— Ты не будешь таким, как он, — успокаивает меня Марика. — Ты станешь отличным отцом.

— Ты в это веришь?

— Верю. Всем сердцем.

Марика поднимает мое лицо к себе и награждает поцелуем, самым сладким и нежным, который только был у нас.

— Давай займемся твоей пострадавшей пяткой, Алекс.

Александр

Марика с ловкостью хирургической медсестры извлекла осколки из пятки и дала распоряжение прислуге прибрать бардак в комнате на первом этаже.

— Прости за сервиз. Я нарочно его разбила, чтобы привлечь твое внимание. Он очень дорого стоит?

— Немало, но мне он никогда не нравился. Пустяки!

Марика переодевается в домашнее платье и садится перед зеркалом, открыв косметичку.

Я, чтобы не сидеть без дела, листаю ленту в телефоне. Не хочу видеть отца! Чувствую, что мне нужно еще немного времени. Иначе набью ему морду. Давно пора…

Добираюсь до журнала пропущенных вызовов. Нахожу среди кучи звонков номер, который не записан в моей телефонной книжке под именем «папа», но я все же помню его наизусть.

— Он звонил, — признаюсь нехотя. — Хоть в этом не соврал. Представляешь, с пяти часов утра звонил, а я не слышал.

— Я тоже не услышала звонка. Мы просто устали и крепко спали. Не стоит так злиться и портить нам праздник. Он все же приехал, — говорит осторожно.

— Да. С опозданием! На сутки…

— Может быть, рейс задержался?

— Или он с перепоя даты спутал! Все, не желаю о нем ничего слышать! Видеть его тоже не желаю. Сейчас позвоню охране, пусть выведут его за ворота и отвесят пинка под зад! Внесу его в черный список лиц, которым категорически запрещено приближаться к моему дому!

Меня несет и дальше, прорывает фонтаном. Понимаю, что Марика здесь ни при чем, что не ей я должен выкатывать претензии, но я слишком долго терпел и молчал, копил в себе. Понимаю, что выгляжу уязвимым, признавшись в своих слабостях, но знаю, что могу перед ней обнажиться. Уверен, что Марика не ударит меня в спину.

— Козел. Вот он кто, — выдыхаю последнее, замерев у большого окна. — Козел и точка! — больше никто.

Марика обнимает меня со спины, крепко прижимается грудью, обволакивает своим теплом и нежностью, сцепляет руки под самым сердцем. Я накрываю ее руки своими ладонями.

— Я тобой восхищаюсь, — говорит она.

Хоть я не вижу ее лица, но чувствую, что Марика искренна со мной в этот момент.

— Я тобой восхищаюсь, потому что ты всегда поступаешь правильно, по совести. И сейчас ты тоже знаешь, как должен поступить. Просто не хочешь этого делать, да?

— Не хочу, — целую ее пальцы, поднеся повыше. — Хочу хоть раз побыть кем-то другим. Не собой… Может, будет легче?

— Думаешь, тебе понравится быть другим?

Отрицательно качаю головой.

Моя Марика снова права… Опять права, моя ненаглядная.

— Хорошо, что ты рядом. Делаешь меня лучше, чем есть.

— Брось, ты и без того самый лучший…

Марика встает рядом со мной, я обнимаю ее за плечи и целую темные волосы. Мы смотрим в одном направлении, во двор. Там мой папаша выкатил свой небольшой чемодан и шнурует ботинки, присев возле чемодана. Потом встает, вытягивает ручку, поправляет на чемодане что-то…

Смеюсь в голос.

— Он даже не может просто так взять и уйти, не устроив целую сцену. Ты только посмотри, ну, он же время тянет!

— Возможно, так и есть. Но ты его уже не изменишь. Какой есть.

— Ничего хорошего.

— Но он не делал пакости исподтишка, да? Как моя тетка, когда подсунула отравленные пирожки. Твой папа, возможно, ни за что не станет отцом года, но насколько я поняла, он и не пытался им стать. Вдруг ему захочется стать веселым дедушкой для нашего малыша?

Вздыхаю тяжело. Папаня, справившись с чемоданом, начинает поправлять на себе одежду, крутить на кулаке легкомысленную соломенную шляпку.

