Зельц непослушными пальцами расстегнул верхние пуговицы кителя, надетого под комбинезоном, и, достав из внутреннего кармана металлическую пластинку, положил ее перед девушкой. На темной, покрытой окалиной пластинке, неровно опиленной по краям напильником, четко выступали буквы: «Made in USA» — Сделано в США».

— Что это? — удивилась Грета.

— Пластинка от стабилизатора одной из бомб, уничтоживших наш городок.

— Ясно, — после долгого молчания произнесла Грета.

Зельц, взяв снова пластинку, старательно спрятал ее в карман кителя.

Грета видела, как тряслись пальцы Карла Зельца, застегивавшие пуговицы.

— Полтора года прошло, а мне все не верится… — голосом, в котором слышались задушенные, не выплаканные мужские слезы, проговорил он.

Горячая и горькая, как полынь, жалость хлынула в сердце Греты. На глазах девушки навернулись слезы. Ей захотелось сказать Карлу какие-то ласковые слова, чтобы хоть немного облегчить молчаливое страдание этого сильного человека.

«Он, должно быть, очень одинок, всегда наедине со своим горем, — подумала Грета, — поэтому всегда и хмурый».

Но Зельц справился с волнением и без участия Греты. Застегнув китель, он взглянул на девушку спокойным, хотя и грустным взглядом.

— Что у вас произошло, фрейлин Шуппе? — повторил он свой вопрос с ласковой настойчивостью. — Дело, видимо, не только в фон Бломберге. Вы его не особенно и ждали.

Девушка закрыла глаза и, покачав головой, тихо ответила:

— Ничего особенного, Карл. Я просто устала. Очень устала.

— Фрейлин! — понизив голос, заговорил Карл Зельц. — Мы вчера не закончили наш разговор. Фотокарточка, которую оставил вам Брук, только подтвердила то, что я подозревал уже давно. С первого дня вашего приезда в Грюнманбург было видно, что вы чего-то боитесь, желаете что-то скрыть, ожидаете какой-то беды. Судя по вашему состоянию, эта беда произошла. В чем дело?

— Вы все еще подозреваете, что я…

— Подозрения у меня были до вчерашнего дня, — прервал девушку Карл. — Со вчерашнего дня это уже твердая уверенность. Слушайте, фрейлин, вы думаете, я не вижу, что вы не торопитесь с пуском лаборатории? Все, что мы делаем, можно сделать в несколько раз быстрее. Будь вы настоящая Лотта Шуппе, вы бы меня заморили на работе, но давно доложили бы о готовности лаборатории. Разве я не знаю, что вы, проверяя записи прежних опытов, нашли уйму ошибок. Будь вы настоящая Лотта Шуппе, вы бы уже обо всем сообщили генералу Лютце. А вы? Почему вы молчите и не вносите исправления в записи, хранящиеся в сейфе генерала? Ведь в инструкции говорится, что через двадцать-двадцать пять минут изменения из рабочего экземпляра должны переноситься в контрольный. Давайте говорить начистоту, фрейлин Верк. Ведь одному всегда плохо. Лучше, когда рядом есть друзья. Вам повезло: друзья у вас есть. Если бы я не был вам другом, союзником, я бы мог давно сообщить генералу Лютце и о задержках в работе, и о нарушении инструкции, и о многом другом. Я еще раз предлагаю: говорите откровенно, в чем дело? Говорите сейчас, завтра может быть поздно.

— Да, завтра, может быть, будет поздно, — словно про себя, повторила девушка. С минуту она сидела молча, собираясь с мыслями, затем заговорила быстро и горячо, как бы торопясь скорее высказать все, что ее угнетало.

— Вы правы, Карл. Меня многое тревожит. Я очень многое скрываю. Мне действительно нельзя без друзей. Настоящих друзей. Без них я погибну. Скоро погибну. Может быть, сегодня. Может быть, через час.

— Так говорите же скорей. Мы вам поможем.

— Мы?! — удивилась Грета.

— Да, мы. Один я, Карл Зельц, немногого стою. Но я не один. У меня тоже есть друзья. Друзья Макса Бехера. Нас не тронула бы беда, случись она с Лоттой Шуппе, но Грету Верк мы в обиду не дадим. Говорите.

И Грета решилась. Она рассказала Зельцу все, от дня своего ареста до событий, происшедших сегодня утром. Карл слушал внимательно, не перебивая, не задав ни одного вопроса. Только глаза его с каждой минутой загорались все сильнее, и он с удивлением и гордостью смотрел на девушку. Но когда Грета упомянула об утренней встрече с Гольдом, Зельц сильно встревожился.

