Том Блейкли отвел глаза, и Ронни поняла, что была права.

— Вообще-то помощь оказывалась анонимно, — выда­вил он.

— Знаю. И пастор Харрис ничего мне не сказал. Ваш посту­пок более чем прекрасен.

Том кивнул, почти застенчиво, и она увидела, как он пере­вел взгляд на витраж. Должно быть, тоже видел свет, наполнив­ший церковь.

— Готова? — спросила мать, как только Ронни вышла из церкви. — Мы уже опаздываем.

Ронни едва ее слышала, потому что смотрела на Уилла. Он был в черном костюме. Волосы отросли, и ее первой мыслью было, что он выглядит старше. Уилл разговаривал с Галадриель, но, увидев ее, поднял палец, словно просил придержать эту са­мую мысль.

— Мне нужно еще несколько минут, хорошо? — сказала Рон­ни, не отводя глаз от Уилла.

Она не ожидала его приезда. Не думала, что когда-нибудь снова увидит. И не знала, что означает его появление, не пони­мала, радоваться или расстраиваться. Она шагнула к нему, но остановилась. Не смогла понять, что написано на его лице. И неожиданно вспомнила их первую встречу. И поцелуй в ночь свадьбы Меган. Снова и снова слышала слова, которые бросала ему в тот день, когда они попрощались. Сейчас ее осаждала це­лая буря противоречивых эмоций: желание, сожаление, страсть, страх, скорбь, любовь. Ей нужно так много ему сказать, но здесь не время и не место, да и времени столько прошло! Может, и не стоит ворошить былое?

— Привет!

«Если бы я только была телепатом и ты смог бы прочитать мои мысли!»

— Привет, — ответил он.

Казалось, он изучает ее лицо в поисках чего-то, но чего? Рон­ни не знала.

Он не пошевелился, поэтому она потянулась к нему.

— Ты пришел, — пробормотала она, не в силах сдержать изумления.

— Я не мог остаться в стороне. И мне жаль, что твой отец умер. Он был... поразительным человеком.

На какой-то момент лицо его омрачилось.

— Мне будет его недоставать.

И снова на Ронни нахлынули воспоминания о совместных вечерах в доме отца. Запах его стряпни, крики и смех Джоны, игра в покер...

У нее вдруг закружилась голова. Все это было так невероят­но... видеть Уилла в этот ужасный день. Ей хотелось броситься в его объятия и извиниться за резкие слова, но она все еще не ото­шла после смерти папы и сейчас невольно гадала, остался ли Уилл тем же самым человеком, которого она любила. Столько всего случилось этой осенью!

Она неловко переступила с ноги на ногу.

— Как Вандербилд?

— Все как я ожидал.

— Это хорошо или плохо?

Вместо ответа он кивком показал на прокатную машину:

— Едешь домой?

— Сегодня у нас самолет.

Она заправила волосы за ухо, ненавидя себя за скованность и смущение. Словно они совсем чужие!

— Ты уже закончил семестр?

— Нет, Экзамены на следующей неделе, так что я сегодня улетаю обратно. Заниматься оказалось труднее, чем я ожидал, поэтому придется сидеть по ночам.

— Ничего, скоро приедешь домой на каникулы. Несколько прогулок по пляжу, и будешь как новенький.

Ронни изобразила улыбку.

— Вообще-то родители берут меня с собой в Европу. Прове­дем Рождество во Франции. Они считают, что мне важно уви­деть мир.

— Здорово!

Уилл пожал плечами.

— Как насчет тебя?

Она отвела глаза, снова и снова вспоминая последние дни, проведенные с отцом.

— Собираюсь попросить о прослушивании в Джульярде, — медленно выговорила она. — Посмотрим, захотят ли они меня принять.

Он впервые улыбнулся, и она увидела проблеск той непод­дельной радости, которая так часто посещала его в эти теплые летние месяцы.

Как ей не хватало этой радости, этого тепла, во время дол­гого марша осени и зимы...

— Вот как? Я очень рад. И уверен, что ты поступишь!

До чего же противно, что они оба ходят вокруг да около! Это так неправильно, если вспомнить, что было между ними когда-то и что они выдержали вместе.

Она глубоко вздохнула, стараясь держать в узде эмоции. Но это было так трудно, а она ужасно устала.

Следующие слова сорвались с губ почти автоматически:

— Я хочу извиниться за все, что тебе наговорила. Я не хоте­ла тебя обидеть. И не следовало срывать на тебе...

