– Но останемся жить здесь, Клава, – сказал Рыскаль.

– Я понимаю, Игореша. Хорошо бы только поменяться повыше. Есть же пустые наверху, – робко попросила она. – А здесь Правление останется.

Рыскаль помолчал. Клава поняла, что он не хочет бросать даже малейшей тени на свое решение.

– Вообще, можно и здесь. В штабе спальню устроим, а эту комнату под гостиную, – рассудила Клава.

Игорь Сергеевич по-прежнему хранил насупленное молчание.

– Хочешь штаб оставить? – вздохнув, догадалась она.

– Хочу, – кивнул майор.

– Зачем он тебе? Без должности? Пускай Светозар Петрович суетится. Он председатель...

– Надо так, Клава. Поглядим, как оно будет.

Рыскаль не хотел признаваться даже жене, что, отказываясь от официальной должности милицейского начальника кооператива, он лелеет в мыслях остаться его главой. Несмотря на разброд среди кооператоров, многочисленные отъезды, пьянство в притонах, он никак не мог отказаться от мечты об устройстве порядка и воцарении счастья в кооперативе. Он желал быть избранным демократично, чтобы его решения перестали восприниматься массой как милицейские меры, чтобы люди, наконец, поняли, что движет им не служебное рвение, а искренняя вера в них же самих.

К чести Игоря Сергеевича, следует сказать, что он не пытался разжалобить членов Правления и никак не намекал им на свое сокровенное желание, а вынес вопрос на заседание расширенного состава, уже имея в кармане пенсионные документы.

В своей всегдашней манере, делово и буднично, ровным глуховатым голосом Рыскаль объявил, что отныне он перестает быть должностным лицом и становится рядовым кооператором, для чего необходимо выполнить соответствующие формальности.

Сообщение майора было как гром среди ясного неба. Все вдруг почувствовали, что рухнула опора – нечто похожее на отрыв дома от фундамента, – и принялись бурно выражать чувства.

– Как вы могли не посоветоваться с нами, Игорь Сергеевич?! – возмущенно воскликнула Светозара Петровна.

– Зачем же так... – растерянно пробормотал Светик.

– Дисциплина упадет, я вас предупреждаю, – заявил Файнштейн.

– А канализация? Кто нам канализацию доделает?! – напирал Серенков.

– Товарищи, решение принято. От должности я освобожден. Давайте думать о будущем, – сказал Рыскаль.

Все на минуту притихли, прикидывая варианты.

– Товарищи, а как же быть со служебной площадью? Я имею в виду квартиру Правления, – вкрадчиво вступила Клара Семеновна.

Головы повернулись к ней. Вопрос показался актуальным.

– Мы вас не гоним, Игорь Сергеевич, – зарделась Завадовская. – Но поймите сами...

– Помещение штаба останется за Правлением, – стараясь не выдать волнения, произнес Рыскаль.

– В вашей квартире?! Но... вы же не член Правления! – мягко, с сочувствием нанес укол Файнштейн.

В штабе наступила неловкая тишина. Члены Правления избегали смотреть на майора. Игорю Сергеевичу стало горько. Он сидел под портретом Дзержинского, поглаживая свое «воронье крыло», и мысли о людской неблагодарности невольно закрадывались ему в душу. Томительную паузу прервал Ментихин.

– Я думаю, мы можем себе позволить... э-э... расширить состав Правления. Кооптируем в него еще двух человек, скажем, Игоря Сергеевича и Спиридонова. Ему давно пора быть с ними как воспитателю молодежи.

– Правильно! – воскликнула Светозара Петровна.

– Вы согласны, Игорь Сергеевич? – обратился Ментихин к майору.

Игорь Сергеевич молча кивнул. Комок обиды застрял в груди.

– Вот и прекрасно, товарищи! – просияла Светозара Петровна. – Штаб остается за нами, введем график дежурств, чтобы не обременять товарища Рыскаля...

– Ну, вы даете... – изумленно и тихо протянула Вера Малинина, дотоле молча сидевшая в углу. – Выходит, здрасьте – до свиданья, товарищ майор? Не по-людски!

– Что вы предлагаете? – тут же возник Файнштейн.

– Ничего не предлагаю. Для нас-то что изменилось? Должность упразднили? – начала горячиться Вера. – Так они ее у себя в милиции упразднили. А мы оставим! Кто нас из дерьма вытащил? Забыли?

