– Думаю, что с этим не будет проблем, – согласился Спархок.

Капитан Джордал вернулся, когда стемнело. Просторное одеяние болталось на нем, как мешок, и он с обезумевшими глазами нахлестывал коня.

– Мой генерал, – визгливо прокричал он, – мы обречены!

– Возьми себя в руки, Джордал! – рявкнул генерал Пирас. – Что ты видел?

– Их миллионы, генерал! – Джордал все еще был готов удариться в истерику.

– Джордал, да ты в жизни не видел миллиона чего бы то ни было! Так что же случилось?

– Они переправляются через Сарну, генерал, – ответил Джордал, безуспешно стараясь сдержать дрожь в голосе. – Донесения о флоте истинны. Я сам видел корабли.

– Где? Мы в десяти лигах от побережья.

– Они поднялись вверх по Сарне, мой генерал, и связали канатами суда, чтобы устроить переправу.

– Чепуха! Сарна здесь в пять миль шириной. Что за чушь ты городишь, парень?

– Я говорю то, что видел, генерал. Другие разведчики скоро будут здесь, они подтвердят мои слова. Аэфталь в огне. Отсвет пожара виден даже отсюда. – Джордал обернулся и указал рукой на юг, где гигантское оранжевое зарево поднималось над низкими прибрежными горами, отделявшими кинезганскую армию от моря.

Генерал Пирас выругался. Уже в третий раз на этой неделе его разведчики сообщают, что враг переправился через Сарну или Верел в нижнем течении, а он до сих пор в глаза не видел вражеских сил. При обычных обстоятельствах он бы попросту приказал высечь разведчиков плетями, а то и похуже, но сейчас обстоятельства не были обычными. Вражеское войско, чей призрак застращал все южное побережье, составляли рыцари Церкви Чиреллоса – все как один колдуны, которые вполне способны исчезнуть и появиться вновь за много миль у него в тылу. Все еще бормоча ругательства, он вызвал своего адъютанта.

– Саллит! – рявкнул он. – Поднимай войско. Передай приказ – готовиться к бою! Если эти проклятые рыцари и впрямь переправляются через Сарну именно здесь, мы должны перехватить их, прежде чем они захватят плацдарм на этом берегу реки.

– Но это всего лишь очередной слух, генерал, – возразил адъютант, с презрением поглядывая на капитана Джордала. – Всякий раз, как какой-нибудь болван видит пару-тройку рыбаков в лодке, нам сообщают о переправе рыцарей через Сарну.

– Знаю, Саллит, – устало ответил Пирас, – но я должен двинуться им навстречу. Король Джалуах снимет мне голову, если я позволю рыцарям переправиться через эти реки. – Генерал беспомощно развел руки. – Что я могу сделать? – осведомился он и вновь выругался. – Передай приказ готовиться к бою, Саллит. Может быть, на этот раз мы найдем у реки врагов из плоти и крови.

Алиэн била нестихающая дрожь, когда Заласта вернул пленниц в их крохотную, но теперь старательно вычищенную темницу после одного из чудовищных безмолвных разговоров с Клаалем; Элана, однако, не чувствовала ничего, словно ее выжали досуха. Было что-то извращенно-соблазнительное в странно мягком прикосновении этого бесконечного разума, и всегда, когда это прекращалось, Элана казалась себе оскверненной, словно ее подвергли насилию.

– Это в последний раз, Элана, – извиняющимся тоном проговорил Заласта. – Если тебя это хоть немного утешит, твой муж все еще остается загадкой для Клааля. Он не в силах понять, как существо, обладающее такой мощью, может добровольно подчиняться… – Он заколебался.

– Всего лишь женщине, Заласта? – сухо уточнила она.

– Нет, Элана, дело не в этом. В иных мирах, где главенствует Клааль, правят исключительно женщины. Мужчин там держат лишь для размножения. Он просто не может постичь сути отношений между тобой и Спархоком.

– Ты бы мог объяснить ему, что такое любовь. – Элана помолчала. – Но ведь ты и сам не знаешь, что это такое, не так ли, Заласта?

Лицо стирика заледенело.

– Спокойной ночи, ваше величество, – бесстрастно проговорил он и вышел, заперев за собой дверь.

Не успел затихнуть лязг засова, как Элана бросилась к двери и прижала к ней ухо.