Он шагнул к ней и потянулся к ее руке.

— Все в норме. Я понимаю.

Стоило ему прикоснуться к ней, и все так долго сдерживае­мые чувства вырвались на поверхность, сметая с таким трудом обретенное самообладание.

Она зажмурилась, пытаясь остановить слезы.

- Но если бы ты сделал то, что требовала я, тогда Скотт...

Уилл покачал головой.

— Скотт в порядке. Можешь не верить, но он получил свою стипендию. А Маркус в тюрьме...

— Но мне не следовало говорить тебе все эти ужасные вещи! — перебила она. — Тогда лето кончилось бы совсем по-другому. Мы не должны были расставаться подобным образом. И это я во всем виновата! Ты не представляешь, как больно сознавать, что это я прогнала тебя...

— Ты не прогнала меня. Я собирался уезжать, если не забы­ла, — мягко напомнил он.

— Но мы даже не попрощались по-человечески, не перепи­сывались, и было так трудно смотреть, как умирает па... Я хоте­ла поговорить с тобой, но знала, что ты злишься, и...

Она расплакалась.

Уилл притянул ее к себе и обнял. А Ронни продолжали раз­дирать противоречивые эмоции.

— Тише, — прошептал он. — Все хорошо, и я вовсе не так уж сильно злился на тебя.

Она обняла его изо всех сил, отчаянно цепляясь за то, что их когда-то соединяло.

— Но ты позвонил только дважды!

— Потому что знал, как твой па в тебе нуждается. И хотел, чтобы ты сосредоточилась на нем, а не на мне. Помню, что было с нами, когда умер Майки. И помню, как жалел, что мы не об­щались чаще. Я не мог так поступить с тобой.

Она зарылась лицом в его плечо. Он молча обнимал ее. Рон­ни думала только о том, как он нужен ей. Как нужны его руки, его шепот, уверенная, что когда-нибудь они непременно будут вместе.

Уилл крепче прижал Ронни к себе и пробормотал ее имя. Чуть отстранившись, она увидела, что он улыбается.

— Ты носишь браслет, — прошептал он, касаясь ее запя­стья.

— Ты навсегда в моих мыслях.

Она робко улыбнулась.

Он приподнял ее подбородок и заглянул в глаза.

— Я позвоню тебе, хорошо? Как только вернусь из Европы.

Ронни кивнула, отчетливо сознавая: это все, что у них оста­лось. Да, этого недостаточно, но они идут разными дорогами, отныне и вовеки. Лето кончилось. И теперь у каждого начнется своя жизнь.

И это правда, но какая ненавистная!

— Хорошо, — прошептала она.

Несколько недель после похорон Ронни одолевали смятение и сумятица в мыслях, чего и следовало ожидать в таком состоя­нии. Были дни, когда она просыпалась уже в тоске и часами вспоминала последние несколько месяцев с отцом, слишком подавленная скорбью и сожалением, чтобы плакать. После их ежедневного общения было трудно смириться с тем, что этого больше никогда не будет. Что, как бы она в нем ни нуждалась, отец отныне недосягаем. Она необычайно остро чувствовала его отсутствие и иногда срывалась на окружающих. 

Но подобные дни теперь были не так часты, и Ронни чув­ствовала, что со временем скорбь немного притупится. Забота об отце изменила ее, и теперь она непременно выживет и чего-то добьется. Именно этого хотел бы отец, и Ронни почти слыша­ла, как он напоминает, что она куда сильнее, чем сама думает. Отец не хотел, чтобы она месяцами скорбела по нему. Хотел, чтобы она жила собственной полной жизнью, как жил он сам в свой последний год. Больше всего на свете он мечтал, чтобы Рон­ни нашла свою настоящую дорогу. И Джона. Отец желал бы, что­бы она помогла Джоне оправиться от потери, и со времени воз­вращения домой Ронни много времени проводила с ним. Через

неделю после их возвращения Джону отпустили на рождествен­ские каникулы, и Ронни водила его на самые интересные экс­курсии. Возила кататься на коньках в Рокфеллер-центре, при­вела на самый верх Эмпайр-Стейт-билдинга, показала скелеты динозавров в Музее естественной истории, а потом они загля­нули в магазин игрушек «Фао Шварц» на Пятой авеню, где как раз шла рождественская распродажа. Ронни всегда считала по­добные места приманкой для туристов, причем весьма баналь­ной. И как ни странно, они оба прекрасно проводили время.