– Но у нас есть председатель Правления, – Завадовская указала на Ментихина. – Кем же будет Игорь Сергеевич?

– Кем был, тем и будет! – отрезала Вера. – Хозяином!

– Ну, это не формулировка... – протянул Файнштейн.

– Товарищи, я ставлю вопрос на голосование, – поспешно произнес Светозар Петрович. – Кто за то, чтобы кооптировать в состав Правления товарищей Рыскаля и Спиридонова?

Все, кроме Веры и майора, подняли руки.

– Кто против?

– Я против! – Вера встала. – Я на общее собрание вопрос вынесу! Рыскаль должен быть главным! Называйте его должность как хотите. Пускай председателем будет. Вот и все.

– Несерьезно, Верочка, – обернулась к ней Ментихина. – Общее собрание у нас по плану только после Нового года...

– Тогда проведем опрос жильцов, – не сдавалась Вера.

– Вы хотите сказать – референдум? – тонко поправил Файнштейн.

– Не надо, товарищи... – поморщился Рыскаль.

– А чего? Давайте опрос! – оживился Серенков. – Голосовать надо, – твердо сказала Вера.

– Ну что ж... – Ментихин всем своим видом показал, что бессилен бороться с формализмом. – Давайте проголосуем. Кто за то, чтобы провести среди членов кооператива опрос о... о чем бишь? Как сформулировать?

– О переизбрании председателя Правления. И выставить две кандидатуры – вас и Рыскаля, – спокойно сформулировала Вера.

– Что ж... Пусть так... – упавшим голосом произнес Ментихин.

– Голосуют только члены Правления, – предупредила Вера, заметив блеск в глазах Клары Семеновны.

Ментихин лишь воздел глаза к потолку. Вера и Серенков подняли руки.

– Кто против?

Поднялось тоже две руки – Ментихиной и Файнштейна. Игорь Сергеевич и Светозар Петрович, естественно, от голосования воздержались.

– Как видите, голоса разделились. Что будем делать? – спросил председатель.

– А Спиридонов? Мы же его кооптировали? Вера гнула свою линию с неожиданным упорством.

– Где же мы возьмем Спиридонова? – развел руками Файнштейн.

– А вы сходите за ним. Он наверняка в клубе. Файнштейн надменно дернул бородой, но все же вышел. В штабе опять наступила мертвая тишина. Члены Правления сидели красные, разгоряченные неожиданной битвой за власть.

Файнштейн вернулся через пять минут. За ним в штаб вдвинулась высокая статная фигура Николая Ивановича.

– Вы в курсе того... – начал Ментихин, но Спиридонов прервал его движением руки.

– Знаю. Я за опрос.

– В таком случае я попрошу руководителей групп взаимопомощи подготовить бюллетени и урны для голосования, – сухо закончил заседание Светозар Петрович.

Голосование провели тем же вечером. Руководители групп взаимопомощи с импровизированными урнами, которыми служили баночки из-под растворимого кофе, обошли квартиры своих подъездов. В каждой ответственному квартиросъемщику предлагалось написать на бумажке одну из двух фамилий и опустить в урну. Заняло это около двух часов.

К полуночи в штабе вновь собралось Правление. Баночки были поставлены на стол Игоря Сергеевича. Рыскаль старался скрыть волнение. Когда же он посмотрел на старика Ментихина, то увидел, как резко обозначились склеротические жилки у того на щеках, как мелко дрожат пальцы. «Что же это? Стоит ли того?» – с тоской подумал майор, но отступать было поздно. Файнштейн открыл первую баночку и вынул бумажку.

– Ментихин, – прочитал он.

Завадовская, выполнявшая обязанности секретаря, поставила палочку на листе с фамилией председателя.

– Рыскаль... Рыскаль... Ментихин... – читал Файнштейн бесстрастным голосом.

Клара Семеновна исправно ставила палочки.

– «Нам, татарам, один...» – прочел Файнштейн, поперхнувшись.

– Что? – вскинулась Завадовская.

– Бюллетень недействителен, – поправился Файнштейн.

Подсчет голосов показал: Рыскаль получил голоса ста семидесяти пайщиков, Ментихин – восьмидесяти трех; двадцать семь бюллетеней оказались недействительными, в семи квартирах голосование не проводилось, ввиду отсутствия жильцов.