А вино, хранившееся у пана ксендза, было, если и не совсем такое, какое Христос сотворил в Кане Галилейском, то, во всяком случае, не ниже того по качеству. Целебное вино. Очень полезное для излечения плоти и для поддержки духа, оскудевшего в борьбе с соблазнами грешного мира. Пан ксендз на себе испытывал благотворное влияние замечательного Асти.
Пути, которыми проник в кладовые пана ксендза этот несравненный напиток, были не совсем обычными. Если для приобретения золота пану ксендзу пришлось немало потрудиться, поволноваться и даже поделиться с кем следует, то в том, как пан ксендз стал владельцем замечательного вина, прямо чувствовался указующий перст всевышнего.
Давно уже, несколько лет тому назад, местечковый доктор Тадеуш Нехода, старый, но еще по-молодому энергичный человек, пошел наперекор пану ксендзу. Он незадолго до этого перебрался в местечко из Варшавы. Хороший был доктор, мастер своего дела, но, кроме того, что нужно знать доктору, знал многое такое, что доктору знать совсем не положено. Самое же плохое заключалось в том, что эти свои знания старый доктор не держал под спудом, а успешно вкладывал их в головы большей части жителей местечка. Причем, старый доктор, хотя и происходил из почтенного шляхетского рода, но ни капельки не ценил этого и к величайшему негодованию самого пана ксендза и лучших людей местечка свел дружбу не только с самыми неблагонадежными из поляков-католиков, но, что еще хуже, с украинской беднотой, населявшей окраины местечка.
Пан ксендз считал, что деление общества на богатых и бедных установлено самим богом, существовало от века и будет существовать всегда. Конечно, две трети прихожан пана ксендза жили очень бедно, но ведь никто не запрещает им разбогатеть, а если богатство не дается в руки, то, значит, такова воля всевышнего. Бедность же некатолической украинской части населения пан ксендз считал естественным и единственно правильным условием существования для еретиков и был бы крайне недоволен, если бы бог по ошибке дал богатство кому-либо из них. И совсем не дело доктора вмешиваться в дела всевышнего и разъяснять голытьбе причины их бедности. Недаром с самого своего приезда Тадеуш Нехода не понравился пану ксендзу. И сын его Ян, студент, учившийся в Варшаве и только на каникулы приезжавший к отцу, тоже весь в отца. Пан ксендз долго терпел старого доктора, хотя и чувствовал, что не такими покорными год от года становились прихожане, и все ниже падал авторитет святого костела и самого ксендза. Терпел и даже не роптал вслух, но и не оставался безучастным, особенно после того как убедился, что доктору Тадеушу Неходе стало что-то известно о комбинациях с золотой костельной утварью. Незадолго до войны жандармы увезли старого доктора. Искали и сына, но не нашли. А вскоре дошли до местечка слухи, что умер старый доктор Тадеуш Нехода в варшавской тюрьме. Правда, гораздо раньше в местечке заговорили, что основные материалы, разоблачающие противоправительственную деятельность старого доктора, жандармы получили от пана ксендза. Говорили, что причиной всему — нарушенная паном ксендзом тайна святой исповеди, но кто из уважаемых людей станет обращать внимание на разные вздорные слухи, тем более на слухи, позорящие служителя церкви.
Правда и то, что одна из самых глубоковерующих прихожанок костела, старая Казимириха — жена сапожника Юзефа, арестованного одновременно с доктором, — простоволосая, с растрепанными космами седых волос, плача и причитая, прибежала к пану ксендзу. Она долго билась о землю на его дворе, перемежая горькие безнадежные рыдания с озлобленными криками и нечестивыми проклятьями по адресу пана ксендза и даже святой католической церкви, а будучи с позором изгнана из ксендзовского дома, повесилась в ту же ночь на старой ветле, стоявшей у самых окон костела. Все это на несколько дней взволновало тихую заводь местечка, послужило причиной разных злокозненных слухов, даже вывело пана ксендза из душевного равновесия, но в конце концов все кончилось именно так, как было угодно всевышнему.
