– Приветствую тебя, Киргон, – проговорил он с глубочайшей торжественностью.

– Приветствую тебя, Анакха, – отвечал бог. – Признаюсь, я недооценил тебя. Ныне ты занял надлежащее тебе место. Не раз приходил я в отчаяние, страшась, что ты никогда не постигнешь истинного своего значения. Ученичество твое затянулось сверх меры, и, мнится мне, немалой виной тому неуместная твоя связь с Афраэлью.

– Мы тратим время попусту, Киргон, – прервал Спархок его цветистые словоизречения. – Приступим. Я и так уже опоздал к завтраку.

– Да будет так, Анакха! – Лицо Киргона с классическими чертами выразило одобрение. – Защищайся! – И он нанес удар своим огромным мечом, целя в голову Спархока.

Но Спархок уже успел начать свой выпад, и их мечи со звоном столкнулись в воздухе, не причинив никому вреда.

Так хорошо было снова сражаться. Ни политики, ни лицемерных, приводящих в смятение речей, ни ложных посулов – только чистый резкий звон стали о сталь и слитное движение мускулов под кожей.

Киргон был быстр, как Мартэл в годы своей юности, и, несмотря на ненависть к новшествам, учился быстро. Сложные движения кисти и руки, признак отменного фехтовальщика, казалось, сами собой, почти неосознанно приходили к древнему богу.

– Бодрит, верно? – выдохнул Спархок с волчьей усмешкой, полоснув по плечу бога. – Открой свой разум, Киргон. Ничто не стоит на месте – даже вот такая простенькая мелочь. – И он вновь ударил, ранив правую руку Киргона.

Бессмертный бросился на него, выставляя перед собой огромный круглый щит, стремясь волей и силой одолеть своего лучше обученного противника.

Спархок взглянул в это безупречное лицо и увидел с нем сожаление и отчаяние. Он напряг плечо, как учил его Кьюрик, и заблокировал руку со щитом, создавая непреодолимое препятствие бесплодным ударам противника. Эти выпады он отражал лишь легким ударом меча.

– Сдавайся, Киргон, – проговорил он, – сдавайся и живи. Сдавайся – и Клааль будет изгнан. Мы с тобой оба принадлежим этому миру. Пусть себе Беллиом и Клааль сражаются за другие миры. Возьми свою жизнь и свой народ – и уходи. Я не стану убивать тебя.

– Отвергаю я сие оскорбительное предложение, Анакха! – почти выкрикнул Киргон.

– Что ж, этого достаточно для удовлетворения рыцарской чести, – пробормотал сам себе Спархок с огромным облегчением. – Бог знает, что я делал бы, если б он согласился. – Он вновь поднял меч. – Да будет так, брат, – проговорил он. – Так либо иначе, нам не суждено существовать в одном мире. – Казалось, плоть его и воля разрастаются под черными доспехами. – Смотри же, брат, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Смотри и учись.

А затем он обрушил пятьсот лет обучения, подкрепленные растущим гневом, на жалкого беспомощного божка, который нарушил покой мира, покой, которого Спархок так жаждал еще с тех пор, как вернулся из изгнания в Рендоре. Он рассек бедро Киргона классическим pas-four. Он полоснул по этому безупречному лику Мартэловым изобретением parry-pas-nine. Он разрубил пополам огромный щит Киргона Вэнионовым third-feint-and-slash. Среди всех рыцарей церкви пандионцы считались наилучшими фехтовальщиками, а Спархок слыл наилучшим фехтовальщиком среди пандионцев. Беллиом назвал его равным богу, но Спархок сражался как человек – отменно обученный, слегка размякший и постаревший для подобных забав – но абсолютно уверенный, что, если судьба мира в его руках, он способен выстоять еще хотя бы один бой.

Его меч сверкал в лучах новорожденного солнца, блистая, мелькая, нанося удары. Ошеломленный, древний бог с трудом противостоял этому натиску.

Случай представился сам собой, и Спархок ощутил великолепную симметрию происшедшего. Киргон, сам того не зная, дал облаченному в черные доспехи пандионцу тот же шанс, что некогда, в храме Азеша – Мартэл. Однако Мартэл полностью понимал значение обрушившегося на него каскада ударов. Киргон же ничего не сознавал, и потому выпад, после которого клинок пандионца проткнул его насквозь, оказался для бога полной неожиданностью. Киргон замер, и меч вывернулся из его безжизненных пальцев, когда он выгнулся, пораженный смертельным ударом.

