Голос в телефонной трубке рокотал уже две минуты. Рокотал неразборчиво — вечно у них в инфекционном отделении проблемы со связью, — но зато убедительно и очень громко. Так что доктор вынужден был держать трубку на отлете и морщился как от зубной боли.

— Вы… Алексеич… понять меня, как… благодарны и вообще… сын, а я… пьян… это праздник… ни за какие деньги… спасли… вас… позволите, да?

Прозвучавший вопрос заставил Ивана Алексеевича отреагировать:

— Простите, уважаемый, но я не понял, чего же вы, собственно, хотите?..

— Принять… понимаю… много работы… мертвый час… десять, нет… минут, ради сына… так признательны… вы меня понимаете…

Из последних слов доктор заключил, что состоится визит благодарности, ответил «да» и резко положил трубку. Еще один сумасшедший родитель, и вечно они путают тихий час с мертвым…

Обычно эти не очень приятные сцены с обязательным вручением бутылки подарочного коньяка происходят при выписке, а тут — надо же — спустя год!

Доктор прекрасно помнил этого Носика — постоянно взволнованного пузатого мужичонку, приезжавшего с расфуфыренной особой, мамой больного Костика. Она еще боялась прикасаться к больничным вещам — вообще ко всему, и даже к собственному сыну, и даже в перчатках.

Больные лептоспирозом всегда тяжелые. Как правило, их привозят поздно — желтушных, с пораженными почками, горящих, как лампочка. Но тот случай был из ряда вон. Костю привезли в состоянии уремической комы.

Пришлось повозиться. Коллеги дружно отпросились на майские праздники, и Иван Алексеевич отдувался за всех трое суток подряд. Спал урывками. Невыспавшийся доктор, вообще-то, настоящая катастрофа для больных. А что поделаешь, когда врачей-дежурантов не хватает?

Мальчишке просто повезло — у него были все шансы оказаться на кладбище, и никакие антибиотики его бы не спасли. Но на четвертый день температура неожиданно упала, а еще через пару дней Иван Алексеевич сказал родителям Кости, что их сын будет жить…

Доктор выглянул из ординаторской и тут же недовольно поморщился. Мусор… Стоп! Нет, не мусор — записка. Опять кто-то из выздоравливающей команды балуется. Он поднял с полу тетрадный лист в клеточку, развернул и начал читать:

Прошу прощения за вчерашнее. Я была нездорова. Сегодня мне получше. Но я все равно не ем манную кашу. В палате есть холодильник. В холодильнике есть апельсины. Их туда положила мама. В апельсинах есть витамины.

А что есть в вашей манной каше?

Мой ответ: ничего.

Р. S. Прошу не класть в общую кастрюлю с манной кашей мою 1 (одну) чайную ложку сахару, 5 мг соли и 0,5 г масла!

Р. Р. S. Еще прошу отгадать: «Два конца из стекла, а посередине столбик».

— А посередине столбик, — повторил вслух Рукавишников.

Абракадабра какая-то.

Что там было вчера? Сестричка жаловалась на Таню, что та не завтракает. Он попытался поговорить с девочкой, а она вдруг разрыдалась, а потом закричала, что пусть он сам ест свою противную манную кашу с комочками. И пусть подавится!

А теперь вот записка.

— …И я вам в последний раз говорю, что масло надо получать не под честное слово, а по весу! — отчитывал доктор буфетчицу тетю Софу. — В последний раз, учтите!

— А вы докладную завотделением напишите, тогда буду по весу! — стояла на своем буфетчица. — Это ж сколько надо времени, чтобы все отделения масло-сахар по весу получали! Остынет все! И опять мне будете нервы мотать… Э-эх-х, врачи! Больных лечите, а в столовую не суйтесь!

Тетя Софа была такой смелой сразу по трем причинам. Работала она в больнице без малого сорок лет и многих докторов перевидала — раз. Зарплата у нее такая, что на ее место никто не позарится, и в случае чего палатной сестре, а то и врачу, придется лично стоять на раздаче — два.

А третье и главное: не напишет Иван Алексеевич докладную — кишка тонка у врачишки! Не тот нынче пошел дипломированный медперсонал, не тот. Раньше-то врач здесь был царь и бог, а теперь в небожителях ходят завхоз и старшая медсестра.