— Знаешь, как он учил меня плавать? У меня все не получалось… Однажды мы были на отдыхе, я снова тонул, как топор, без круга и прочего. Папаша сказал, залезай, передохни. Я залез на лодку, снял нарукавники и отложил в сторону круг. Папаша рассмеялся, сказал, что эти круги для слюнтяев-малышей, столкнул меня в воду и завел мотор лодки… Сделал вид, что уплывает.

— Он уплыл?

— Совсем недалеко, метров на тридцать. Но эти тридцать метров казались мне бесконечностью. Наверное, именно тогда я и понял, что полагаться не на кого. Даже самые близкие могут столкнуть с лодки. В любой момент.

— Но у тебя есть надежные друзья. Есть я и наш малыш. Для меня наша клятва быть вместе — это настоящее.

— Для меня тоже.

— Я буду рядом. Всегда!

Марика поднимается на цыпочки и целует меня в щеку.

— Всегда, — повторяет она. — Что бы ты ни решил насчет своего непутевого папаши.

— Я уже все насчет него решил! — хмурюсь.

Выгнать к чертям, дело с концом. Заслужил…

Но в этот момент папаша нахлобучивает свою шляпу на голову, решительно берется за ручку чемодана и бросает последний взгляд на дом, в котором я вырос.

Смотрит с тоской…‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Понятия не имею, что там заколыхалось у меня внутри, но что-то точно трепыхнулось. Может, родом из детства или хрен знает откуда еще.

— Ладно. Я дам ему шанс. Последний, — говорю нехотя и набираю охране, чтобы пригласили папашу обратно в дом. — Пусть погостит немного, день-два, потом уматывает обратно.

— Вдруг из него получится неплохой гостевой дедушка? — предполагает Марика.

— Это единственный вариант для него, чтобы появляться в этом доме. И я надеюсь, что он окажет тебе должное уважение!

— Итак, ты останешься у нас погостить, — приветствую папу внизу, в просторном холле первого этажа.

— Я знал, что ты родного папку на улице не бросишь! — радостно говорит отец.

— Постой! — пресекаю его попытку обняться. — Я еще не договорил. Погостить — это значит остановиться в моем доме на короткий срок и вести себя подобающим образом, уважая интересы домочадцев. Никаких прогулок в трусах и полуголым. Никаких экзотических фруктов на моем столе! — хмурюсь. — Моя жена беременна и эксперименты с едой нам ни к чему. Все ясно?

— Как божий день! — клянется папа. — Твоя жена ждет наследника, надеюсь? Сына?

— Еще не знаем и для нас это значения не имеет. Для тебя — тоже. Все понял?

— Понял. Так пойду брошу кости в прежней спальне…

Намекает на спальню родителей.

Снова во мне закипает злость, но пытаюсь говорить спокойно:

— Ты бросишь свой чемодан в той гостевой спальне, которую я для тебя выберу, отец. Спальня мамы останется без изменений, и ты не станешь оскорблять ее память своим присутствием в этой комнате. Это важно.

— Еще ты нас друг другу не представил официально, — подсказывает Марика, обняв меня.

— Моя любимая супруга — Марика, а это мой отец, Владимир Николаевич.

Папаня сначала важно кивает, а потом распахивает объятия, заявляя напыщенно:

— Добро пожаловать в семью, Марика!

Говорит так, словно я спрашиваю его благословения!

Не могу отделаться от мысли, как он меня раздражает, но все же Марика, добрая душа, уговорила меня дать папаше шанс.

Я буду держаться настороже, потому что как никто другой знаю, каким высокомерным засранцем он может быть. Он всегда смотрел свысока на простых людей…

Я дам ему шанс. Но если папаша его профукает, пусть пеняет на себя.

Александр

Я четко указал отцу на границы, он с ними согласился и даже вел себя, как подобает. Но возвращаться в Доминикану не торопится, снял лофт в центре и живет там, навещая нас Марикой так часто, словно живет в доме, а не приходит время от времени.

Я с подозрением отношусь к такой активности, но Марику мой старик смешит постоянно, рассказывая байки, к тому же многое родом из детства. Может быть, моя жена права, и хотя бы дед из отца получится веселым?