Пан ксендз был твердо убежден в том, что его действия абсолютно совпадают с волей творца и, что не менее важно, с указаниями его наместника на земле, святого отца из Рима.
Даже оставаясь наедине с самим собой, пан ксендз не видел в своих действиях ничего такого, что противоречило бы святым догмам религии. Разве Христос не учил подчиняться властям и разве святая римская церковь не вела из века в век жестокую борьбу с бунтовщиками и крамольниками, со всеми, кто считает, что счастливую и радостную жизнь можно установить здесь на земле силами самих людей, а не за гробом, не в райской обители. По указанию властей и с помощью жандармов всякие нежелательные разговоры в местечке были быстро прекращены, а сам пан ксендз, кроме всего положенного за такую важную для власти услугу, получил в свое распоряжение вино, обнаруженное в кладовых старого доктора.
Говорят, что вино доктор выдавал неимущим больным для поддержания сил, но пан ксендз никогда этому особенно не верил. Уж в чем, в чем, а в глупости ксендз обвинить старого доктора не мог и не допускал мысли, чтобы прекрасное душистое Асти доктор выдавал местечковой голытьбе. Просто, по мнению пана ксендза, старый доктор понимал вкус в вине, и, наверное, тоже был не дурак выпить.
Таким образом, пан ксендз более всего был озабочен тем, как сохранить в целости свое золото и вино, хотя считалось, что пан ксендз небогат и что золота у него вообще не водится. О вине, конечно, все уже забыли, но если немцы, разместившись в доме пана ксендза, пронюхают о золотых и винных запасах, хранящихся в погребе, то… Нет, почтенный священнослужитель совсем не хотел, чтобы немцы узнали, что он, ксендз, совсем не так уж беден. Вместительность немецких карманов и желудков пан ксендз помнил еще с прошлой войны. Нет, вино, собственное вино, тем более настоящее Асти — это вам не позолоченный свинец из костельной ризницы. А слитки золота, в которые пан ксендз в свое время превратил священные сосуды костела, эти тяжелые, но совсем не громоздкие слитки были, по мнению пана ксендза, укрыты совсем ненадежно. Одним словом, пан ксендз пришел к убеждению, что дома золото и вино прятать невозможно. Хотя, конечно, немцы высококультурны и европейцы в полном смысле этого слова, но в завоеванной стране… в общем, пан ксендз решил, что такими ценностями рисковать нельзя. Их надо спрятать и надежно спрятать.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в темную сентябрьскую ночь, когда все местечко спало, пан ксендз вышел из калитки своего дома, и в руках его был не привычный увесистый посох с серебряным набалдашником, а просто железная лопатка-заступ.
Хотя ночь была тиха и безмятежна, но линия темного горизонта во многих местах была выщерблена заревом далеких пожаров. Это надвигались фашисты.
В глухом, заросшем кустами углу местечкового выгона пан ксендз сразу нашел то, что ему было надо. Недаром в последние дни святой отец уделял все послеобеденные часы благочестивым размышлениям в наиболее укромных уголках выгона. В одном из них, среди сплошных зарослей терновника, пан ксендз облюбовал замечательное местечко. Ни у кого никогда не могло появиться желание пробираться сквозь терновые кусты, сплошь усаженные такими длинными и острыми колючками. Сам пан ксендз никогда бы сюда не пробрался, если б случайно не нашел старую тропинку, уже основательно заросшую вереском и шиповником. Тропинка, которой много лет никто не пользовался, привела пана ксендза на вершину холма, замыкавшего выгон. С другой стороны холма заросли терновника сливались с опушкой леса. В самой середине зарослей был маленький пятачок свободной земли. На нем-то пан ксендз и решил создать укрытие для своего сокровища. Более всего пану ксендзу нравилось то, что этот свободный от зарослей пятачок находился на самой макушке холма, видимой из окон его дома. Все-таки и приглядывать можно, и если что подозрительное… Но о такой возможности пан ксендз старался не думать. Ведь без воли всевышнего ни единого волоска не упадет даже с головы грешника. А пан ксендз не был грешником. Со всевышним он находился в приятельских отношениях и вполне мог рассчитывать на его поддержку.
