— Определенно. И научился делать витражи.

Джона задумался.

—Эй, па! — окликнул он наконец.

— Что?

— Теперь я хочу научиться стоять на голове.

         Стив поколебался, не понимая, как такое пришло на ум Джоне.

— Можно спросить почему?

— Мне так нравится. Все видеть перевернутым. Не могу от­ветить, каким образом, но, думаю, ты мне понадобишься. Что­бы держать меня за ноги. По крайней мере вначале.

— С удовольствием.

Они надолго замолчали. Ночь была теплая, звездная, и, лю­буясь окружающей его красотой, Стив ощутил некое умиротворение благодаря тому, что проводит лето с детьми и вместе с сы­ном сидит на дюне и говорит о пустяках. Он уже привык к такой жизни и с ужасом думал о том, что все скоро кончится.

— Эй, па!

— Что?

—  Здесь что-то скучно.

— А по-моему, все очень славно.

— Но я почти ничего не вижу.

— Видишь звезды. И слышишь шум волн.

— Его я слышу постоянно. Каждый день одно и то же.

— Когда ты хочешь начать тренировки по стоянию на голове?

— Может, завтра.

Стив обнял худые плечики сына.

— Что случилось? Что-то у тебя голос грустный.

— Ничего, — еле слышно ответил Джона.

— Уверен?

— Можно, я буду здесь ходить в школу? И жить с тобой?

Стив осознал, что ступает по тонкому льду.

— А как же твоя ма?

— Я люблю ма. И скучаю по ней. Но мне тут нравится. Нра­вится жить с тобой. Делать витражи, запускать змеев. Просто без­дельничать. Здесь так здорово! Не хочу, чтобы все это кончилось.

Стив привлек его к себе.

— Мне тоже хорошо с вами. Лучшее лето в моей жизни! Но ведь ты все время будешь в школе, так что у нас почти не оста­нется времени побыть вместе, как сейчас.

— Может, тебе удастся добиться домашнего обучения, — пробормотал Джона тихо, почти испуганно. Куда девалась его взрослая рассудительность! Сейчас он был собой — маленьким несчастным мальчишкой, чьи родители не могут быть вместе. Иот осознания этого у Стива перехватило горло. Он заранее нена­видел то, что придется сказать сыну, хотя выхода все равно нет.

— Думаю, ма будет очень тосковать по тебе, если останешь­ся со мной.

— Может, ты вернешься? И вы с ма снова поженитесь?

Стив судорожно вздохнул.

— Знаю, это трудно и кажется несправедливым. Мне очень хотелось бы все изменить, но ничего не получится. Тебе нужно жить с мамой. Она так тебя любит и не знает, что без тебя делать. Но я тоже люблю тебя и хочу, чтобы ты это помнил.

Джона кивнул, словно ожидал такого ответа.

— Но завтра мы поедем в Форт-Фишер?

— Если захочешь. А потом, может, сумеем добраться до во­дяных горок.

— Здесь есть водяные горки?

— Нет. В другом месте, недалеко отсюда. Только нужно не забыть взять плавки.

— Здорово! — уже оживленнее сказал Джона.

— А может, мы заглянем и в «Чак Е. Чиз».

— Правда?

— Конечно, если пожелаешь.

— Еще бы не пожелать!

Джона довольно засопел и потянулся к сумке-холодильни­ку, чтобы вытащить пластиковый пакет с печеньем. Стив мудро решил этого не замечать.

— Эй, па!

— Что?

— Как по-твоему, черепашки сегодня вылупятся?

— Вряд ли. Но думаю, ждать недолго.

Джона плотно сжал губы, но ничего не ответил, и Стив по­нял, что сын снова думает о скорой разлуке. Он еще крепче при­жал Джону к себе, но в душе что-то сломалось. То, что будет му­чить его всегда. Он знал это.

 Стив встал на рассвете и оглядел пляж. Сегодня, во время прогулки, он будет просто наслаждаться утренней свежестью. Бога здесь нет. По крайней мере для него. Но если хорошенько подумать, в этом есть смысл. Если бы ощутить Господне присутствие оказалось так просто, вероятно, по утрам на пляжах яблоку было бы негде упасть. Люди занимались бы поисками Бога, вместо того чтобы бегать, или прогуливать собак, или удить рыбу в прибое.

Поиски Бога такая же тайна, как сам Бог, и что есть Бог, если не тайна?

