям, он предпочитал выждать, собрать отзывы и как следует поразмыслить над своим первоначальным суждением. Во всяком случае, я узнал, что он расспрашивал обо мне Дэрби и нашего директора, а также директора школы, которую я кончил. Прошло две недели, если не больше, прежде чем он прислал мне на работу записку с просьбой зайти к нему, когда я смогу.

Но и когда я зашел к нему, Иден выложил мне все не сразу. Он плотнее уселся в кресле и откинулся на спинку, довольный тем, что провел необходимое расследование и ни в чем не отступил от процедуры, без которой невозможно составить зрелое суждение. Ему приятно было, что я сижу перед ним как на иголках, ожидая его решения.

— Я не люблю делать поспешные выводы, Элиот, — сказал наконец он. — Я не настолько умен, чтобы быстро решать. Но я всесторонне обдумал ваше положение и теперь знаю, что вам ответить. — Он неторопливо набил трубку и наконец приступил к сути вопроса. — Ну что ж, молодой человек, я не вижу причин, которые мешали бы вам избрать для-себя нашу профессию.

И, в противоположность Мартино, он-сделал мне вполне конкретное предложение. Если я хочу пройти практику в его конторе, он согласен принять меня на обычных условиях, то есть за двести пятьдесят гиней. Он сказал сущую правду: столько он брал с любого ученика, проходившего практику у него в конторе. Иден добавил, что не станет делать для меня никаких скидок, несмотря на то, что я ему понравился и что я так беден.

— Если стать на этот путь, молодой человек, бог знает, до чего можно дойти! Платите, как все, и будем добрыми друзьями! — заключил он и, как человек, уверенный в своей правоте, улыбнулся широкой улыбкой, приподнявшей уголки его рта.

Но он знал, что после того, как я заплачу за учение, мне почти не на что будет жить, и сказал, что станет платить мне по тридцать шиллингов в неделю, пока я буду работать у него. При этом он сдержанно предупредил меня, чтобы я не рассчитывал на место в его конторе, «если все сойдет благополучно» и я получу звание стряпчего. Насколько ему известно, Джордж Пассант не собирается уходить, а второй помощник-юрист фирме не нужен.