— Я сделал что-то не так?

— Нет, ничего подобного. Он хочет объяснить, что с ним происходит.

— Почему ты не можешь сказать? — насторожился Джона, и сердце Ронни тревожно сжалось.

— Потому что он хочет поговорить с тобой сам. Как раньше со мной. Я провожу тебя туда и подожду у двери, договори­лись?

Джона встал и шагнул к двери, заставив Ронни тащиться сле­дом. Ей вдруг захотелось убежать, но она понимала, что нужно остаться с братом.

Уилл продолжал неподвижно сидеть, не сводя глаз с Ронни.

— Джона, дай мне секунду, — окликнула она.

Уилл с испуганным видом встал.

«Он знает, — почему-то подумалось ей. — Он точно знает».

— Не можешь подождать меня? — спросила она. — Конеч­но, ты, возможно...

— Разумеется, подожду, — спокойно ответил он. — Ровно столько, сколько будет нужно.

Ронни разом ослабела от облегчения и, бросив на него бла­годарный взгляд, пошла за Джоной.

Горе до сих пор обходило ее. Все близкие были живы. Хотя родители отца умерли и она даже помнила, как ездила на похороны, все же мало их знала. Они никогда не приезжали к ним и, скорее, были для нее чужими. После их смерти Ронни не тосковала и тем более не скорбела. Не то что по Эми Чайлдес, учи­тельнице истории в седьмом классе, погибшей в автокатастрофе в то лето, когда Ронни перешла в другой класс. Она услышала об этом от Кейлы и была потрясена смертью Эми. Такая молодая... ей не было еще и тридцати. Ее смерть долго казалась чем-то не­реальным. Эми всегда была так дружелюбна! Одна из немногих учителей, позволявших себе смеяться в классе!

Вернувшись в школу осенью, Ронни не знала, чего ожидать. Как люди реагируют на что-то подобное? Что думают другие учи­теля?

В тот день она ходила по коридорам в поисках признаков перемен, но если не считать маленькой таблички, привинчен­ной на стене около кабинета директора, не видела ничего не­обычного. 

И тогда ее это беспокоило. Правда, аварияслучилась летом и Эми успели оплакать, но, проходя мимо класса мисс Чайлдес, она заметила, что теперь там кабинет естественных наук, и ужас­но рассердилась, потому что всего за несколько недель память о мисс Чайлдес была так решительно стерта.

Она не хотела, чтобы подобное случилось с отцом. Не хоте­ла, чтобы его забыли так скоро. Он хороший человек, хороший отец и заслуживал большего.

Думая об этом, Ронни поняла кое-что еще. Она не слиш­ком хорошо знала отца, пока тот был здоров. И в последний раз общалась с ним, когда перешла в высшую школу. Теперь же, когда формально стала взрослой, настолько, чтобы голо­совать или записаться в армию, все это лето он хранил тайну. Каким бы он был, не зная, что с ним происходит? Каков он на самом деле?

Ей не по чему судить, если не считать воспоминаний о нем как об учителе музыке. Ронни так мало знала об отце! Понятия не имела, каких писателей он любит, каких животных. И даже под страхом смерти не назвала бы его любимого цвета. Все это не так важно и не слишком много значит, но иногда ее тревожи­ла мысль, что ответов она никогда не узнает.

Из-за двери послышался плач Джоны. Значит, отец все ему сказал. Ей хотелось повернуть стрелки часов назад, до того мо­мента, когда вылупились черепашки, когда в мире все было пре­красно.

Джона что-то яростно отрицал, отец его уговаривал. Ронни прислонилась к двери, жалея Джону и себя.

Что сделать такого, чтобы прогнать кошмары? Так хотелось стоять рядом с любимым парнем и счастливыми родственни­ками.

Ей представилось сияющее лицо Меган, когда та танцевала со своим отцом на свадьбе. Боль снова пронзила ее при мысли, что они с отцом никогда не разделят радости в этот трогатель­ный момент. 

Ронни закрыла глаза и заткнула уши, пытаясь заглушить плач Джоны. Такой беспомощный, такой пронзительный, как у ма­ленького ребенка. Такой испуганный... Он никогда не поймет, что происходит. И никогда до конца не оправится от потери. Ни­когда не забудет этот ужасный день.

— Принести воды?