Спархок выдернул меч и вскинул окровавленный клинок в торжественном салюте.

– Новшество, Киргон, – проговорил он отстраненным голосом. – Знаешь, ты и вправду очень хорош, но все же стоило бы идти в ногу со временем.

Киргон осел на вымощенный плитами храмовый двор, бессмертие вытекало из него через рассеченный нагрудник.

– И теперь ты завладеешь миром, Анакха? – из последних сил выдохнул он.

Спархок опустился на колени подле поверженного им бога.

– Нет, Киргон, – ответил он устало. – Мне не нужен мир – лишь самый малый его уголок.

– Зачем же тогда вышел ты биться со мной?

– Потому что я не хотел, чтобы ты завладел миром – ведь тогда и мой малый уголок оказался бы в смертельной опасности. – Спархок бережно взял в свои руки безжизненно бледную длань. – Ты славно дрался, Киргон. Я уважаю тебя. Прощай.

– Прощай, – едва слышно прошелестел Киргон.

И тогда в вышине пронесся душераздирающий вопль, полный разочарования и ярости. Спархок поднял голову и увидел, как огненно-красный силуэт стремительным потоком унесся в залитое зарей небо – это Клааль продолжил свое вечное странствие в надзвездные пределы.

Снизу доносился шум боя – лязг стали о сталь, крики, стоны – но Элана, почти не слыша этого, неотрывно смотрела вниз, на площадь между руинами храма и дворцом, почти превращенным в руины.

Солнце уже поднялось на востоке и заливало древние улицы Кирги ярким безжалостным сиянием. Королева Элении безмерно устала, но муки ее плена закончились, и она жаждала лишь одного – очутиться наконец в объятиях мужа. Она немногое поняла из того, что произошло на площади, да это и не очень ее волновало. Она стояла на парапете, держа на руках Богиню-Дитя, и смотрела вниз, на своего непобедимого рыцаря.

– Как ты думаешь, мы уже можем спуститься? – спросила она у маленькой Богини.

– Лестница завалена наглухо, Элана, – напомнила Миртаи.

– Я об этом позабочусь, – заметила Флейта.

– Может быть, нам лучше остаться здесь, – озабоченно хмурясь, вставил Бевьер. – Киргона и Клааля больше нет, но Заласта все еще бродит где-то. Он может попытаться вновь захватить королеву, чтобы выторговать себе свободу и жизнь.

– Пусть только попробует, – зловеще проговорила Богиня-Дитя. – Элана права. Пойдемте вниз.

Они вошли в комнату, подошли к лестнице и воззрились на клубы пыли, крутившейся над ступенями.

– Что ты сделала? – спросил Телэн у Флейты. – Куда исчезли камни?

– Я превратила их в песок, – отозвалась она, пожав плечами.

Лестница извивалась, спускаясь между стен башни. Келтэн и Бевьер с мечами в руках шли первыми, со всеми предосторожностями осматривая каждый новый этаж. Три или четыре верхних этажа оказались совершенно безлюдны, но, когда они начали спускаться на этаж, находившийся примерно посередине башни, Ксанетия вдруг бросила резким шепотом:

– Кто-то идет сюда!

– Где? – быстро спросил Келтэн. – Сколько их?

– Двое, и подымаются они по лестнице нам навстречу.

– Я с ними разберусь, – проворчал он, крепче сжимая рукоять меча.

– Только не наделай глупостей, – предостерегла его Алиэн.

– Любовь моя, глупость делают те, кто поднимается по лестнице. Оставайся с королевой. – И он двинулся вперед.

– Я пойду с ним, – сказала Миртаи. – Бевьер, твоя очередь охранять Элану.

– Но…

– Цыц! – скомандовала она. – Делай как велено.

– Слушаюсь, сударыня, – подчинился он со слабой усмешкой.

Снизу донеслось неразборчивое эхо голосов.

– Сантеокл! – жарким шепотом определила одного из говоривших Элана.

– А кто другой? – спросила Ксанетия.

– Экатас.

– Вот как, – проговорила Ксанетия, сосредоточенно наморщив бледный лоб. – Сие неточно, – проговорила она чуть виноватым тоном, – однако мнится мне, что они не ведают еще о твоем освобождении, королева Элении, и направляются в былую твою темницу, дабы, угрожая твоей жизни, выговорить себе беспрепятственный проход через вражеские ряды.