– Я их не боюсь, – услышала она голос короля Сантеокла.

– Значит, ты еще глупее, чем я думал, – грубо бросил ему Заласта. – Все твои союзники постепенно оказались не у дел, а враги окружили тебя.

– Мы – киргаи, – не отступал Сантеокл. – Никто не устоит против нас.

– Возможно, так оно и было десять тысяч лет назад, когда ваши враги одевались в шкуры и атаковали ваш строй копьями с кремневыми наконечниками. Теперь же перед тобой рыцари церкви, закованные в сталь; воители-атаны, что способны убить твоих воинов кончиком пальца; пелои, которые промчатся сквозь ваши ряды, точно вихрь; тролли, что не только убивают, но и съедают твоих солдат. Хуже того, перед тобой Афраэль, которая может остановить солнце или обратить тебя в камень. И в довершение худшего, перед тобой Анакха и Беллиом, а это означает погибель.

– Могучий Киргон защитит нас, – с тупым упрямством заявил Сантеокл.

– Почему бы тебе не поговорить с Оттом Земохским, Сантеокл? – с презрением осведомился Заласта. – Он расскажет тебе, как вопил старший бог Азеш, когда Анакха уничтожал его… – Заласта вдруг осекся.

– Он идет! – сдавленно вскрикнул он. – Он куда ближе, чем мы думали!

– О чем ты говоришь? – спросил Экатас.

– Анакха здесь! – воскликнул Заласта. – Ступай к своим военачальникам, Сантеокл! Вели им призвать войска – пусть обшарят все улицы Кирги, ибо Анакха уже в стенах твоего города! Спеши же! Анакха здесь, и смерть наша идет по улицам рядом с ним! Со мной, Экатас! Предостережем Киргона и вечного Клааля! В эту ночь решится наша судьба!

И ты, о Сини Синь, печаль изгонишь прочь, И вздымешъ смертный дух наш ввысь, что изничтожит ночь.

Элрон сосчитал на пальцах слоги и выругался. Как он ни бился, как ни сжимал и ни коверкал слова последней строчки, все равно она не укладывалась в размер. Он швырнул перо через всю комнату и уронил лицо в ладони в картинной позе поэтического отчаяния. Элрон частенько делал это, сочиняя стихи.

Затем он с надеждой поднял голову, осененный нежданной мыслью. В конце концов, он уже слагает завершающие строфы своего шедевра, а небольшое нарушение александрийского стиха только прибавит им выразительности. Однако… что-то скажут критики?

Элрон терзался сомнениями. Он проклинал тот день, когда решил запечатлеть грандиознейший труд своей жизни александрийским стихом. Он ненавидел ямб. Этот размер был так безжалостно правилен и непрощающ, а пентаметр, точно цепь на шее, немилосердным рывком останавливал его в конце каждой строчки. «Ода к Голубому» повисла на волоске, покуда ее творец сражался с угрюмой непреклонностью поэтических размеров.

Элрон не смог бы точно сказать, когда именно начались душераздирающие вопли и как долго они продолжались. Его мозг, охваченный творческим безумием, отбросил все внешнее, сосредоточившись на непокорной строчке. Наконец поэт раздраженно вскочил и, подойдя к окну, взглянул на озаренные факелами улицы Натайоса. Что это они так разорались?

Солдаты Скарпы, по большей части невежественные и грязные крепостные, мчались по улице сломя голову и вопя от ужаса, точно стадо блеющих овец. Что там еще стряслось?

Элрон перегнулся через подоконник, выглянув на улицу. Из кварталов разрушенного города, которые до сих пор были погребены под зеленью джунглей, двигался какой-то иной свет. Элрон нахмурился. Определенно, это был не свет факелов. Бледное, ослепительно белое ровное сияние двигалось, не колеблясь на ветру, одновременно с нескольких сторон.

И тут Элрон услышал крик Скарпы, перекрывший вопли толпы. Сумасшедший шарлатан повелительно выкрикивал какие-то приказы, но чернь, обезумевшая от паники, не обращала на них никакого внимания. Солдаты мчались по мощеным улицам Натайоса к главным воротам, толкались, выли, дрались, теснились, пытаясь пробиться к безнадежно забитому людьми проему ворот. За воротами Элрон разглядел цепочки факелов, растекающиеся в темноте джунглей. Что, во имя Божье, здесь происходит?