Она едва расслышала слова, но почему-то поняла, что они адресованы ей. Подняв полные слез глаза, она увидела стояще­го перед ней пастора Харриса.

И не смогла ответить, едва сумела покачать головой. Лицо у него было доброе, но она видела беспомощно опущенные пле­чи, пальцы, судорожно стиснувшие набалдашник трости.

— Мне очень жаль, — устало пробормотал он. — Представить невозможно, как все это тяжело для тебя. Твой па — человек особенный.

Ронни кивнула.

— Как вы узнали, что па здесь? Он вам звонил?

— Не он. Одна из медсестер. Я бываю здесь два-три раза в неделю, и когда Стива привезли, посчитали, что я должен знать. Всем известно, что я считаю Стива своим сыном.

— Вы с ним поговорите?

Пастор Харрис взглянул на закрытую дверь.

— Только если он захочет меня видеть.

Судя по расстроенному лицу, он уже успел услышать крики Джоны.

— Но я уверен, что он захочет, особенно после разговора с вами. Ты понятия не имеешь, как он боялся этой минуты.

— Вы беседовали об этом?

— Много раз. Он любит вас больше жизни и не хочет ранить. И конечно, знал, что его дни сочтены, но вовсе не желал, чтобы вы обнаружили правду таким вот образом.

— Не важно. И это ничего не изменит.

— Но все изменилось, — возразил пастор.

— Потому что я знаю?

— Нет. Потому что вы все лето были вместе. До того как вы приехали, он так нервничал! Не из-за болезни, а потому что ему так не терпелось поскорее вас увидеть. И он молился, чтобы все прошло хорошо. Вряд ли ты сознаешь, как сильно он тосковал по тебе. Как любит тебя и Джону. Он буквально дни считал. При каждой встрече говорил мне: «Девятнадцать дней... двенадцать...» А накануне приезда? Он несколько часов драил дом и перести­лал постели. Конечно, это всего лишь хижина, но видела бы ты, что там творилось до уборки! Он хотел, чтобы вы навсегда запом­нили это лето. Хотел все время быть с вами. И как все родители, хотел, чтобы вы были счастливы. Хотел знать, что у вас все хо­рошо. Что вы умеете принимать верные решения. Именно в этом он нуждался, и именно это вы ему дали.

Ронни прищурилась.

— Но я не всегда принимаю верные решения.

Пастор улыбнулся.

— И это лишний раз доказывает, что ты всего лишь человек. Он не ожидает совершенства, но гордится той молодой женщи­ной, которой ты стала. Сам сказал это всего несколько дней на­зад, и видела бы ты его, когда он это говорил! В ту ночь я молил­ся и благодарил Бога за Стива! Твоему па было очень тяжело, когда он сюда приехал. Я уже боялся ,что он никогда больше не будет счастлив. И все же, несмотря ни на что, теперь вижу, что ошибся. Стив умирает счастливым человеком.

Этот проклятый ком в горле!

— Что мне делать теперь?

— Вряд ли ты что-то сможешь сделать.

— Но я боюсь. А па... — пробормотала Ронни.

— Знаю, — кивнул священник. — И хотя вы оба дали ему столько счастья, твой па тоже боится.

Вечером Ронни стояла на заднем крыльце, слушая ритмич­ный шум прибоя. Над головой подмигивали звезды, но весь ос­тальной мир казался другим. В спальне Уилл о чем-то разгова­ривал с Джоной, так что в доме были люди, но почему-то каза­лось, что в комнатах совсем пусто.

Пастор Харрис по-прежнему был с отцом. Он сказал Ронни, что намерен остаться на ночь, так что она может отвести Джону домой. Но ей все равно было стыдно уходить. Назавтра отцу на­значено обследование и еще одна встреча с доктором. Он, ко­нечно, устанет и захочет отдохнуть, но Ронни хотела быть в боль­нице, рядом с отцом, даже если он будет спать. Потому что при­дет время, когда она не сможет...

Позади скрипнула дверь. Уилл осторожно ее прикрыл. Ронни не оглянулась, продолжая смотреть на песчаный берег.

— Джона наконец заснул, — сообщил Уилл. — Но по-моему, так и не понял, что происходит. Сказал, что уверен, что доктора поставят па на ноги, и все время спрашивает, когда он вернется.

         Ронни вспомнила, как плакал Джона в палате, и с трудом смогла кивнуть. Уилл обнял ее.