Странно, что ему потребовалось столько времени, чтобы это понять.

 Он провел день с Джоной так, как они и собирались. Форт, возможно, больше интересовал его, чем сына, поскольку Стив знал историю Гражданской войны. Как и то, что Уилмингтон был последним действующим портом конфедератов.

А вот Джону куда больше привлекали водяные горки. Каж­дому приходилось нести наверх свой резиновый коврик. И хотя Джона дважды осилил подобный труд, Стиву скоро пришлось тащить оба коврика.

Под конец ему уже казалось, что он умирает.

«Чак Е. Чиз», пиццерия с видеоиграми, позволила занять Джону еще на пару часов. Они трижды сыграли в воздушный хоккей, накопили несколько сотен игровых билетов, что позво­лило им уйти с парой водяных пистолетов, тремя надувными ша­рами, коробкой цветных карандашей и двумя ластиками. Стив не хотел даже думать о том, во что ему все это обошлось.

Это был хороший день, день смеха и веселья, но очень уж утомительный. Немного поговорив с Ронни, он пошел спать и от усталости мгновенно заснул.

После того как отец и Джона уехали в Форт-Фишер, Ронни пошла искать Блейз, надеясь найти ее еще до того, как придется идти в «Аквариум». В конце концов, терять ей нечего. Самое худ­шее, что может случиться, — это если Блейз обругает ее или прогонит, так что ситуация не изменится. Ронни не считала, что Блейз внезапно изменит свое мнение, так что слишком надеять­ся на лучшее не стоит. В чем-то Уилл прав: Блейз — это не Мар­кус, у которого совсем нет совести, и поэтому она должна чув­ствовать себя хоть немного виноватой, верно?

Блейз нашлась на удивление быстро. Она сидела на дюне, наблюдая за виндсерферами. При виде Ронни она ничего не сказала.

Ронни даже не знала, с чего начать, и поэтому решила прос­то поздороваться.

— Привет, Блейз.

Та не ответила, и Ронни пришлось собраться с силами, преж­де чем продолжать.

— Понимаю, что ты, возможно, не хочешь со мной разгова­ривать...

— Ты похожа на пасхальное яичко!

Ронни оглядела костюм, который требовалось надевать в «Аквариум»: бирюзовая рубашка, белые шорты и туфли.

— Я пробовала уговорить начальство разрешить мне носить черное, но они не позволили.

— Жаль. Черное — твой цвет, — коротко улыбнулась Блейз. — Что тебе нужно?

Ронни глубоко вздохнула.

— В ту ночь я не пыталась склеить Маркуса. Он сам ко мне приставал, и не знаю, почему сказал то, что сказал, разве что хо­тел заставить тебя ревновать. Ты, конечно, не поверишь, но хочу, чтобы ты знала: я никогда не была способна на подлости по от­ношению к друзьям. Не такой я человек.

Ну вот. Она выложила все, что хотела.

— Знаю, — кивнула Блейз, помолчав.

Такого ответа Ронни не ожидала.

— Почему же ты подложила пластинки мне в сумку?

Блейз чуть прищурилась:

— Я была очень зла на тебя. Совершенно очевидно, что ты нравилась Маркусу.

Ронни проглотила ответ, который положил бы немедлен­ный конец их беседе. Блейз снова сосредоточилась над винд­серферах.

— Вижу, ты много времени проводишь с Уиллом.

— Он сказал, что вы с ним друзья.

— Были. Давно. Он славный парень, так что тебе повезло.

Блейз вытерла руки о джинсы.

— Моя ма собирается выходить замуж за своего бойфренда. После того как она это сказала, мы здорово поскандалили, и она вышибла меня из дому. Сменила замки, и все такое.

— Мне очень жаль, — искренне ответила Ронни.

— Переживу.

Ронни почему-то подумала о сходных обстоятельствах их жизни: развод, гнев, мятеж, второй брак матери. И все же, не­смотря на это, больше они ни в чем не похожи. Блейз сильно из­менилась с начала лета. Куда девалась жажда жизни, которую заметила Ронни, когда они впервые встретились. Теперь Блейз казалась старше своего возраста, словно состарилась не на неде­ли, а на годы. И сильно похудела. Перед Ронни словно предста­ла та, какой она сама могла стать, и это совсем ей не нрави­лось.

— Ты плохо со мной поступила, — настаивала Ронни. — Но еще можешь все исправить.