— Фрейлин Шуппе, — сказал он, когда девушка умолкла. — Я вас по-прежнему буду звать фрейлин Шуппе. Так лучше. Самое опасное — это Гольд. — Зельц встал и крупными шагами заходил по комнате. — Сегодня вы его напугали. Сегодня он, может быть, и промолчит, а завтра обязательно выдаст. Такие, как Гольд, не могут не выдать. Над всем остальным у нас еще есть время подумать, а с Гольдом надо спешить. Этот мерзавец побежит в гестапо, как только очухается от страха. Ведь это он расстрелял Макса Бехера.

— Как же заставить его молчать? — тревожно спросила Грета.

Зельц сел на горловину шахты и с минуту что-то сосредоточенно обдумывал. Затем он сказал медленно, взвешивая каждое слово.

— Пока что Гольд никому ничего не сказал, иначе мы бы с вами не могли так спокойно беседовать. Где он сейчас находится? Если он здесь, мы бессильны что-либо сделать. Если он уехал в Борнбург и в данную минуту не докладывает о вас в гестапо, то мы еще успеем его обезвредить. Знаете что, фрейлин Шуппе? Вам не надо вмешиваться в это дело. Все сделают мои и ваши друзья. Вызывайте машину.

Грета выполнила просьбу своего помощника.

— Теперь мы сделаем так, — планировал дальше Зельц. — Я поеду в Борнбург. Вернее, вы мне дадите поручение съездить в Борнбург. Если в течение часа вы не получите от меня известий хотя бы по телефону, то это будет означать, что Гольд еще ничего не сказал и, конечно, не скажет. Если же Гольд уже был в гестапо, то… тогда я постараюсь приехать сюда раньше их. А вы, на всякий случай, будьте готовы ко всему. Если удастся бежать, исправленные записи должны исчезнуть вместе с вами. Вы согласны?

— Согласна, Карл. Поезжайте. Я буду вас ждать.

— Ждите. Не падайте духом, и да поможет нам наш добрый немецкий бог, — полушутливо проговорил Зельц, пожимая руку Грете. Уже у самой двери он повторил:

— Главное — не падайте духом…

Грета осталась одна. Несколько минут она сидела неподвижно, собираясь с мыслями. Все происшедшее было для нее так неожиданно, так хорошо, что она с трудом могла верить своему счастью. У нее снова есть друзья. Она не одна. Своим локтем она чувствует локоть друга, союзника по тайной, смертельно опасной, но не безнадежной борьбе. Если удастся… Грета вздрогнула. Может быть, сейчас уже идет сюда машина с гестаповцами, которые посланы схватить ее. А она сидит и радуется, ни к чему не готовая.

Грета кинулась к входу. Дверь изнутри можно было поставить на надежные стальные стопоры, и тогда только взрыв смог бы открыть их. «Взрыв, — Грета усмехнулась и, выдвинув стопоры, сказала про себя: — Если гестаповцы начнут ломиться сюда, я устрою им такой взрыв, что фашистское командование долго не забудет Грету Верк».

Девушка открыла сейф, достала записи опытов, проделанных ее предшественниками. Еще раз посмотрела их и подумала. «Вещества, нужного для взрыва, у нас сейчас раз в пять больше. Толчок будет такой, что и в подземном городе у фон Лютце могут быть последствия. Ведь взрыв произойдет на глубине около тридцати метров…»

На какое-то мгновение в голове Греты мелькнула мысль о предложении американца, но девушка пренебрежительно отбросила ее. Нет, в Америку ей бежать незачем. «Там завелись фашисты почище наших», — вспомнила девушка слова Зельца. Сейчас у Греты созревало другое решение. Она поняла, что через Карла снова связалась с тайными силами народа, борющимися против фашизма. Это наполнило Грету уверенностью, что если не она, то кто-то другой доставит документы, грозящие ужасной смертью миллионам людей, в страну, борющуюся за счастье всего человечества, и тем предотвратит беду. Это окрылило Грету. Впервые за много месяцев девушка замурлыкала какую-то мелодию. Вдруг зазвонил телефон. Подняв трубку к уху, Грета вздрогнула.

— Дорогая сестренка! — с наигранной ласковостью кричал в трубку лейтенант Гольд. — Ты ни о чем не беспокойся. Все будет очень хорошо. Нам с тобой надо сегодня увидеться. Обязательно надо. Часам к десяти приезжай в домик тетушки Луизы.