Много чего видит тетя Софа, да не про все говорит. Даже дома, даже своему благоверному. Он у нее в угрозыске работает, водителем. Не приведи господи, ляпнет лишнее, да в ненужном месте…

Доктор для очистки совести заглянул в бачок с помоями и хотел сделать еще какое-то замечание, но его позвала медсестра.

Ага! Гости… Он быстро прошел в бокс для приема посетителей.

Да, тот самый мужчина с сыном. И то же пузцо. Только, кажется, оно стало побольше. Мамашу, похоже, дома оставили. Ну и слава Богу!

— Здравствуй, Костя! — сказал доктор своему бывшему пациенту, поздоровавшись за руку с его отцом.

— Здлавствуй!

Косте было лет девять. «Наверное, парню не сладко приходится в школе с таким выговором…» — подумал доктор. Вслух же он никогда ничего такого не говорил, поэтому спросил по-взрослому, присаживаясь рядом:

— Как себя чувствуете, юноша?

— Холосо! Спасибо, дологой Иван Алексеевить, сто вы спасли меня от смелти! Я не знал, сто такое зить здоловым, а тепель знаю. Я наутился делать стойку на луках и сейчас показу…

И мальчишка действительно отошел поближе к стенке и сделал стойку на руках. Постояв с полминуты, он смешно дрыгнул лакированными ботиночками и довольно ловко опустился на обе ноги.

— О как! — восхищенно воскликнул его отец и поцокал языком. — Ай, молодца, Костик, ай, молодца… Вот так вот, Иван Алексеевич, мы полностью в норме. Краснеем только, хе-хе, вверх ногами. И мальчишка мой, пожалуй, и в самом деле кое-что смыслит в вопросах жизни и смерти. Вы меня понимаете?.. И может быть, больше нашего…

— Да, ты герой, и здесь держался молодцом, не сдавался. И в шахматы, по-моему, научился играть?

— Да, и в шахматы, хе-хе, — довольно рассмеялся Носик. — Ну, сынок, — обратился он к сыну, — ты возьми телефон, пойди к окошку, поиграй там, а мы с Иван Алексеичем хотим переговорить об одном деле…

Костя взял у отца мобильник, солидно, не по годам, кивнул доктору и удалился на подоконник.

«О чем же это нам надо с ним переговорить?» — подумал Рукавишников, хотя прекрасно понимал, что сейчас состоится один из ритуальных «благодарственных» разговоров, ставших неотъемлемой частью его замечательной и такой благородной профессии.

— Дорогой Иван Алексеевич, — слегка волнуясь, начал гость. — Я долго готовился к нашей встрече, придумывал разные слова… Теперь вот вижу вас, и все они кажутся мне неуместными, глупыми… вы меня понимаете?

Доктор механически кивнул и широко улыбнулся, разведя руками: дескать, виноват. Хотя, и в самом деле, глупых слов сказать можно очень много…

— Так вот, важно только одно: сегодня у нас день рождения. Годовщина выздоровления! Не знаю, как сложится его жизнь, доктор, но Костя запомнит это, вы меня понимаете? Это чудо. И случилось оно благодаря вам.

— Гм, ну что вы, — привычно стал возражать Рукавишников, — поверьте, весь персонал…

Посетитель нетерпеливо поерзал в кресле, впрочем не сводя с доктора проникновенного взгляда.

— Да-да-да, я все прекрасно понимаю, но я наводил справки еще тогда, и потом тоже — персонал тут ни при чем! Я не знаю никакого персонала, вы меня понимаете?.. Есть вы и я, и день рождения Кости, вот так, то есть нет — еще Тамара, жена, вы меня понимаете? Вы ей подарили второй день рождения сына. Ну то есть нам троим…

Доктор растерялся, не зная, что и возразить. Носик же продолжал наступление:

— Скоро мертвый час закончится, а я хочу успеть…

— Тихий… Тихий час!

— Да? Все время путаю, простите. И вот что, Иван Алексеевич… Вы разумный человек и должны понять нас правильно: мы очень хотим, чтобы вы и ваша семья приняли наш подарок. Только ничего не говорите, пожалуйста… Вы дослушайте, — взмолился толстячок, увидев протестующий жест доктора. — Только дослушайте! А потом я уйду сразу — мы с Костиком уйдем сразу, как только дослушаете, вы меня понимаете?..